Продолжение повести опубликованной в декабре 1928 года в американском журнале "Amazing Stories".
IV
Наше заточение подошло к концу, когда солнце снова выглянуло из-за южного горизонта, и снег на склонах гор начал стекать к морю пенящимися потоками по оврагам и ручьям. Мы собрали наши вещи как можно скорее и отправились на собачьих упряжках в долгий обратный путь в Ном. Ран с глубоким сожалением расстался со старой верной ракетой. Она не получила серьезных повреждений ни при посадке, ни от зимних холодов. Он сказал, что её вполне можно использовать снова. Лоама с тоской следила за его словами.
Мне не терпелось поскорее добраться до Нома и объявить всему миру о благополучном возвращении профессора Мортешанга. Сразу же по прибытии в маленький город я отыскал там станцию Всемирного телевидения и представил Мортешанга и трех его спутников с Венеры миллионам людей по всему миру, которые в тот момент смотрели телевизионные экраны в театрах и дома. Затем я разыскал почтовую станцию и договорился вылететь в Чикаго следующим почтовым самолетом.
Не прошло и часа, как радист начал получать поздравительные послания, предложения о театральных контрактах, просьбы о книгах и фотографиях с автографами, а также приглашения посетить общественные и частные мероприятия со всех уголков восхищенного и изумленного мира. На канадской границе нас встретила эскадрилья муниципальных самолетов из Чикаго, чтобы сопровождать нас остаток пути до Солджер-филд. С этого момента наш эскорт быстро увеличивался, так как частные самолеты появлялись со всех точек горизонта, чтобы поддержать наше триумфальное продвижение.
Солджер-филд был забит до отказа тысячами ликующих людей, которые даже заполонили взлетно-посадочные полосы для самолетов, едва оставив нам достаточно места для посадки. Когда мы открыли дверь салона и вышли наружу, нас встретили звуки оркестров и одобрительные возгласы толпы. Полиция отбивалась от нетерпеливых зрителей, а официальный комитет по приему взял на себя ответственность и сопроводил нас с места посадки. По всему миру театры были забиты до отказа людьми, которые жадно следили за телевизионным репортажем об этом событии.
Наше состояние было сколочено, а имя профессора Мортешанга как ученого и первооткрывателя, казалось, войдет навечно в историю. Контракты на съемки в кино на миллионы долларов были предложены не только ему, но и принцессе Лоаме и ее брату. Ран проигнорировал эти предложения; его спутники рассмеялись сначала весело, затем презрительно. Им не было дела ни до славы на киноэкране, ни до всего земного, что они рассматривали примерно в том же свете, в каком житель Нью-Йорка смотрит на жизнь в Патагонии.
Отказ Рана был вызван искренней надеждой на то, что его достижение может привести к улучшению человеческой расы в будущем — точка зрения, которая сильно контрастировала с его первоначальным планом выманить у общественности целое состояние. Он немного смущенно рассмеялся, рассказывая мне об этом первоначальном плане, и решил никогда не раскрывать его ни одной живой душе. Вероятно, он разбогател бы в качестве актера, но он решил никогда не использовать свою огромную славу в качестве рычага для того, чтобы сколотить огромное состояние в театральном мире. Он высказал эту точку зрения на знаменитом банкете, при этом обратившись к истории.
- Я часто слышал, как мой дедушка рассказывал о своих детских воспоминаниях о том, как мир боготворил Чарльза Линдберга, первого авиатора, совершившего беспосадочный перелет из Нью-Йорка в Париж, - сказал он. - Линдеберг, или «Линди», как его ласково называли, отказался от бесчисленных возможностей коммерциализировать свою огромную популярность, пропустив их все мимо ушей в интересах национального процветания. Ни один человек в подобном положении не мог бы поставить перед нами более высокий идеал, чем пример этого бесстрашного авиатора.
Этот банкет с вручением медали Конгресса за величайшее достижение года и сопутствующих ей 50 000 долларов, которые были вручены самим президентом Соединенных Штатов, ознаменовал кульминацию в карьере профессора Мортешанга. Уже на следующее утро, слушая за завтраком радиопередачи мировых новостей, я услышал заявление профессора Хиббса, авторитетного астронома из Гарварда, о том, что в месте приземления профессора Мартешанга по возвращении с Венеры есть что-то странное. Оно заключалось в следующем:
«Следует отметить, что гора на севере Аляски находится прямо под курсом, по которому двигалась ракета после взлета во Флориде. Следует напомнить, что профессор Мортешанг начал свой полет под очень низким углом, что легко могло привести к тому, что ракета пролетела над Аляской на высоте всего нескольких миль над поверхностью земли, а затем унеслась в пустоту. Угол полета вызвал в то время бурную дискуссию в научных кругах, и нашлось немало ученых, которых не удовлетворила версия Мортешанга о дополнительном сопротивлении воздуха в начале полета. Эти ученые до сих пор поднимают этот вопрос».
