Я шла на работу, когда голова резко закружилась, сердце забилось где-то у горла и ... потеряла сознание. Доставили в ж.д кардиологию.
В шестиместной палате оказалась самой молодой. Хотя уже за тридцать, выглядела совсем девчонкой, потому что худенькая... Мысли были тяжелые, невеселые. Две дочери, совсем еще подростки, муж, которого любила безоглядно. И что теперь? Дети останутся сиротами, а муж один долго не будет. Такого как он, охотницы за мужчинами, не упустят.
Свернулась калачиком на, землистого цвета, пододеяльнике и заплакала.
После того как была сделана кардиограмма, врач отчеканила:
-Пред инфарктное состояние.
Сначала уколы, потом змеёй капельница впилась в вену, а под кроватью загремела принесенная санитаркой эмалированная "утка".
-Лежать и еще раз лежать. Строго повторила доктор.
Но как только головокружение немного приостановило свою бешеную пляску, я встала и направилась по длинному больничному коридору в общий туалет. Увидев это безобразие, врач взяла под руку и развернула обратно, при этом жестко полушепотом пригрозила:-
-Сейчас, милочка, я тебя успокою, если слов не понимаешь. Мне за тебя в тюрьму садиться не хочется.
А вскоре явилась медсестра. Укол в вену сначала унес непонятно куда. Потом я пыталась открыть слипшиеся веки и бредила вслух сухими губами. Все тело, словно побывало под асфальтоукладчиком: болело, ныло, ломило, дергалось.
Просила пить. Пришла опять докторша и недовольно буркнула :
-Надо же, наркотики не берут…Не спит…
На утреннем обходе я клятвенно заверила врача, что буду соблюдать постельный режим. Только не надо мучить меня этой гадостью, от которой болит все, что живо.
Болезнь она всегда приходит без приглашения и не вовремя. А в девяностые, когда все исчезло не только с прилавков магазинов, но и в аптеках, медучреждениях, лечиться можно было только надеждой на выздоровление , если такова зародилась в душе больного и вдруг никуда не исчезнет, а будет только крепчать.
В палате женщины были знакомы между собой. Слева от меня лежала Зоя, почтальон. Справа-Надя, буфетчица железнодорожного вокзала. Напротив—Альбина, заведующая магазином «Школьник», рядом кровать пустовала. А у окна -восьмидесятилетняя Наталья Павловна.
Специализированного отделения не было, поэтому женщины с разным диагнозом оказались по соседству в своих печалях.
Надя-буфетчица являла собой пышную красавицу-брюнетку. Ее мучили «скачки» артериального давления. И по вечерам, когда больница оставалась с дежурными врачом и медсестрой, Надя, привыкшая к вокзальному шуму и грохоту поездов, и потому не выносившая тишину, включала маленький магнитофон- кассетник и вся палата слушала песни. Неважно какие, неважно о чем. Главное, это избавляло от необходимости вести беседы и к собственной болячке приплюсовывать соседскую.
Но…Для разговоров был день, после обхода. Зоя-почтальон рассказывала, что работа - доставщицей телеграмм ее угробила. Ночные смены. Мало того, что срочные поздравительные ночью не шлют, и телеграфное сообщение о том, чтобы встретили далекого гостя, может полежать до утра. Она ночами несла людям горе. Именно такого содержания телеграммы доставлялись без задержки, в любое время суток. Сообщения от которых стыла кровь, сердце сжималось, а в ушах стоял душераздирающий крик адресата…Бессонные ночи, страх, поселившийся в груди сделали свое дело. Сердце Зои едва работало. Мы вместе часто гуляли по больничному парку и Зоя с спрашивала:
-Как думаешь, я выздоровлю?
--Конечно,- утешала я, хотя откуда мне было знать.
Альбина, красивая, ухоженная женщина лечила депрессию, которая не заставила долго ждать после того, как потеряла мужа. Она могла безостановочно рассказывать, нашелся бы слушатель;- какой прекрасный человек был ее Костя. И плакала, и улыбалась, когда вспоминала счастливые минуты с ним.
Ее утешали все. Мол, нельзя так переживать. Ведь есть же сын, а там и внуки пойдут.
