После переезда в Коровино стало ясно, что родители давно живут каждый сам по себе: спать они разбежались по разным комнатам. Мы с бабушкой жили тогда в изолированной, мама в большой, а папуля с Жирным – в маленькой.
Все было вполне пристойно, при нас родители не ругались, но – неприятно.
Как выяснилось впоследствии, еще до моего рождения, в 1956 году, на целине, папуля влюбился на всю жизнь в свою студентку. Любовь была взаимная и долгие годы несчастная. Уходить отцу было некуда, жила Лидочка с родителями, которые, видимо, не очень радовались женатому зятю с двумя детьми в анамнезе.
Когда папуля это прочитал, он очень возмутился и стал рассказывать, как было на самом деле. Оказывается, перед его отъездом на целину мамуля его смертельно оскорбила, заявив, что ей от папули ничего в жизни не нужно, кроме его зарплаты. И папуля уехал, считая себя свободным человеком. Хорошо зная мамулю, я убеждена, что это было далеко не единственной причиной. Наша матушка – счастливый человек: она всегда права и совершенно искренне считает, что даже ее дерьмо не пахнет. Но так ли уж это все важно сейчас? Тем более, что уж я-то, всю жизнь прожив с мамулей, отца никогда в их разводе не обвиняла.
Возможно, будут и другие рекламации на мои «мемуары», но это меня не особенно напрягает. Во-первых, я предупреждала (см. эпиграф), а во-вторых, полагаю, что редкий чтец доберется далее, чем до середины сей нетленки.
Развелись родители в 1971 году, после того, как Лидочка получила квартиру. Они с папулей поженились и через год родили нам с Жирным сводную сестру, Настю.
Это брехня, доложу я вам, что дети страдают при разводе родителей. Я, во всяком случае, испытала настоящее облегчение: ситуация разрядилась, всё встало на свои места.
Некоторую ревность к Лидочке я таки первое время испытывала. Но человек она хороший, с изрядным запасом житейской мудрости, так что отношения у нас с ней довольно быстро сложились прекрасные.
Мамуля их, похоже, до сих пор не может простить, а за что, собственно говоря? У нее самой долгие годы был вялотекущий роман с моим крестным, дядей Юрой Суховым. Собирались они пожениться, да помешали матушки. Мать дяди Юры заявила, что не потянет двоих тогда еще мелких детей, а наша бабушка взмолилась не оставлять ее одну. Вскоре дядю Юру женили на какой-то барышне. Он у нас иногда бывал, такой очень тихий человек, говорил едва слышно.
Через некоторое время после развода мамуля спросила: не против ли я, если дядя Юра будет жить с нами. Я ничего против не имела, но что-то там опять не сложилось.
Был у мамули потом еще роман с типом, которого мы никогда не видели, а заочно называли Космонавтом (у него случались командировки на Байконур). Звал он мамулю замуж, она провела с «женихом» пробное совместное проживание на его территории, но долго не выдержала. Сказала, что замучил ревностью.
У меня к тому времени началась собственная личная жизнь, и интересовала она меня гораздо больше, чем сердечные дела родителей. В 5-м классе в меня влюбился одноклассник, Вовка Борчев. Любил долго, упорно и безнадежно. Почему-то он мне совсем не нравился, а многочисленные знаки внимания больше раздражали, чем льстили. А потом я сама безнадежно влюбилась в соседа Люды Чебыкиной, учившегося в нашей школе двумя классами старше. Он такую соплю совершенно не замечал, и страдания мои были классическими, тайными и безмолвными.
Папуля:
Я и мамуля
Обратите внимание, с какой ревностью она смотрит на дочечку :)
Начались ссоры с бабушкой из-за длины юбок. Мини тогда носили экстемальные, а бабуля имела на этот счет особое мнение. Она традиционно обшивала нас с мамулей практически полностью, вплоть до пальто. Юбчонки мне приходилось укорачивть самостоятельно и следить, чтобы бабушка опять тайком не удлинила.
