Людоед

Часть 1

Осенью 18.. года в наш маленький городок, затерянный в непроходимых глухих лесах вдали от крупных центров Российской Империи, въехали два всадника. Говорят, что их измотанные долгим путешествием вороные кони ступили на главную площадь ровно в полночь и ровно в ту минуту, когда низкие чёрные тучи разразились тяжёлым громом. Ломаная молния полоснула по небу, и начался такой ливень, что крыши домов загудели под его натиском, а улицы наполнились вязкой, хлюпающей под копытами грязью.

Не могу сказать, было ли так на самом деле, но достоверно известно, что позже всадники в кожаных плащах заграничного покроя с высоко поднятыми воротниками вошли в трактир. В это время там под дрожащим огнём масляных ламп шёл ожесточённый спор.

– Так нас всех пожрут! – прокричал осипший, хмельной от водки кузнец Ковальчук, и уже шёпотом, обращаясь к заезжему купцу, сидящему рядом, но так, чтобы все слышали, добавил. – А я бы собрал молодцев, раздал им всем оружие и отправил в лес. И точка!

В ответ полнотелый купец испуганно хлопал глазами, очевидно соображая, в какую неприятную историю он попал.

– Тебе не хуже моего известно, Егор, что никто назад из леса не вернётся! – поднялся из-за стола городской голова Пётр Васильевич Ладыгин, высокий толстощёкий мужчина с окладистой бородой пепельного цвета.

– Почему это? – поинтересовался одноглазый Свиридов, прищурив свой единственный глаз.

Он считался у нас плотником. Но никто никогда не видел его трезвым, а поэтому обращались к нему неохотно, только по крайней необходимости. Всю плотницкую работу, за исключением гробов, люди старались делать сами.

– Потому что, – подал голос городовой Чернов, рослый мужчина с густыми бровями, мрачным лицом и длинными подкрученными усами.

Он стоял, опираясь плечом на столб в центре трактира, и до поры молча наблюдал за спором.

– Если это чудовище обнаглело до такой степени, – продолжал городовой, – что уже убивает на улицах, то… Наши леса густы и полны болот. На дворе осень. Слышите, как дождь бьёт в окна? Любому смельчаку, кто решится в такую пору отправиться в лес, назад дороги не будет. Будь он один или с десяток человек – их всех сожрут.

– Так пусть сожрут их, а не нас! – раздались крики. – А мы подождём солдат! Куда смотрит Петербург? До столицы далеко! Им нет до нас дела!

В трактире поднялся скандал, и казалось, ещё немного, и дело дойдёт до драки. Внезапно дверь трактира с грохотом распахнулась, и взгляды разгорячённых спорщиков устремились ко входу. В проёме стояли незнакомцы в кожаных плащах, прикрывая глаза вымокшими широкополыми шляпами. Вместе с ними в трактир проник холодный осенний воздух, который в мгновение остудил пыл крикунов, и под прокопчённым потолком повисла тишина.

– Ваша трусливая ругань слышна за сотню вёрст отсюда, – прохрипел тот неизвестный, что был пониже своего спутника, и, пройдя внутрь, звеня шпорами, высокомерно осмотрелся.

– Кто вы? – спросил Ладыгин.

– У нас превосходный слух, – мягко закрывая за собой дверь, сообщил второй странник голосом ровным и молодым. – И кроме склок, до нас долетели известия, что в вашем городе свирепствует беда.

– А мы вытаскиваем добрых людей из бед, – грубо добавил хриплый. – Моя фамилия Мерзин. А его – Полев.

Тут незнакомцы разоблачились – сняли шляпы и расстегнули высокие воротники. Мерзин оказался седобородым мужчиной лет пятидесяти с обветренным лицом и голубыми прозрачными глазами. Полев, напротив, – черноглазым хмурым юношей приятной наружности, если бы не изъян на его левой щеке – большое пигментное пятно в форме перевёрнутого треугольника.

– Трактирщик, дай водки что ли! И закусить! – крикнул Мерзин и под недоумевающие взгляды кинул на пустой стол шляпу, а после сел сам.

– Нам известно, что в округе, – безошибочно определив городского голову, вкрадчиво заговорил Полев, подходя к Ладыгину, – объявился людоед. Что он уже расправился с лесником, мещанином и охотниками. А теперь по ночам чудовище выбирается в город.

– И что вы… – развёл руками Ладыгин.

