Однажды в интернетах в ходе дискуссии мой оппонент привел убойный аргумент, что его точка зрения более обоснована, так как базируется на документальном источнике, чем поверг меня в дичайшее изумление. Во время обучения мои преподаватели вдалбливали в головы нерадивых и радивых студиозусов, что в историческом исследовании осуществляется комбинированное использование документальных и нарративных источников. Слепое следование за одним из этих типов заведомо формирует неверную картину происходивших политических и социально-экономических процессов. Чем больше разнообразных материалов задействует историк в своей работе, тем больше аспектов изучаемой проблемы ему удастся выявить.
С чего начинается историческое исследование? Отнюдь не с вчитывания в рассыпающиеся ветхие страницы архивных дел и вдыхания пыли десятилетий и столетий, а с начитывания литературы по выбранной теме. Существует нефиговая вероятность, что изобретать велосипед смысла нет и все украдено придумано до вас.
Как начать поиск литературы? Если под рукой нет знающего человека, то берем какую-нибудь обобщающую работу (книгу, диссертацию), желательно, поновее, и просматриваем ее, чтобы определиться с ключевыми точками намечаемых изысканий. Все-таки, вряд ли вы являетесь первопроходцем, по крайней мере, вероятность такой ситуации крайне мала. В конце подобной монографии содержится самое ценное: список литературы. Он-то нам и нужен. Коли книги нет, то с той же самой целью ползем, допустим, в ту же википедию.
Понятное дело, если автор замыслил не научно-популярное, а сугубо и трегубо научное исследование, то малой кровью не отделаться, придется посидеть в библиотеках, порыться в каталогах, позаказывать дела в архивах и т.д. Разумеется, чем масштабнее задача, требующая решения, тем больше указанные действия отнимут времени. И, вуаля, вы убедились, что никто ранее рассматриваемой проблематикой не занимался, ваше время, товарищ Маузер исследователь.
Проиллюстрируем взаимодействие источников на трех примерах. Возьмем избитый сюжет, связанный с обеспечением советских граждан жильем в послевоенный период. Ситуация в данной сфере носила столь хреновый характер, что власть разрешила индивидуальное жилищное строительство (ИЖС) в городах за свой счет, о чем свидетельствует указ Президиума ВС СССР от 26 августа 1948 г. Загвоздка заключалась в том, что поставленную задачу силами населения решить возможным не представлялось. Кроме того, ИЖС противоречит самой концепции города. Поэтому 4 ноября 1955 г. ЦК КПСС постановил начать строительство массового дешевого жилья, вошедшего в историю страны под названием «хрущевок». Надо сказать, что данная задача требовала незамедлительного решения. Согласно данным, содержащимся в постановлении от 31 июля 1957 г. №931 ЦК КПСС и Совета министров СССР, в годы войны враг разрушил 1700 городов и поселков, уничтожив 70 миллионов кв. метров жилья и лишив крова 25 миллионов человек.
О фактическом обеспечении граждан в городах жилплощадью исчерпывающие сведения содержатся в секретной справке ЦСУ СССР Л.М. Кагановичу о состоянии городского жилфонда от 18 августа 1953 г.. В ней приводятся неутешительные цифры, говорящие, что на одного горожанина в среднем приходилось около 5,6 квадратных метра жилья. Таким образом, для многих людей отдельная квартира являлась роскошью, поэтому в городах значительная часть ютилась по съемным комнатам или даже углам.
Но, может, документальные источники сгущают краски, и все указанные цифры неверны? Здесь следует обратиться к нарративным источникам. В воспоминаниях Т. Миловидовой-Венцловой упоминается «мамина узехонькая комнатушка» в Ленинграде, где они жили втроем. Одессит Я. Хуторянский так описывает жилищные условия послевоенного города: «В полуразрушенных домах жильцы налаживали послевоенный быт. Одни занимали подвальные помещения бывших складов, другие строили во дворах времянки, прилепившиеся к стенам. Мой дядя смастерил лестницу, ведущую к окну второго этажа дома, расколотого бомбой. Сделав вход в узкий коридор, приспособил его для жизни семьи из четырех человек». Если дальше пробежаться по воспоминаниям детей войны, то вывод прост: стандартно на одну семью приходилась одна комната в коммунальной квартире.