Мы делали вид, что хипповали, нося длинные распущенные волосы и самодельные клёши, вставив в обычные брюки клинья контрастного цвета. Где мои 16 лет?
Когда училась в 9-м классе, папуля уехал на несколько месяцев в командировку в Гвинею Конакри. Наши там оборудовали типографию. Вернулся с массой впечатлений, но без фотографий: фотографировать там было категорически запрещено. Ну понятно – секретные крокодилы, пальмы, баобабы... Новый Год они встречали, стоя по горло в Атлантическом океане, от бананов уже буквально тошнило – сплошная экзотика. Грязь жуткая, зараза на каждом шагу, а народ дикий. Есть там какая-то неприятная тропическая болезнь, на последней стадии которой появляется кровь в моче. Так вот местное население считает это признаком половой зрелости.
Привез папуля из Африки разные сувениры и сертификаты, на которые тогда можно было прибарахлиться в «Березках». Мне из «Березки» досталась вожделенная «лапша» в полосочку и красивый платок с моими любимыми лошадьми.
В 13 лет я получила первый ощутимый удар по абсолютной уверенности в том, что со мной ничего плохого случиться не может. Начались непонятные боли в пояснице, потом в низу живота стала прощупываться довольно большая опухоль. Какое-то время я это безобразие скрывала, недоумевая, что это за хрень, и почему она происходит именно со мной, а также обдумывая разные способы самоубийства.
Потом недомогание стало заметно, боли усилились, я практически слегла. В детской поликлинике, куда меня потащила бабушка, врачиха уверенно заявила о беременности. Девицей я тогда была еще практически нецелованной, так что зачатие могло быть лишь непорочным. Но попробуй докажи, так что родители засомневались и забегали по потолку.
А потом выяснилось, что у меня киста яичника, которую нужно срочно оперировать. Помогла соседка, тетя Надя Федорова, которая работала в Боткинской больнице. Устроила на операцию к очень хорошему хирургу по фамилии Никольская. Говорят, она саму Плисецкую когда-то оперировала. Благодаря ей мне оттяпали не все на свете, что позволило впоследствии родить сына.
Операции я почему-то совсем не боялась, было только противно: все эти осмотры, анализы, клизмы и прочая гадость.
На операционном столе меня всю искололи, пытаясь попасть в вену. Было холодно и тоскливо, за окном в небе кружили вороны, а потом я провалилась.
В послеоперационной палате со мной лежали прикольные тетки, я от них наслушалась много чего познавательного. Жалко только, что смеяться было больно: казалось, что шов разойдется. Было это в январе, и до конца учебного года я была освобождена от физкультуры. Вот это – настоящая удача.
Спортом я никогда особенно не увлекалась, после фигурного катания только где-то в 6 – 7 классах занималась баскетболом, так как к тому времени вытянулась в довольно длинную стропилу ростом 171 см. Но была как-то выгнана с тренировки за хулиганство (свистела очень похоже на свисток тренера), обрадовалась и перестала ходить вовсе. Тренер звал потом обратно, но я изобразила оскорбленную невинность и не вернулась.
Физкультурник у нас был классный, такой мелкий живчик Борис Михайлович, он до сих пор в школе работает, недавно по телевизору показывали в честь его 75-летия. Гонял он нас по полной программе, но мы предпочитали развлекаться, наблюдая, как толстушка Колычева пытается перепрыгнуть через коня.
Несколько раз ездили с отцом, Татьяной Андреевной и ее сыном на ипподром. Там был прокат лошадей: зимой в манеже, а летом под открытым небом. Первый раз мне досталась старушка по кличке Судьба, а потом – рыжий Агат, который меня благополучно ссадил. Лошадки в прокате были хоть и бракованные, но шустрые – делали, что хотели. Тем более, что садились на них в основном чайники вроде меня.
Жирный наш тоже вымахал в нехилого парня ростом где-то 185 см. Это было очень удобно: меня с ним уже лет с двенадцати молча пропускали в кино на фильмы «детям до 16-и». В кино ведь тогда ходили гораздо активнее, чем сейчас, уж раз в неделю – точно. По телевизору-то смотреть было нечего, всего две программы с бесконечными съездами партии. Видаков еще не существовало в природе, вот и ходил народ в кино да в театры.
