1887 год
«На Дону. Когда с роскошной улицы Петербурга или Москвы, освещенной электричеством, попадаете в глухой переулок Хамовнической или Серпуховской части, едва освещенной смердящей, подслеповатой керосиновой лампой, то вам кажется, что вы попали в другой город, чуть не в другое государство. Также поразителен и резок переход с вод широкой и глубокой, величавой Волги на воды казацкого Дона, узкой и тонкой лентой растянувшегося по гладкой степи. Переход с роскошных волжских пароходов американского типа на утлые плоскодонные паровые лодки, плавающие или, лучше сказать, мучительно скользящие по дну Дона. Там чистота и порядок, там эдисоновы светильники и электрические звонки, здесь – грязь и нестерпимая вонь, и даже, вопреки прямому запрету, если не в каютах, то в наружных фонарях горит пиронафт, которого, изволите ли видеть, имелся у компании большой запас. Так не выливать же его было! На один из таких пароходов, или точнее, тихоходов привела меня судьба в первых числах сентября. Стояли «июльские» жары. Несмотря на вечернюю пору, воздух был душен и раскален. У Калачевской пристани тихо, неподвижно стоял на Тихом Доне пароход «Бакланов». Как только спустился я в каюту, меня обдало запахом серого грязного подвала. Несмотря на то, что люки были открыты с обеих сторон, духота стояла в каюте нестерпимая. Казалось, задыхался и сам могучий Бакланов, портрет которого висел тут же. Вздумал искать я спасение от жары на рубке…. Но и здесь, на рубке, тяжело было дышать. К духоте присоединилась вонь, шедшая перекрестными струями из клозетов и кухни.
Не всегда тихо на Тихом Доне. В этом я убедился на другой же день. На рассвете вдруг просыпаюсь в сырой каюте от страшного шума. Сначала казалось, что шум происходит от страшного ливня, стучащего по железной крыше, но потом я убеждаюсь, что шум происходит подо мною. Слышится, как будто вода с песком врывается в недра «Бакланова», весь корпус коего трясется, словно в лихорадке. Вскакиваю и выхожу к капитану. Оказывается, что опасность не так велика. Все дело ограничивается тем, что наш пароход, сидящий в воде 2 ½ фута, ударился о песчаный бугор, и своим дном пронесся по нему.
- Вы не беспокойтесь. Это будет случаться частенько.
Капитан был совершенно прав. Все дальнейшее плавание между всеми этими Чирскими и Курмоярскими станицами есть одна сплошная мучительная «волокита» по песчаному илу. Не успеет капитан скомандовать: «скорый», как уже подвижник-лоцман, без устали работающий рулем, опасливо вглядывается в мелкую зыбь.
- Наметывай! – Раздается команда.
Матрос берется за шест и начинает обмеривать глубину. Пальцами начинает он показывать 4 фута, 3 фута, 2 ½ фута (1/2 фута показывается большим пальцем).
- Средний ход! – Кричит капитан.
-Малый! Самый малый! Стоп! – уже болезненно выкрикивает он. Пароход вздрагивает и шуршит по песку. Миновала опасность. Прибавили ходу, но через 5 – 10 минут опять та же история с небольшими вариациями, вроде следующего.
Не доезжая Потемкинской станицы, мы встретили целую флотилию буксируемых барж, застрявших на одноименном перекате.
- Куда вас черт несет? – начинает желчно выкрикивать капитан (и как не разлиться желчи при хождении по этим донским мукам?).
Но видя, что бранью ничего не сделаешь, капитан приказывает развязать баржи и развести их по сторонам. На эту операцию уходит час. Два часа пропадают за снятием с мели другой группы барж.
В это время ехавшие с нами лейб-казаки делают свой туалет в ожидании скорого свидания с родными. Раскрывают знаменитые громадные казацкие сундуки, без которых не смеют показываться казаки семье на глаза. Достается мыло, помада, новый чекмень и пр. На пристани была встреча. Казаки поклонились своим старшинам* в ноги. Вопреки старинному обычаю я не видел, чтобы жена повела лошадь под уздцы (с парохода?). Верховой лошади даже и вовсе не было, а была подвода, на которую с трудом уложили тяжелые казацкие сундуки.
Предполагалось заночевать у Филипповской станицы, но необходимость заставила приостановить наше горемычное странствие несколько раньше. Стало уже темнеть, как вдруг мы почувствовали, что пароход наш получает толчки и несется точно через бревна. Капитан выскочил из каюты и немедленно остановил «Бакланова». Спустили якорь, пошли в каюты смотреть, нет ли течи? Дамы начали ахать и собирались уже падать в обморок. Объявили, что течи нет. На самом деле была небольшая течь, но о ней молчали во избежание паники.
Лоцман был больше всех поражен и огорчён этим инцидентом.
- 15 лет я хожу по этой чудной реке, и никак ее не распознаешь.