– Мы пришли убить его! – грозно рявкнул Мерзин и опрокинул поднесённую ему стопку водки.

Часть 2

— Вас постигнет смерть, если отправитесь в лес! — раздался каркающий голос из тёмного угла трактира, куда не дотягивался тусклый свет мерцающих ламп. – Людоеды коварны, жестоки и сильны. Их не убить простолюдину, в особенности, – тут послышался неприятный смешок, – если изверг уже испил человеческой крови.

Лицо Полева искривилось в косой улыбке, и он крикнул в сторону пустослова:

– Сможем ли мы убить его? Спроси об этом у жителей Заречья или Дальногорска! Они знают цену нашим словам, которые не расходятся с делом. Ни одному врагу рода людского, будь то василиск или оборотень, не удалось уйти от нас и наших пуль.

– Но не людоеду, – настаивали из угла.

– Кто это там говорит? – сощурив глаза и вглядываясь в темноту, вполоборота повернулся Мерзин. – Выйди, покажись.

– Это… Не обращайте внимания, – хотел было предупредить городской голова Ладыгин, но тут послышался стук клюки по рассохшимся половым доскам и на свет вышел старик.

Горбатый, в лохмотьях, с длинной путаной бородой. Тонкие кривые ноги еле держали чахлое тело, поэтому одной рукой старик опирался на сучковатую палку, а вторую, будто отмершую, заложил за пояс.

— Людоеды – не звери и не люди, – сказал он. – Эти существа и есть зло во плоти.

Мерзин и Полев обменялись взглядами. А Ладыгин откашлялся и, перебивая, как ему казалось, неуместный мистицизм, парадно произнёс:

– Это наш ветеран Отечественной войны…

– Да, ветеран! – перебил Ладыгина старик и заговорил тихим, но ясным и твёрдым голосом так, что в трактире наступила полная тишина: – Я помню, как горстка французских фузилёров при отступлении отбилась от основных сил и в лютый мороз потерялась в лесу. Они поедали друг друга до тех пор, пока в живых не остался один. И вот этот один…

– Мы не во Франции живём и, слава Богу, не французы! – перебил рассказчика городовой Чернов и народ рассмеялся.

В ответ старик досадливо погрозил кому-то палкой, ударил ею об пол и заковылял к выходу.

– Что вы хотите за свой труд? – деловито осведомился у приезжих Ладыгин.

– Мы хорошо знаем своё ремесло, – ответил Полев, доставая из внутреннего кармана перевязанную лентой пачку бумаг. – Здесь наши рекомендации от уважаемых людей, которым мы помогли. Надеюсь, в этой пачке появится и ваше письмо.

Ладыгин, сев за стол, стал перебирать бумаги. С каждым прочитанным именем его брови высоко приподнимались.

– А это? – переспросил он у Полева, тыча пальцем в чернильное имя.

– Он самый.

– А это? – ещё больше удивился городской голова, добравшись до последней бумаги.

– Цена! – крикнул Мерзин, выпив рюмку. – Вы же купец, Пётр Васильевич. Неужели не найдёте денег, чтобы защитить этих уважаемых людей?

– Всё-то вам известно, – надувая щёки, ответил Ладыгин. – Но если мы все вместе… И вот если Дмитрий Константинович тоже…

Он указал на заезжего купца, которому под испытующими взглядами публики не оставалось ничего, кроме как робко кивнуть. На том порешили и ударили по рукам.

На следующий день, преследуемые любопытными взглядами горожан, Мерзин и Полев начали запасаться провизией, оружием и всем необходимым для опасной экспедиции. Из своих наблюдений за чужаками я почерпнул, что, несмотря на приятные черты, молодой Полев оказался довольно жестоким человеком. Он был груб и требовал беспрекословного повиновения. Я стал свидетелем того, как Полев показывал великолепной работы крис одному мальчугану.

– Запомни, с любым врагом следует быть безжалостным, – говорил ребёнку Полев. – Забудь про сердце, душу и разум. Убить! Убить любой ценой! И в себе убить всё человеческое, а если надо, то и самому стать злом ради заветной цели!

Мерзин, напротив, показал себя как опытный и умудрённый жизнью человек. За спокойный и рассудительный нрав он стал мне более симпатичен.

— Полев горяч, — пояснял он мне за рюмкой в трактире. — Но и людоеды не знают пощады. Поэтому кто, как не он, будет полезен в диких лесах?