Мамуля наша в те годы выглядела неслабо, гораздо моложе своих лет. Их с Жирным тоже принимали за парочку, если они вместе куда-нибудь ходили.
Мамуля частенько доставала на работе билеты в театры, все-таки какая-то польза от профсоюзов была. А еще у мамы Люды Чебыкиной, которая работала в поликлинике, был благодарный больной из театра Вахтангова – снабжал билетами. Одно время мы бывали там довольно часто.
Родители у Люды тоже благополучно развелись, отец женился и родил сына. Отношения они сохранили хорошие, Люда с отцом каждое лето ездила в экзотические походы на Кавказ, откуда писала мне длинные и очень интересные письма.
После школы Люда какое-то время работала в зоопарке, потом еще в некой зоологической шараге, там моталась по экспедициям. Во время одной такой поездки умерла ее мама. Зоя Васильевна женщиной была очень нервозной, частенько пила снотворное. Люда потом рассказывала, что ей и раньше доводилось превысить безопасную дозу, но она бывала дома не одна, и успевали вызвать скорую. А в этот раз с ней никого не было, кроме собаки. Нашел Зою Васильевну через день ее сердечный друг, имеющий ключи от квартиры. Приехал, обеспокоившись ее молчанием, и нашел труп, а также обезумевшего от ужаса пса.
Вскоре после этого Люда обменяла квартиру на меньшую, у черта на куличках – на Ждановской. Видеться мы стали гораздо реже, а потом она вообще пропала. Довольно долго, по-моему, лет 10, она училась в каком-то областном заочном институте. Потом ненадолго сходила замуж, а после просто перестала звонить, по ее же номеру никто не отвечал.
Люда Чебыкина в образе индейца:
У Жирного в институте появились очень хорошие друзья, частенько они собирались у нас, я активно участвовала в их гульках. Представил меня братец друзьям выспренно:
– А это, – сказал он, – моя сестрица, нетривиально мыслящая личность. Нетривиальность мышления у сей личности заключается в полном отсутствии мыслей.
Физик, блин! Натурфилосов хренов.
Я по очереди перевлюблялась почти во всех этих ребят. Но мимолетный роман случился только с одним из них, уже гораздо позже, когда я не очень удачно встряла между двумя женами Макса.
В общаге они жили весело. По местному радио передавали всякие жизнерадостные программы вроде «Спокойной ночи, мужики!» Однажды ребятки на последние копейки купили кило макарон, варить стали все количество сразу. Кушать, наверное,сильно хотелось. Получилось в результате не очень здорово: долго пришлось отчерпывать лезущие из кастрюли макароны.
ФизТех – вуз заумный, у некоторых ехала крыша. Один парень из их компании, Володька Петухов, задушил свою бабку, а потом сам выбросился из окна 8-го этажа.
Жирного друзья звали сначала Вороном, поскольку для Воробья он был крупноват, а потом он стал Кисой, как Ипполит Матвеевич. Я же всю школьную жизнь пробыла Воробьихой, только Большакова звала меня Чирикало или Луччо, а я ее – Бенита.
В старших классах руководительницей у нас была химичка по кличке Луноход. Про нас она говорила: «Это край света, а не класс!» Очень ее понимаю: 30 жизнерадостных пофигистов способны достать кого угодно. Нас же доставали политинформациями и прочей дребеденью. Однажды Луноход устроила классный час для обсуждения подвига одного несчастного парнишки, который погиб, спасая от огня колхозный трактор. Об этом случае тогда гудели все газеты во главе с незабвенной «Комсомолкой».