Я поспешил в отель «Амидон», где остановились Ран и его протеже. Он тоже слышал это заявление и был сильно встревожен им. Мы сразу же поняли мотив этого высказывания. Оно прозвучало в выпуске новостей телерадиослужбы «Глобус», и я узнал в нем руку Хаймана, который всегда находился на вторых ролях на протяжении всей подготовки и взлета ракеты. Далее Ран добавил.
- Этот Хиббс, когда-то сильно пострадал от критики, высказанной мною в адрес одной из его книг. Он так и не простил меня.
****
Заявление Хиббса не вызвало большого ажиотажа, но уже через неделю шайка из «Глобуса» предприняла еще одну атаку. Хайман обнародовал факт, что Ран купил парашют незадолго до своего отъезда. Эта новость, последовавшая за заявлением Хиббса, произвела настоящий фурор. Мы посовещались и решили проигнорировать обвинения в мошенничестве, но к следующему дню разгорелась такая полемика, что Ран счел необходимым выступить с объяснением, что парашют он взял в качестве меры предосторожности на случай аварийной посадки на Венере или на Земле, подобной тому, как оснащают парашютами трансконтинентальные пассажирские самолеты и размещают спасательные шлюпки на океанских лайнерах.
Это объяснение помогло утихомирить споры, но мы были откровенно встревожены. Ран видел, что его великое достижение находится под угрозой уничтожения, и, возможно, это конец его амбициям - отправиться с научной и дипломатической миссией на Венеру, с тем чтобы добиться лучшего взаимопонимания между народами двух миров. У нас не было никаких сомнений в том, что бандиты из «Глобуса» спланировали целую кампанию по дискредитации Рана, и мы нервно ждали, где будет следующая атака. Она пришла из совершенно нового источника и заставила нас задохнуться от дьявольской изобретательности.
Доктор Хамфри, владелец знаменитого санатория Хамфри для лечения нервных расстройств, расположенного в Лос-Анджелесе, выступил с заявлением, что особый зеленый цвет «так называемых детей Венеры», которых профессор Мортешанг представил публике в качестве доказательства своего посещения планеты Венера, не является чем-то неведомым на Земле, хотя отнюдь и не распространён.
- Проблемы с клапанами сердца, которые так часто придают младенцам голубой цвет, как известно, придают некоторым пациентам зеленоватый оттенок, а также проблемы с пищеварением часто приводят к тому же цвету, - заявил он.
И в заключении добавил:
- Однако, три таких идеальных случая, как «дети Венеры», были бы довольно необычными.
Мы ничего не могли на это ответить. Воми дал бы болезненный ответ в своей царственной манере, который положил бы конец всем разговорам этого ищущего известности доктора, если бы мы позволили. Высказывание о том, что Воми болен или нездоров, было оскорблением его царственной крови, которое на его родине потребовало бы ответа на поле чести или в любом другом удобном месте.
Общественность не была сильно взволнована мнением доктора Хамфри, но уверенность в мошенничестве росла с каждым днем. Целый ряд приглашений на выступления и банкеты, запланированные на ближайшее время для профессора Мартешанга, были отложены или отменены организациями и муниципалитетами в разных частях страны. Ран был вынужден отказаться от поездки по восточным штатам. Он был сильно расстроен, но мы ничего не могли поделать, не желая ввязываться в открытую полемику.
Еще один выпад против нас был сделан профессором Хиббсом во время выступления на обеде Академии наук в Нью-Йорке. Он заявил, что Академия поступила преждевременно, вручив медаль и премию в 10 000 долларов профессору Мортешангу без более тщательного расследования обстоятельств дела. По его словам, «была упущена прекрасная возможность, так как такое расследование должно было быть проведено как можно скорее после посадки ракеты, но лучше поздно, чем никогда». Комиссия, назначенная Академией, должна без промедления отправиться на самолете на север Аляски и тщательно изучить обломки ракеты, а также опросить старателя МакКарджелла.