Но она заученно твердила, что у сына своя жизнь, а она в пятьдесят лет никому не нужна…
Наталья Павловна ни с кем не разговаривала. Она страдала тяжелейшей гипертонией и после приема лекарств не успевала дойти до туалета. Лужи стояли там, где настигало ее недержание. Санитарки орали, делая внеплановую уборку. О памперсах в те времена слыхом не слыхали. И старухина дочь, чтобы умилостивить гнев нянечек, потихоньку давала им деньжат.
Лечение моё, как впрочем и других пациентов, было примитивным. Что имели, тем и лечили. И нулевой результат не позволял менять состав палаты.
Надя по–прежнему вечерами включала музыку и мечтательно улыбалась, когда чувственно звучало «Молодой человек, пригласите танцевать..Пригласите, пригласите, пригласите…»
Наталья Павловна, хлебнув хорошо микстуры Равкина , спала, как убитая. Альбина, обхватив колени руками, раскачивалась, в такт мелодии и глаза были далеко-далеко..
У меня зарождалась надежда …А Зоя тихо умирала….Операцию делать было поздно….Она задыхалась, бледная, почти прозрачная кожа приобретала нехороший оттенок и все понимали, что совсем еще молодая женщина,уходит.
Всех навещали родные. К Альбине приходили только подруги и коллеги. Сын игнорировал болезнь матери.
Я расцеловывала своих дочек, давала наказы мужу, а он смотрел с тоской и все спрашивал, когда выпишут. Мол, отпуск на работе не дают, у старшей каникулы, а у младшей детсад закрыли на ремонт, дети без присмотра.
Я сама бы рада покинуть это безрадостное место, но врач не выписывала.
-Как я тебя выпишу, если пульс невозможно до нормы довести. Можешь упасть и больше не подняться. Инфаркт рядом ходит.
По выходным Надя, с разрешения доктора уходила домой. Помыться, постираться. А наевшись дефицитной копченой колбасы, возвращалась на больничную койку с малиновым лицом, готовая к процедурам.
Наталью Павловну дочь протирала в палате, подстелив огромную клеенку. Я и Зоя были «невыездные» и плескались в больничном ржавом душе. А вот Альбина вслед за Надей убедила врача, что ей получше, хочет домой отмыться от больничного запаха.
В понедельник все отпускники обязаны являться с утра пораньше, до врачебного обхода. А то следующего похода на выходные не будет.
Надя, хоть и запыхавшаяся, но вовремя промяла панцирную сетку завидным задом. Альбины все не было. Да и обход какой-то странный. Врачи угрюмые. Немногословные, будто для галочки обошли больных. К вечеру стало известно, медсестра проболталась, что красавица Альбина покончила с собой, оставив записку, что не хочет жить без мужа и просила упокоить ее тело рядом с ним.
Для всей палаты это был удар.Зоя плакала навзрыд:
-Мне совсем мало осталось. Я ж чувствую. Но все равно жить хочу…А она…Как могла…
Я ушла в себя и в позе эмбриона, словно ждала защиты от этого страшного известия. А Надя уже не включала музыку, понимая, что в доме, то бишь в палате покойник. Только старуха, Наталья Павловна впервые заговорила:
-Грех это. Большой грех. Но не судите. Когда душа болит, свет меркнет. Не справилась она. Слабая, видать, была. Горя-то большого не видела.
Альбинина кончина не могла быть никак утешительной терапией. Зоя уже не выходила гулять. Надя втихую, прямо в палате заедала стресс все той же копченой колбасой, после чего ее спасал медперсонал от грозящего инсульта. Наталья Павловна по-прежнему делала лужи, а меня… направили в региональный кардиологический центр. И я приняла это как приговор .
Машины в семье не было и я со слезами собирала сумку для переезда на поезде за двести километров от дома. Муж утешал:
-Все будет в порядке. Там все же профильный центр, врачи более компетентные. Может и с лекарствами получше.
Окончание завтра. Подписывайтесь, пожалуйста, на мой канал. Сегодня ему месяц и один день. И не забывайте лайкнуть, если публикация понравилась. С уважением-автор.