Прошло несколько дней, и охотники, наконец, были готовы. Горожане провожали их тревожными взглядами и крестными знамениями, словно предчувствуя новые страшные беды, что скоро обрушатся на наш город…

Часть 3

Много времени в тревоге прошло с того дня, как охотники покинули наш город. Лес по-прежнему оставался мрачным и хранил молчание. Погода ухудшалась, осень перешла в зиму, и земля надёжно укрылась белоснежным покрывалом. Уже ничто не напоминало о паре смельчаков, ушедших в дремучую чащу на охоту за чудовищем. Однако робкий шёпот надежды, слышимый в разговорах горожан, отмечал, что люди перестали пропадать без вести. Казалось, что напасть отступила, и можно жить спокойно, не озираясь по сторонам…

В один из холодных и ненастных дней, в разгар снежной метели в дверь моего дома постучали. На пороге стоял Полев, израненный, едва державшийся на ногах. Он был в крови, а его глаза лихорадочно сверкали на фоне чёрной ночи.

— Доктор, помогите, — прохрипел он и в бессилии упал ко мне на руки.

— А где Мерзин? – взволновался я, волоком затаскивая раненого в комнату.

— Он не вернётся, — тяжело дыша, проговорил Полев. — Мы нашли людоеда, и я убил его.

Рука охотника, до того крепко сжимавшая грубый и грязный мешок, разжалась, и на пол гулко выкатилась косматая голова чудовища. Я вскрикнул от ужаса и отвращения, и тут же почувствовал, как тело Полева ослабло. Охотник сник и потерял сознание. Кое-как уложив пострадавшего на кровать, я снял с него одежду и принялся обрабатывать раны. Они были тяжёлые, глубокие, и я подивился неимоверной силе, которой обладал охотник, сумевший самостоятельно выйти из леса с такими увечьями.

Кости у Полева остались целы. Промыв раны, я наложил на них тугие повязки. А позже – компресс на голову. И как только больной поутих и перестал метаться в постели, я смог рассмотреть страшный трофей из мешка.

На первый взгляд голова людоеда мало чем отличалась от обычной человеческой. Но при тщательном рассмотрении можно было заметить некую неправильность, неестественность в чертах лица чудовища. Что-то звериное проступало в лике, будто не природа, а чей-то тёмный разум специально исказил человеческий облик. Мутные, широко открытые глаза продолжали источать злобу, а искривлённый рот закоченел в оскале, обнажив два кривых клыка. На мгновение меня даже посетили сомнения: а было ли это существо человеком?

Утром чудовищная голова была выставлена для всеобщего обозрения на главной площади. Народ смотрел, дивился и радовался избавлению от смертельной опасности.

Но однажды в ненастный вечер, когда на пути к пациенту ледяной ветер с особой яростью пытался сбить меня с ног, я был остановлен известным по истории в трактире стариком-ветераном. Он как будто специально поджидал меня в тёмном закоулке, скрываясь от любопытных глаз и света фонарей.

– Как чувствует себя наш герой? – спросил он, прищуривая глаз и кутаясь от ветра в старую шинель.

– Ещё болен! Посещения запрещены! – попытался на ходу ответить я.

Но старик с необыкновенной силой ухватил меня за плечо и подтащил к себе.

– Я не хочу его посещать! – просипел он мне в лицо. – Лучше спросите, как он выбрался из леса? Как он убил людоеда?

Я вырвался из крепкой руки и с возмущением посмотрел на старика.

– Милостивый государь, вы заслуженный ветеран, а ведёте себя непозволительно! – крикнул я и, не дожидаясь ответа, двинулся дальше.

– Спросите, как он один смог убить чудовище! Это спасёт нас от беды! – беснующийся ветер донёс до меня каркающий крик.

Не знал старик, что несмотря на все мои усилия, горячее участие благодарных горожан и личную опеку городского головы, мой пациент не шёл на поправку, и я сам, страстно желая расспросить Полева о подробностях его миссии, не мог этого сделать по причине полной невменяемости последнего. Ночами он бредил, стонал и впадал в беспокойство. С рассветом ему становилось несколько легче, но страдания не отступали, а раны продолжали кровоточить. Так продолжалось довольно долгое время, пока однажды утром я неожиданно для себя не застал Полева сидящим на кровати.

– Доктор, который сегодня день? Как долго я пролежал здесь в беспамятстве? – бодро спросил он.