Я на таких мероприятиях предпочитала помалкивать и заниматься своими делами. Но тут Луноход и меня достала: ей надо было убедиться, что мы все, как один, на месте этого парня поступили бы точно так же. Когда она меня все-таки подняла с места, я со всей пролетарской ненавистью честно заявила, что не знаю, как бы я поступила в такой ситуации. И никто про себя этого не знает. И что здесь любой может болтать, что готов совершить подвиг, но кто как себя поведет в экстремальной ситуации, – неизвестно до наступления оной. И вообще не понятно, подвиг это или просто страшный несчастный случай: ни одна ржавая железяка не стоит человеческой жизни. Тем более, что у парня остались не только безутешные родители, но и вдова с младенцем.
Словом, не любила меня Луноход и больше на таких потолкуях не тревожила.
Был у нас обалденный физик, Вячеслав Асафович Назаров. Его обожали, перед ним трепетали. Вот учитель заходит в класс:
– Прямо встали! Здравствуйте, садитесь.
Вызывает кого-то с места:
– Незнание формул, два балла, садитесь.
С его уроков вылетали все пулей – последний должен был вытирать доску.
Директора звали Зорким Соколом за очки с толстенными стеклами, трудовика-алкаша кликали Фанерой, Асафович же был Асафовичем. Когда в 10-м классе он от нас ушел, и его заменил какой-то тощий фуфел только что из института, – ох уж мы над ним поиздевались, гады.
На уроках я, в основном, мечтала, разрисовывая пластиковую парту разными трогательными сюжетами. Как правило, в стиле вестернов. Сидела я обычно в среднем ряду, за пятой парте на первом варианте, с Танькой Корнеевой. Потом мы с ней разругались насмерть и расселись. А когда встретились, гуляя с колясками наших первенцев, не могли вспомнить, из-за чего же произошла та эпохальная ссора.
Цифра 5 всегда занимала значительное место в моей жизни. Во всех классных журналах я была записана под № 5, на экзаменах обычно попадались билеты с номерами, кратными пяти. Сын родился 5 апреля. Правда, замуж я вышла 26-го, зато развелась 5-го.
Девятый класс у нас был один, объединенный из двух сильно поредевших восьмых. Именно тогда я подружилась с Бенитой, с которой мы ухитрялись не ссориться очень долго.
Компания у нас была развеселая. Ездили на Левобережную: весной пить березовый сок, летом – загорать и пить вино. В праздники мотались на Красную площадь, топая пешком от Белорусской. Летом ездили на ВДНХ: сначала за розами, а ближе к осени за яблоками.
Вечера у нас в школе проводились конкретные – томные, с собственным ВИА, с обязательной «Шизгарой» и прочими хитами современности.
Однажды нас понесло на танцы в Химки. Это было что-то с чем-то! Как удалось оттуда выбраться живыми и лишь слегка помятыми, ума не приложу. Помните фильм «Маленькая Вера»? Так вот в Химках было хуже.
Летом после 9-го класса была обязательная практика. Но нам совершенно не хотелось на швейную фабрику, и, раздобыв разными путями освобождения по состоянию здоровья, мы еще с двумя девчонками устроились на месяц работать на ТСХА, на плодово-ягодную станцию. Вот это было здорово! Жаль, на клубнику мы опоздали, но застали малину, смородину и крыжовник. Объедались витаминами до невозможности, а нам за это еще и зарплату платили – целых 60 рублей.
С теми же девчонками, Кулешовой и Захаровой, мы в 9-м и 10-м классах ходили на курсы английского языка – большие такие, двухгодичные. Занятия были вечером, на Песчаной площади, в подвале. Возвращались поздно, подолгу поджидали троллейбуса, а скрашивали ожидание, потешаясь над вывеской парикмахерской напротив. Неоновая вывеска была уникальной: первая половина слова не горела, а вторая призывно мигала.
Дуры мы были одинаковые и курсы эти не закончили. На последнем, 4-м семестре, который совпал с окончанием 10-го класса, стали пропускать занятия, сильно отстали и бросили. Тем не менее, в школе на английском стали выделяться знаниями. И на экзамене нас нагло демонстрировали начальству из РОНО, выдавая наше произношение и словарный запас за собственные заслуги.