Отправили лодку, чтобы произвести дознание о месте и причине нашей аварии. Оказалось, что пароход налетел на каменную гряду, не огражденную никаким сигналом…
За Цимлянской станицей мы пересели на более глубоко сидящей пароход «Есаул», тоже старой (60-х годов) конструкции, тоже грязный, но менее тряский...
За две три станции до Ростова Дон значительно расширяется. Со Старочеркасской и Аксайской станиц, не дурно обстроенных, довольно часто попадаются буксирные пароходы и парусные суда. Чувствуется близость большого порта. Показывается на горе и сам Ростов-Донской с целым лесом мачт у подножья своего.
- Не то было бы, если бы не «покровительственная» пошлина, – замечает сосед мой, моряк, глядя на мачты.
- Как так? – спросил я моряка. И тут он пояснил мне, какую «обиду» нанесла эта пошлина русскому каботажному мореходству на Черном и Азовском морях.
- Не говоря уже об ужасном курсе, - говорил он, - одной пошлины за порядочный пароход приходиться платить более 30000 рублей. Это равносильно запрещать покупать пароходы за границей. А где же у нас заказать? На юге, по крайней мере, негде заказать.
- Не пошлина поднимет наше каботажное судоходство, - продолжает он, - а улучшение, или точнее, создание новых портов. Ведь если фрахт на каменный уголь вдвое дешевле из Англии в Одессу, чем из Таганрога в Одессу, то ведь этому горю пошлина не поможет. Уничтожьте для больших парусных судов необходимость перегрузки – и все сделается само собой….
Уже после четырехдневного мучительного хождения по водам Дона, я, наконец, добрел до Ростовской пристани и сразу был поражен прелестями местного городского благоустройства. На набережной ни одного извозчика. На улицах такая вонь, грязь и пыль, что буквально задыхаешься». *Может быть, старикам? (Донская Речь. Июль 1887 год).
1894 год
«Ростов-на-Дону. На днях на Новом базаре, во время ловли бродячих собак подрядчиком от городской управы, чуть не произошло избиение гицеля. Когда гицель накинул мешок на бродячую собаку, к нему подбежали два торговца, Остреинов и Сухоцкий, вырвали из рук его мешок, сломали рукоятку и выпустили собаку. Собравшаяся во время этой сцены толпа зевак стала кричать: «Бей собачника»! Но вовремя подошедшие комиссар с городовым, при помощи еще нескольких человек, разогнали толпу. Как нам передают, подобные сцены на наших базарах не редки».
«Область войска Донского В одной из станиц, по словам «Д. Р.», произошло побоище великое. Во главе побоища стал сам… станичный атаман, который, «нагрузившись» по поводу одного торжественного случая, вздумал насаждать идею чинопочитания и уважения к собственной особе в сердце одного непокорного человека. По случаю праздника вокруг атамана собралась толпа добровольцев-воителей, вдохновленных спиртуозной влагой и горевших желанием доказать на чужой спине и шее силу собственных мускулов. Возникла затем среди воителей мысль о разносе вдребезги лавки местного купца; но один благоразумней обыватель сумел воздействовать на них и убедить оставить лавку без разноса. В станице Мечетинской – тоже побоище. Один бравый урядник «с товарищами» жестоко «вздул» некоего купца М. и, вероятно, за это тоже будет награжден по заслугам. Во всяком случае, подробности его подвига выясняет надлежащая власть». (Приазовский край. 167 от 01.07.1894 г.).
1897 год
«Ростов-на-Дону. На днях на Косынке судовой рабочий Культяпенко поспорил с грузчиками, что сможет выпить бутылку водки из горлышка, все время не отнимая ее от губ. Ударили по рукам – пари состоялось. Спорщики отдали по рублю на руки одному из товарищей, достали из кабака водки, и Культяпенко, отдышавшись, приступил к своему дикому эксперименту. В процессе эксперимента, когда бутылка опорожнилась на половину, Культяпенко стал задыхаться. Его глаза, устремленные на бутылку, грозили вылезть из орбит или, по крайней мере, лопнуть. Но Культяпенко не сдавался, подбадриваемый «улюлюканьем», он шел на рекорд и дошел до финала. Культяпенко победил, но впал в такое безобразное состояние, что его отливали водой.