Однако кроме документов различных органов и воспоминаний, современный исследователь может вполне себе использовать художественные произведения. Каноничная «Баллада о детстве» В.С. Высоцкого, отражающая типичные жилищные проблемы того периода: «на тридцать восемь комнаток всего одна уборная», «зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка». В произведении В.Ю. Драгунского «Денискины рассказы» милиционер отчитывает главного героя и его друга: «Государство предоставляет вам новое жилье, со всеми удобствами и, между прочим, с мусоропроводом, а вы выливаете разную гадость за окно!». То есть для столицы на рубеже 1950-1960-х гг. дом с мусоропроводом являлся чем-то исключительным.
Но рассмотренная проблема очень проста для решения. Нарративные и документальные источники не противоречат друг другу. Если в чем-то и будут наблюдаться расхождения, то в незначительных деталях. За рамками заметки остались такие источники, как материалы спецслужб, структур ЖКХ, заявления на улучшение жилищных условий в партийные и советские органы и т.д.
Что делать, если нарративный источник противоречит документальному? В этом случае исследователю на помощь приходят такие вещи, как внешняя и внутренняя критика источника. Идеальная ситуация для иллюстрирования данного примера сложилась в послевоенной Европе, когда США в обмен на выделение кредитов требовали убрать из правительств коммунистов.
Вся движуха вокруг американских денег завертелась в начале мая 1947 г. и, по совершенно случайной случайности, именно в этот период в дневнике американского посла Дж. Каффери появилась запись следующего содержания: «Я сказал Рамадье: никаких коммунистов в правительстве». Однако, как указал мне один человек, за что ему спасибо, параллельно в переписке между аппаратом президента Г. Трумэна и госсекретарем Дж. Маршаллом указанный факт жестко опровергался и приписывался враждебным проискам французских коммунистов. Итак, кому верить? Дневнику посла или документу из недр Госдепа? Попробуем разобраться.
В чем ценность дневников? В том, что они пишутся сразу и по горячим следам, у автора нет времени на рефлексию тех или иных событий, как в мемуарах. Кроме того, дневник человек ведёт сам и для себя. Воспоминания нередко пишут нанятые люди. Далее, анализируемое высказывание не носит характер оценочного суждения или умозаключения, а фиксирует элементарный факт, что автор сделал такое-то действие.
Теперь обратимся к содержанию документа, порожденного бюрократической машиной США. Дословно приводить не буду, суть проста: это не мы, это вранье французских коммуняк. Вроде тоже всё замечательно, есть опровержение простейшего факта: красной клеветы на светлый лик оплота демократии. Для таких случаев существует внешняя критика, дающая понимание, в каких условиях создавался тот или иной источник. Оказывается, что записка Госдепа является опровержением на статью Associated Press, куда просочились сведения о тайных переговорах между социалистами и американцами. А вот эту информацию как раз могли слить коммунисты какому-нибудь прикормленному журналисту. Исходя из приведенных рассуждений, получается, что сведения дневника посла более релевантны изучаемой проблеме.
Следующий кейс: нарративный источник дает чёткий ответ на поставленный вопрос, но можно ли безоговорочно принимать его в качестве единственно верного? В годы перестройки у историков появилась возможность поднимать острые и животрепещущие проблемы, одной из которых является поиск цели массовых репрессий 1937 – 1938 гг. Прояснить многие аспекты, связанные с Большим террором, мог один из основных акторов репрессий: В.М. Молотов.
В книге Ф. Чуева «Сто сорок бесед с Молотовым», составленной из серии интервью с бывшим наркомом иностранных дел СССР, есть следующая оценка В.М. Молотовым проведенных чисток: «1937 год был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо-налево, одержали победу, но остатки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было пятой колонны». Казалось бы, вот объяснение тех событий, которое до сих пор ищут историки, бери и вставляй в статью.
Однако с момента окончания репрессий до беседы, где прозвучала эта фраза, прошло тридцать два года, а, значит, тов. Молотов делает это высказывание, базируясь на послезнании о прошедшей войне. У него имелась масса времени отрефлексировать события прошлого и создать логичную и непротиворечивую картину. Документальные источники ответа на этот вопрос не дают, так как стенограммы обсуждения тех или иных вопросов не велись, а в протоколах фиксировалось: «слушали – постановили». Поэтому возникает широкое поле для теоретизирования, размеры которого зависят только от политической упоротости исследователя.
Таким образом, историческое исследование – это сложная и тонкая работа, требующая владения специфическими методами, знаний по исследуемому периоду, умения ориентироваться в литературе, написанной по выбранной проблеме. Про точное определение хронологических и территориальных рамок, думаю, говорить не стоит. И есть небольшое пожелание авторам: определяйте важность источника не по его происхождению, но по информативности, и тогда есть шанс прийти к успеху. Аминь.
Автор: Максим Ковлягин.