Я был удивлён и сразу не нашёлся, как ответить. И тут моё молчание прервал доносящийся с улицы ропот толпы и настойчивый стук в дверь.

Часть 4

Много израненных тел наблюдал я за время своей врачебной практики, но таких увечий мне видеть не приходилось. Заезжий купец, тот самый, который робко кивал в трактире на просьбу скинуться деньгами, мёртвый лежал передо мной на столе для осмотра. Он был сильно изуродован, а на лице его застыла такая безобразная гримаса боли и удивления, что в этом окоченевшем трупе с трудом можно было узнать полнотелого Дмитрия Константиновича, как называл его городской голова.

– Что с ним случилось? – спросил я, посмотрев на городового, который вместе с прочими занёс тело ко мне в дом.

– Мы хотим спросить об этом у вас, доктор, – ответил Чернов, как мне показалось, с намёком и злобой в голосе.

Он стоял, скрестив на груди руки, сверкая глазами. За ним – молчаливо и мрачно – человек пять городских.

«Уж не считают ли меня замешанным в этой истории?» – в тревоге подумал я, а вслух произнёс:

– Где его нашли?

– Его нашёл сторож, – ответил Чернов, выставляя вперёд седобородого старика в тулупе с мигающими прозрачными глазами. – За трактиром, при обходе.

– Так точно, – подтвердил старик, кивая головой.

– Видимо, его убили ещё вчера вечером, – поправляя очки, осторожно предположил я. – Что за зверь это сделал? Волк, медведь?

– Вам должно быть известно, кто это сделал, – коротко сказал городовой.

Я ещё раз взглянул на тело и вздохнул. На трупе отчётливо виднелись следы зубов и порезы, нанесённые чрезвычайно острым орудием.

– Потому что там были только человеческие следы, – твёрдо продолжил Чернов.

– Людоед убит, – напомнил я.

– Убит, – подтвердил городовой, – но следы уходили не в лес.

– А куда?

– Они вели в центр города, на площадь, – вкрадчиво сообщил Чернов и прибавил: – В сторону вашего дома.

Словно ледяная игла кольнула меня в грудь и холодок пробежал по спине.

– На что вы намекаете? – притворно усмехнувшись, спросил я.

Кто-то из присутствующих полицейских хотел было открыть рот, чтобы подать голос, но Чернов поднял руку.

– Сами можете догадаться, – сказал он, а затем достал из кармана скальпель, который холодно блеснул в свете чадящего огня лампы. – Вот что мы нашли в снегу, идя по следу убийцы.

Я взял медицинский инструмент, но и без детального рассмотрения было очевидно, что это нож Листона из моего набора.

– Чепуха и вздор! – воскликнул я. – Я вчера всю ночь был дома. Возможно, я потерял его раньше. Не хотите ли вы сказать?...

– Кроме вас в вашем доме есть ещё жилец! – перебил меня Чернов, и за его спиной послышался угрожающий ропот.

Тут уж взыграла моя профессиональная гордость.

– Прокофий Сергеевич, – тотчас обратился я к городовому и даже сделал шаг в его сторону. – Мы живём в XIX веке. Пора бы уже избавиться от бабкиных суеверий. В мире не существует ни одного недуга, которым можно заразиться тягой к поеданию человеческой плоти.

– Но Полев сам говорил про оборотней! – выкрикнул кто-то из городских.

– Глупость! – отрезал я. – Существуют психические заболевания, но они не заразны. Не становитесь рабами предрассудков. А его надо просто похоронить!

Тем не менее, необъяснимая докучливая заноза засела в моём мозгу после этого события. В городе негласно возобновили дежурство ночных патрулей, а у меня случился неприятный разговор с Ладыгиным. Городской голова был необычайно мягок и ласков. Уверял, что, разумеется, следует разобраться в деле убийства перед тем, как подводить окончательные выводы. Говорил, что уже отправил письма кому следует, и, между прочим, намекал, что было бы неплохо, если бы Полев скорее поправился, чтобы получить вознаграждение и уехать из города на все четыре стороны. Но всё это бледнело на фоне того, что я сам стал замечать за моим пациентом.