«Ростов-на-Дону. Деятельность ростовских воров за последнее время стала принимать все большие и большие размеры. В особенности участились кражи с наступлением жарких дней, так как по ночам большинство местных обывателей, в виду невозможной духоты, спит при раскрытых настежь окнах. При этом, в случае неудачи, любители чужой собственности не останавливаются и перед повторным посещением намеченного ими двора. Так, например, была сделана попытка обокрасть квартиру инженера Гренберга, проживающего на Никольской улице в доме Пустовойтова. Приблизительно в 1 час ночи два неизвестных субъекта перелезли через ворота, подошли к кухне и стали ломать замок у входной двери. Когда замок был взломан, то оказалось, что дверь заперта еще и внутренней задвижкой. Пока воры раздумывали, как поступить в подобном случае, возню их услышали спавшие на кухне кучер и его жена-кухарка, подняли крик и бросились ловить незваных гостей, но от них и след простыл. Тем не менее, через два дня в тот же двор Пустовойтова опять пробрались воры, вошли в сад и, забрав с балкона зеркало, скатерть и обрезную парусину, направились в коридор дома, похитили там самовар и громадный ковер. Поднявшийся в это время лай собак помешал их дальнейшей ревизии, и они с награбленным добром поспешили скрыться. Особенно удивительно то, что все краденные вещи они перетаскивали через забор на улицу, где дежурил ночной сторож.
Дом Бубикина на Братском переулке также оказался «намеченным», и в ночь на 27-е июня какой-то здоровенный детина ничтоже сумняшеся, не обращая внимания на стражника, преспокойно начал взбираться на второй этаж, где были раскрыты окна. К счастью для квартирантов, его вовремя заметили, и, оборвавшись с вышины, вор упал стремглав на землю. Прежде чем успели задержать, он дал короткий свисток, появился откуда-то извозчик с седаком, и через минуту вся почтенная компания исчезла во мраке ночном, на удивление хлопавшему глазами стражнику. В общем, судя по той смелости, с какой действуют ростовские воры, есть основание предполагать, что они первоначально производят под разными предлогами предварительную рекогносцировку намеченного двора. Подобной рекогносцировке подвергся недавно, как нам сообщают, и двор Платковской на Братском переулке, удостоившийся неоднократных посещений разных подозрительных субъектов, вплоть до опробывания по ночам дверных замков.
Неудивительно поэтому, что все население этого двора в настоящее время находится, в некотором роде, на военном положении, ожидая к себе обычных, увы, в Ростове нескромных визитов».
«Селение Кагальник. Несколько времени тому назад между жителем селения Кагальник между Григорием Демидченком и его женой было заключено довольно оригинальное условие относительно их взаимных семейных отношений. Согласно этому условию, Григорий обязывался «не бить свою жену, не пьянствовать и, вообще, быть хорошим мужем». По происшествии незначительного времени после заключения этого условия, Демидченко запил и стал не только бить, но истязать жену и угрожал лишить ее жизни. Демидченкова сначала решила было бросить мужа, идти в город и там поступить в услужение, но, когда муж стал ее умолять не делать этого, она согласилась остаться дома, но предложила мужу, по совету односельчан, выдать ей расписку в том, что она может во всякое время его оставить и забрать с собой свое приданное. Демидченков выдал жене такую расписку:
«Я, нижеподписавшийся, даю сию расписку моей жене Пелагее в том, что впредь никогда не буду ни ризорить, ни ругать, ни бить в каком бы виде я не был пьяный, аль трезвый, и в случае я буду напрасно нападаться на нее или злушаться, то представляю ей право бросить меня и забрать с собою все ее имущество: сундук, самовар, шаль, шубу, перину, пять подушек, одеяло и прочее ее приданное».
Выдав эту расписку, Григорий опять не сдержал своего слова и при первом же удобном случае напился и начал бить жену. Демидченкова, твердо после этого решившись оставить мужа, обратилась в волость с просьбой выдать ей паспорт, но волостное правление ей в этой просьбе отказало, и на днях, приложив означенную записку, она подала прошение в окружное по крестьянским делам присутствие, в котором, ссылаясь на согласие мужа, просит побудить волость к выдаче ей паспорта».
«Отрадовская волость. На днях неизвестно куда исчез Отрадовский волостной писарь Кучин. К розыску его приняты самые энергические меры, но до сих пор они остаются безуспешными. Кучин, как нам передают, захватил с собой часть общественных денег и некоторые документы, имеющие важное значение для волости. Кроме того, незадолго до своего исчезновения он одолжил у хороших своих знаемых и у зажиточных крестьян значительную сумму денег, пообещав возвратить деньги по первому требованию. Многие крестьяне, попавшие в эту ловушку, сами пустились за поисками своего бывшего писаря».
«Область войска Донского. За последнее время были случаи, когда вагонные купе, необходимые для дам, занимались также мужчинами. Так как подобное размещение пассажиров, стесняя дам, в то же время лишает некоторых из них мест, то на местных железных дорогах приняты теперь меры к тому, чтобы в дамских отделениях с купе ни под каким видом не допускалось присутствие мужчин, даже если бы они занимались малым числом пассажирок. Надзор за исполнением этого возложен на кондукторов, которым предписано не взирая на звание лица, нарушившего правило, платный ли то или бесплатный пассажир, в случае нежелания его избавить дам от своего присутствия, обращаться на ближайшей станции к жандармской полиции для составления протокола и удаления несговорчивого пассажира силой». (Приазовский край. 171 от 01.07.1897 г.).