Собравшиеся члены рассмотрели этот вопрос со всей серьезностью и назначили комиссию, которая должна была отправиться на следующей неделе на специально зафрахтованном самолете, сопровождаемая, разумеется, целым отрядом телевизионщиков, кинематографистов, газетных корреспондентов и других.
Мы были ошеломлены действиями Академии, но сочли за лучшее придерживаться политики настороженного выжидания. Однако я, как директор по связям с общественностью, сделал одно исключение и послал заявление во Всемирную телевизионную компанию, что неприязнь профессора Хибба к профессору Мортешангу возникла несколько лет назад из-за критики книги, посвященной теориям Хибба относительно планетарной теории, - критики, которая была почти единодушно одобрена астрономами всего мира. Я был поражен и несколько встревожен тем, что это заявление не появилось на экранах телевизоров. Я также понял, что Всемирное телевидение не поручило мне сопровождать экспедицию Академии. Наше положение действительно становилось шатким. Оставалось только ждать выводов комиссии, которые вскоре должны были быть объявлены.
****
Это сообщение всколыхнуло весь мир и оставило нас в оцепенении от ужаса и изумления. Мы все пятеро сидели вместе с обычной публикой в телевизионной комнате отеля "Амидон", когда на экране появился председатель Комитета по расследованию ракетных полетов Корсепиус и сделал следующее заявление с севера Аляски через портативные телевизионные устройства:
«На этой горе или в окрестностях того места, где, как утверждают профессор Мортешанг и три его зеленокожих спутника, приземлились после возвращения с Венеры, нет никаких остатков ракеты. Наша следственная комиссия обнаружила лишь несколько ржавых стальных балок моста, которые, очевидно, были привезены сюда на собачьих упряжках из Нома и небрежно выгружены у подножия горы, как мы вам сейчас покажем.
От МакКарджелла не осталось и следа. В Номе сообщают, что он появился там вскоре после того, как профессор Мортешанг объявил о своем возвращении в мир. МакКарджелл показал своим друзьям большую пачку денег и сказал, что немедленно отправляется в родную Шотландию.
Сейчас мы покажем вам останки предполагаемой ракеты и хижину МакКарджелла, которая в настоящий момент пустует».
Ошеломленные, мы смотрели на происходящее, где показывали старые балки моста, небрежно брошенные на снег, и слушали едкие комментарии членов комитета по поводу них. Изображение резко сменилось на вид Токио, где ранним утром в квартале девушек-гейш бушевал катастрофический пожар. Под крики девушек и грохот пожарной техники мы выскочили из комнаты и поспешили в квартиру Рана.
В течение десяти минут я получил письмо со специальной доставкой от Всемирного телевидения, уведомляющее меня о том, что в моих услугах эта корпорация больше не нуждается. На следующее утро было получено еще одно письмо от президента Чикагского университета, в котором Рану сообщалось, что его отставка будет принята немедленно. В течение оставшейся части недели посыльные приносили письма и телеграммы от комитетов по организации банкетов и приемов по всей стране, информируя нас о том, что мероприятия, на которых должен был появиться профессор Мортешанг, отменены.
Среди всей этой суматохи появилось одно радостное сообщение. Оно исходило от нашего литературного агента и сообщало, что продажи «Во тьме космоса» неуклонно растут, а финансовые доходы от него и прав на новости с их различными последствиями уже превысили два с половиной миллиона долларов и в скором времени составят более пяти миллионов.
Ран устало прочел сообщение, бросил его на пол и продолжил бесконечное хождение из одного конца комнаты в другой со сжатыми за спиной кулаками и лицом, обезображенным угрюмостью, с которой он ходил уже несколько дней. Он был изможден от потери сна и аппетита. Лоама, сидевшая рядом со мной, наблюдала за ним с неподдельным беспокойством, но ничего не комментировала. Воми хранил сочувственное, мужественное молчание. Внезапно Ран остановился перед нами.
- Почему они не перестают меня преследовать? - буркнул он. - Чем я заслужил такое обращение? Разве я пытался причинить кому-то вред? Разве я не открыл для человечества чудесную, новую фазу человеческих возможностей, разве я не пытаюсь работать на благо двух миров?
- Это преследование - лишь результат зависти и ненависти, разумеется", - заверил я его. "Люди мира пребывают в замешательстве и заблуждении. Когда правда станет известна, они ополчатся на Хаймана, Хиббса и эту банду еще более немилосердно, чем они обошлись с вами. Ты подвергаешься мученичеству, - временно, — но настанет и твой черед. Не переживай слишком сильно и, если понадобится, рассматривай этот эпизод лишь как прикосновение поэтической справедливости к той оригинальной глупости, которую ты придумал, чтобы одурачить публику.