Надо сказать, что, несмотря на улучшение состояния, ел он по-прежнему скверно, и приходящая прислуга часто жаловалась на то, что много хорошей еды приходится скармливать собакам. Полев много спал, с неохотой разговаривал и на все мои осторожные вопросы о событиях, что случились с ним и его напарником, отвечал скупо, будто продолжая переживать ужас, с которым ему пришлось столкнуться. Но главное открытие ожидало меня впереди…

Часть 5

Как доктор, часто неотлучно находящийся у постели пациента, сплю я довольно чутко. Даже в самую безмятежную ночь я нередко просыпаюсь от самого пустякового звука. Так случилось и в ту пору. За окном стояла ясная погода, луна своим светом посыпала искрами серебристые волны наметённых сугробов, и тишина разливалась по звенящему от мороза воздуху. Я лежал в кровати с закрытыми глазами, и мне даже, кажется, грезились какие-то сны, как вдруг из-за двери до меня донёсся жалобный скрип половиц. Я приподнялся на локтях и прислушался. Так и есть: кто-то осторожно крался по дому возле моей комнаты. Затем ручка замка повернулась, и дверь медленно начала отворяться. Я вновь упал на подушку, делая вид, что сплю.

На пороге уже одетый и без свечи стоял Полев. Его лицо, и без того бледное, от лунного света, льющегося через окно, сделалось мертвенным, а тёмное пятно на левой щеке показалось совсем чёрным, словно треугольная дыра. Пациент внимательно осмотрел комнату и как будто прислушался к звукам ночи. Я затаил дыхание, ожидая, что будет дальше, а между тем лихорадочно силился вспомнить, куда я положил пусть и не заряженный пистолет. Полев постоял с минуту, а затем бесшумно развернулся и вышел вон.

Это внезапное появление моего пациента так поразило меня, что я немедленно, стараясь не шуметь, слез с кровати и начал торопливо одеваться. На цыпочках покинув комнату, я услышал, как внизу из дома вышел Полев, стукнув входной дверью. Я поспешил за ним. Полев растворился в ночи, но следы в глубоком снегу явственно указывали направление, в какую сторону мне надо отправиться. От волнения по моему телу пробегала дрожь, но холодный воздух придал бодрости, и я, соблюдая промежуток между нами и тишину, отправился вдогонку за беспокойным пациентом.

Следы провели меня по тесной улице, затем свернули в проулок, а через короткое время в ещё один, но уже в обратном направлении, пока я не понял, что подхожу к заднему двору трактира. Здесь я и увидел фигуру Полева, стоящую между домами ко мне спиной.

В это время наши хмельные гуляки гурьбой как раз вывалились из трактира, и один из них хриплым голосом загорланил какую-то заунывную песню. Все подхватили, дружно спели куплет, ещё один и, допев последний, стали расходиться по домам. Полев молча наблюдал за кутилами, стремясь держаться подальше от уличного света. Наконец, когда мимо него по улице промелькнула чья-то одинокая тень, он сошёл с места и неторопливо, но уверенно зашагал следом.

Запоздалым ночным путником оказался одноглазый плотник Свиридов. Он был тяжко пьян, и каждый шаг в снегу давался ему с видимым трудом. Его шатало из стороны в сторону, он спотыкался и бранился несмотря на чудо, которое удерживало его на ногах. Разумеется, ему и в голову не могло прийти, что за его возвращением домой следят две пары внимательных глаз. Смутные догадки о цели сопровождения Полевым пьяного плотника стали перерастать в уверенность, когда Свиридов оступился последний раз и со стоном полетел в сугроб. Даже желая предотвратить беду, я никаким образом не успел бы покрыть то расстояние, которое разделяло меня и Полева. А тот, в свою очередь, будто только и ждал, когда Свиридов повалится в снег. Он молнией кинулся к нему. Я хотел было в бессилии закричать, как вдруг до моего уха долетели мягкие слова:

– Позвольте я вам помогу! Вы замерзнете насмерть, если уснёте.

К моему удивлению, Полев самым деликатным образом поднял Свиридова и несмотря на протесты и ругань последнего, даже попытался отряхнуть пьяницу. Позже я видел, как Полев довёл беспомощного плотника до дома и передал в натруженные руки его жены.

По возвращению в свою комнату той ночью я уже не сомкнул глаз. Полуночная вылазка расшатала мои нервы, и я не мог взять в толк, зачем Полеву она понадобилась. Утром я решил это обсудить, как вдруг мой пациент начал первым и вовсе не с этого, а с самого главного:

– Доктор, я знаю, какие слухи ходят обо мне в городе, – сказал он смущенно, – но хочу заверить, что я выполнил договор и непричастен к убийству.