Выпускной вечер нам испохабили – устроили его в концертном зале «Россия» для всех школ района разом. Был дурацкий концерт, потом танцы на «пионерской дистанции», фуршет со скудным угощением. Конечно, у нас с собой было, но все же – типичное не то. Ночью катали по Москве, потом привезли обратно к школе. От нечего делать мы поперлись гулять пешком до к/т «Комсомолец» и обратно, а когда вернулись, забурились к Большаковой, родители которой ждали нас на рассвете с шампанским.
В тот же день, получив в школе аттестаты, мы поехали на дачу к бесстрашной Гуке. Бесились там дня три, как только не сожгли? Конечно, там был не весь класс, только основные. Видно, это дачку и спасло от полного разрушения. Потом было стыдно. Или только мне одной? Не знаю. Кажется, это называют испанским стыдом.
Лето после школы мы провели изумительно. Каждый вечер собирались на лужочке возле детского сада, что у пруда. Играли в картошку, завывали под гитару, жгли костер, покуривали, выпивали и кадрились. А параллельно поступали кто куда, что совершенно не мешало общественной жизни.
Мне было совершенно все равно, куда поступать. Я спросила у папули, не против ли он, если пойду в родной Полиграфический, где он так и проработал всю жизнь. Батя не возражал и даже подтянул по физике. Аттестат у меня был хороший, конкурс – меньше двух человек на место, технические вузы тогда были не особенно популярны. Поступила я на технологический факультет с большим перебором по баллам, и началась студенческая жизнь.
Большакова же моя подалась в медицинское училище, там же, недалеко, с другого края Тимирязевского парка. Мы там у нее иногда бывали, нанося визиты доброй воли с целью оттянуться. Там имелась масса жутких плакатов и муляжей, но попадались и смешные вещи, вроде тренировочной задницы для уколов.
После вступительных экзаменов счастливым абитуриентам устроили практику, которая заключалась в косметическом ремонте старого корпуса, новый тогда еще не был достроен. На этой практике я познакомилась с девчонками, с которыми потом и училась в одной группе, а дружила гораздо дольше. Это были Галка и Наташка, потом к нам присоединилась Верунчик.
МПИ очень удачно расположен: рядом парк, пруд, кинотеатр, стадион. Недостаток только один – в парке и в посадках на стадионе водится изрядное количество полудурков, демонстрирующих всем вокруг из-за куста свои гениталии. Поначалу эти убогие нас пугали, но потом выяснилось, что они совершенно безобидны, и их легко погасить, сказав:
– Нашел чем удивить, урод! Спрячь и не позорься.
Встречались и более активные особи, но редко. Помню, еще одна из мамулиных подруг, пани Никольская, рассказывала, как за ней однажды погнался такой маньяк, когда она позднею порою шла из института через парк. Пани сначала испугалась, что он хочет отнять сумку, в которой лежала получка. Но когда Чикатило ее догнал и полез под юбку, пани озверела и отдубасила бедолагу заветной сумочкой так, что он едва унес ноги от беззащитной жертвы.
Еще одна порода озабоченых водится в общественном транспорте. В любом набитом автобусе найдется урод, целенаправленно отирающийся об особей противоположного пола. Здесь тоже не стоит смущаться и молча терпеть это безобразие. Иногда достаточно просто «неловко» повернуться и заехать локтем или коленом в любое чувствительное место. А чаще просто фраза вроде: «Убери руки, козел! Если чешутся, чеши их об себя.», сказанная не шепотом, гарантирует, что козел сдуется и выйдет на ближайшей остановке, провожаемый пинками нормальных мужиков. По активизации этих малахольных я отмечала приход весны. Последние годы, правда, практически лишена этого развлечения. Видимо, уже устарела, и козлы отираются о более молодые тушки. Доброй охоты!
Брат Сергей (обычно Жирный):
Он же с двоюродной сестрой Иринкой:
А это я в пионерском лагере. На первом фото изображаю Ульяну Громову - пою дуэтом с Любовью Шевцовой "Дывлюсь я на нэбо":
Кто угадает меня? :)