— Вот это и ранит больше всего! - воскликнул он. - Такое замечательное событие произошло благодаря моему ничтожному плану получить несколько долларов от публики, а теперь публика отказывается мне верить!
Он снова начал расхаживать по комнате. Я вскочил и схватил его за руку.
- Перестань волноваться, Ран, - сказал я. - Мы сами отправимся на Аляску и попробуем найти хоть какие-то следы ракеты - спрятать тонны стали не так-то просто, - и мы попросим детектива найти МакКарджелла и получить от него письменное заявление с изложением правды.
Он печально покачал головой.
- Заявление не принесёт никакой пользы, даже если бы он его сделал, - ответил он. - Общественность заставят поверить, что мы купили это у него.
Я знал, что он прав, но отказывался это признать и начал перебирать в уме варианты ответной атаки на наших врагов.
****
Мы так и не начали поиски пропавшей ракеты и не направили детектива по следу МакКарджелла, потому что в тот день произошло нечто, убедившее Рана в невозможности восстановить его репутацию перед общественностью. После доклада комитета по вопросам ракетных полётов мы уединились в квартире, отказавшись принимать посетителей. Там же подавали еду, а еще мы установили частную приемную телевизионную установку, чтобы избежать неприятных ощущений от пользования ей в отеле и встреч с общественностью.
Мы только что закончили обед и сидели в комнате перед экраном телевизора, в то время как перед нами разворачивались мировые события. Сенсационные свидетельские показания по делу об убийстве в Новом Орлеане были приостановлены на время перерыва в заседании суда, и мы уже собирались переключиться на театральную волну и посмотреть музыкальное шоу в Нью-Йорке, когда громко зазвенел звонок, возвещающий важные новости. Действие переместилось в кабинет начальника федеральной тюрьмы в Атланте. Мужчина в тюремной одежде со шрамом на правой щеке готовился что-то сказать. Что-то смутно знакомое в нем возбудило мое любопытство еще до того, как он был представлен.
Начальник тюрьмы сообщил нам, что заключенный - Альфред Смит, отбывающий наказание за использование почты для совершения мошенничества и имеющий сообщить нечто крайне важное о деле Мортешанга. Не успел заключенный произнести и десятка слов, как мы с Раном узнали в нем официанта, который обслуживал наш прощальный ужин в отеле Майами в ночь отлета ракеты. Смит сказал, что спрятался в комнате у балкона и подслушал, как Ран рассказывал мне все детали предполагаемого мошенничества, включая спуск на парашюте, путешествие на разведку по Амазонке и все остальное. Смит объяснил свое прежнее молчание тем, что откровенно заявил, будто планировал по истечении срока наказания вымогать у нас достаточно денег, чтобы безбедно жить до конца своих дней.
- Судя по тому, как все обернулось, мир узнает об этом еще до того, как меня освободят, и мои знания не принесут мне никакой пользы, - заключил он. - Я могу распространить эту новость сейчас, пока все заинтересованы, и получить от этого как можно больше удовольствия.
Мы напрасно ждали, что он расскажет об остальной части плана - о том, как мы планируем разочаровать публику и вернуть награды, но он ничего не сказал об этом. Я знаю, его слишком хорошо подготовили.
Ран уставился на экран трагическими глазами. Ноама обняла его и зарыдала, а Воми расхаживал по комнате, белый от ярости, и бегло ругался на своем родном языке. Я мог только скрипеть зубами от гнева.
Ран стоически принял свое поражение, и никакие наши призывы дать отпор не могли его переубедить. Воми, с юношеской горячностью, хотел немедленно разыскать Хиббса и Хаймана и выпытать у них правду об их участии в заговоре против Рана. Должен признаться, что сердцем и душой я был с ним в этом намерении и не желал ничего лучшего, как голыми руками вытрясти из Хаймана либо правду, либо жизнь. Ран ничего не хотел слышать об этом; он даже не сделал заявления для общественности.
Позже во второй половине дня диктор нью-йоркского телевидения сообщил нам, что правительство, университеты и различные научные общества, вероятно, подадут иск, чтобы заставить профессора Мортешанга вернуть медали и награды. Однако ничего подобного не произошло, и в тот же вечер мы отправили медали и чеки за награды обратно всем обществам, колледжам, городам, организациям и частным лицам, которые их вручали, включая Конгресс.