После ночной прогулки он вновь как-то ослаб, губы стали бледными, а глаза горящими.

Часть 6

Полев тяжело опёрся руками о стол и медленно сел. Несмотря на мои настойчивые уговоры следовать режиму регулярного питания, пациент, горько усмехнувшись, от завтрака отказался.

– Я верю, верю, – поспешил успокоить я Полева, а сам, подумав, что пришла, наконец, минута для откровенного разговора, спросил: – Расскажите, что случилось с вами в лесу?

Губы Полева задрожали, и он опустил веки, будто тяжёлые воспоминания до сих пор стояли перед его глазами.

– Ничего. Мы нашли и убили чудовище. Друг мой погиб, – тихо промолвил он, но тут его голос прорвался, и Полев заговорил с жаром: – Но клянусь, я принёс голову людоеда, который охотился на улицах вашего города! Ошибки быть не может!

Его слова прозвучали так убедительно, а сам он был до того изнурён и несчастен, что мне стало совестно за тех, кто вздумал подозревать его в убийстве. Видя тревожность пациента, я положил руку на его плечо.

– Вас никто ни в чём не обвиняет, – сказал я, заверяя Полева. – Главное, что вам следует сделать, это выздороветь. А уж тогда…

– Если честно, доктор, – подняв голову с испариной на лбу, едва слышно проговорил Полев, – отправившись в лес, я пережил не лучшие дни своей жизни. Поначалу всё шло хорошо. Мы с напарником были опытными охотниками и следопытами…

И Полев рассказал мне свою историю. Она могла бы стать достойным украшением самых лучших приключенческих романов, которые я так люблю полистать в часы редкого досуга. В его подробном рассказе нашлось место преодолению непроходимых чащоб, испытанию морозом и злой метелью и даже опасному нападению стаи голодных волков. Наконец, я доподлинно узнал, как охотники нашли логово людоеда, и как Мерзин, пожертвовав собой, помог товарищу убить чудовище. Описание привело меня в восторг, и я даже попенял Полеву на долго хранимое им молчание о своём подвиге.

– Не всякое большое дело подлежит огласке, – ответил мне он, криво улыбнувшись.

Во всяком случае, тем же вечером, когда я зашёл поужинать в трактир, моё убеждение в благонадежности и храбрости Полева было непоколебимым. Вероятно, будучи задумчивым, я не сразу заметил настороженное отношение ко мне. Трактирщик, казавшийся всегда учтивым, вдруг проявил пренебрежение. Гости заведения прятали взгляды, а разговоры, обыкновенно хмельные и громкие, вели вполголоса.

Расплатившись, я собирался было уйти, как вдруг мне в спину кто-то крикнул:

– Укрыватель убийцы!

Я с возмущением развернулся, но увидел перед собой сидящих за столами молчаливых людей, смотрящих на меня с подозрением и ненавистью.

– Егор, не надо обижать господина доктора, – услышал я хриплый насмешливый голос, долетевший из-за широкого столба и обращённый к кузнецу Ковальчуку. – Людоед его пожалеет. Он в городе один, а нас, простого люду – много. Жри – не хочу!

Голос принадлежал одноглазому Свиридову, который, выглянув из-за столба, показал свой беззубый рот в отвратительной ухмылке. Я человек не робкого десятка, к тому же имеющий в обществе заслуженный авторитет, но здесь почему-то опешил.

– Господа, вы… – заговорил я и тут же замолчал, посчитав, что бессмысленно и ниже моего достоинства объяснять этим людям то, что они никогда не смогут постичь.

Очевидно, почувствовав мою растерянность, богатырь Ковальчук поднялся с места и направился ко мне.

– Пусть доктор ответит, как ему живётся под одной крышей с тем, кто ест его соплеменников! – прокаркал старик-ветеран из тёмного угла.

Видя, как на меня широкими шагами надвигается Ковальчук, я попятился к выходу. Прижавшись спиной к двери, я принялся лихорадочно искать ручку, как вдруг меня что-то сильно толкнуло сзади, и я полетел вперёд, упав в грубые объятия кузнеца. В трактир вошёл Чернов.

– Что тут происходит? – хмуро осмотрев публику, спросил городовой, а затем, увидев меня, твёрдо прибавил: – Господин доктор, вам лучше уйти отсюда.