Мы с Раном провели за этим почти всю ночь, пока Лоама, Воми и их рабыня-гувернантка упаковывали чемоданы и дорожные сумки. Ранним утром мы исчезли, оставив только пустую квартиру, чтобы поприветствовать орды репортеров, операторов, тележурналистов, адвокатов и остальных, которые нагрянули туда на следующее утро и еще раз взбудоражили мир, объявив о нашем таинственном исчезновении.
****
На этом для всего мира закончилась история профессора и его сенсационного путешествия на Венеру. С тех пор его никогда не видели на публике, и я впервые рассказываю о том, что стало с ним и тремя его спутниками.
Мы тайно покинули квартиру и на лифте поднялись на крышу сто пятидесятого этажа, где наняли большой самолет-такси и полетели на юг, в наше недавно купленное поместье в горах Озарк. Это действительно довольно претенциозное место, хотя и расположенное в малонаселенной округе, с роскошным домом и просторным участком, обнесенным высокой стеной для обеспечения секретности. Моя мать и сестра были там в то время - они и сейчас там.
На лугу за конюшней стояла почти готовая стальная ракета, увеличенная копия той, что совершила исторический полет к Венере и обратно. Именно на этой ракете экспедиция Мортешанга, принцессы Лоамы, принца Воми и их рабыни-гувернантки, должна была отправиться на Венеру. Мы не сообщали никакой информации о ее конструкции. В течение месяца, пока весь мир гадал, что с нами стало, ракета была закончена и наполнена запасами для путешествия. Я наблюдал за приготовлениями с тяжелым сердцем, ибо знал, что это означает окончательное расставание с моими друзьями.
- Я больше не могу оставаться на Земле, Лес, - заявил Ран. - Я никогда не смогу смириться с тем мнением, которое сложилось обо мне в обществе. На Венере я стану заслуженным ученым и человеком, пользующимся большой популярностью при дворе. Кроме того, я обязан вернуть Лоаму и Воми их родителям.
Была и еще одна причина. Я видел Рана и Лоаму на террасе в лунном свете, ее белые руки на его шее, ее губы на его губах. Он, верно, будет занимать высокое положение в Зеленом дворе, подумал я с легкой тоской.
- Летим с нами, Лес, - умолял Ран, но я мог только качать головой.
Видит Бог, я хотел этого, ведь здесь, на Земле, мне грозило то же самое, от чего бежал он, но моя мать нуждалась в моей заботе. Лоама тоже умоляла меня, и недостаток слов с лихвой восполнялся красноречием ее глаз. Если бы все было иначе, она... ну, в общем, я всё равно не смог бы улететь.
Настал последний день. Я сопровождал маленькую группу в корпус ракеты.
- В этом путешествии у нас тоже есть парашюты, - с улыбкой заметил Ран, указывая на четыре свертка у наших ног. - Может, возьмем пять, а не четыре?
Я покачал головой. Мы попрощались, и Лоама преподнесла мне сюрприз всей моей жизни, внезапно обняв меня за шею и поцеловав на прощание. Это был ее единственный поцелуй в моей жизни. До сих пор я чувствую влажное тепло ее губ...
Лифт спустил меня на землю, где стояли моя мать, сестра, а маленькая группа механиков принялась разбирать лифт. Мы отошли на безопасное расстояние. Дверь в ракете над нами закрылась. Мои часы показывали ровно полдень. Ран не хотел, чтобы телескопы следовали за ним в космос во время этого путешествия..
Из камеры сгорания внезапно вырвалось пламя, разрывая почву и воспламеняя древесину поваленного лифта. Ракета взмыла вверх, оставляя за собой длинный огненный след. Она поднималась все выше и выше, уменьшаясь в размерах до черной точки, а затем и вовсе исчезая. Я долго смотрел в чистое голубое небо, туда, где она исчезла.
Вздохнув, я опустил глаза на землю. Мой взгляд привлекла вспышка желтого металла. Она отразилась от тяжелой броши из чистого золота, лежавшей в траве, - броши со смеющимся лицом девушки, вырезанной из бледно-зеленой слоновой кости, на фоне высоких изящных деревьев, похожих на веера с перьями. Она лежит передо мной на столе, когда я пишу эту статью, как приглашение богинь Венеры земному поклоннику. Может быть, когда-нибудь я узнаю их лучше - как знать?