Я коротко кивнул и, вывернувшись из цепких рук кузнеца, поспешил к выходу. Но не успела моя нога перенестись за порог, как на улице, совсем недалеко, но так громко, что, я уверен, было слышно и за сто вёрст, раздался дикий предсмертный крик человека.

Часть 7

Я первым очутился на улице, а следом за мной вывалили толпой все, кто были в трактире. В суматохе мы не разобрали, откуда прилетел крик, а потому с минуту безмолвно стояли на морозном воздухе с круглыми от страха и растерянности глазами. Но вскоре в ночной тишине до нас донеслись стоны, и мы кинулись на звук в сторону площади.

В центре под тусклым светом фонаря лежал человек. Вокруг было натоптано, и казалось, что тут совсем недавно шла борьба. Охотничье ружьё валялось далеко в снегу, и мы не сразу заметили его. Раненый ещё дышал, хоть и был, очевидно, при смерти. Меня пропустили вперёд, и я, склонившись над умирающим, постарался сделать всё возможное, чтобы облегчить его страдания, но усилия были напрасны.

На снегу, раскинув в стороны руки и ноги, лежал сторож, тот самый старик, который недавно первым обнаружил убитого купца. Его дряхлый тулуп был разодран и распахнут, прозрачные глаза несчастного закатились, губы посинели, а у основания шеи зияла страшная кровавая рана. Мне уже доводилось видеть такие безобразные и глубокие увечья, словно причинённые обладателем крепкой челюсти, вырвавшим у жертвы кусок плоти. Осмотрев беднягу, я нашёл ещё несколько похожих ран на теле и руках, словно старик пытался защищаться. И вновь, как и в прошлый раз, я с ужасом разглядел кровавые порезы, нанесённые тонким и очень острым инструментом. Старик испустил дух. Я прикрыл ему глаза и поднялся на ноги.

— Следы! Куда ведут следы душегуба?! — опомнившись, прокричали в толпе за моей спиной.

Но я и так догадался, куда они приведут. И пока одни призывали отправиться за распоряжениями к голове, другие, не дожидаясь приказов, бросились вооружаться, чтобы пуститься в погоню за убийцей, я выбрался из толкотни и со всех ног побежал домой.

Полев! Преступник в очередной раз наведёт разъярённую толпу на Полева, и уж теперь она непременно жестоко расправится с ним. А он, наверное, лежит обессиленный и ничего не подозревает! Распахнув дверь своего дома, я ворвался в переднюю и, взбегая по лестнице, задыхаясь, прокричал:

– Полев, Полев! Вам надо бежать!

Но очутившись перед распахнутой дверью пациента, к удивлению своему, я застал того возле дорожного сундука. Полев сидел под окном на коленях спиной ко мне и деловито укладывал вещи.

– Что вы делаете?! – воскликнул я, вступая в комнату.

– Уезжаю, как вы и настаиваете, – тихо и, как мне показалось, с обидой в голосе, произнёс Полев.

– Это правильно, это верно! – спохватился я, меряя шагами комнату. – Вы знаете, что произошло?

– Да, – коротко ответил пациент, аккуратно свернув и упаковав какую-то тряпицу. – Крик донёсся даже сюда.

– На теле я вновь видел порезы…

– Мне мстят клеветой, – не оборачиваясь, пояснил Полев. – Очевидно, людоед в лесу был не один…

– Да-да, – подхватил я с жаром. – Иного объяснения и быть не может. Но им, – я махнул рукой на входную дверь, – не объяснить. Они считают вас виновником. Как необразованный и суеверный люд, которым, чего уж греха таить, полнится наш город, может понять, что нет никаких медицинских доказательств, что каннибализмом можно заразиться?

– Они считают, что я заразный? – вдруг перестав упаковывать вещи, осведомился Полев.

Я услышал в вопросе усмешку.

– Да, – улыбнулся я ему в спину.

Он досадливо покачал головой. А я вздрогнул, услышав вдруг, как тяжёлые удары сотрясли мою дверь, и, прислушавшись, понял, что на улице собралась толпа.

– Они уже здесь, – прошептал я пересохшими губами. – Быстрее, вам надо уходить через окно.

– Пожалуйста, доктор, ступайте вниз и задержите их, – приказал Полев.

Я обернулся на него. Голос Полева прозвучал так неестественно решительно и твёрдо, как это было в тот день, когда он впервые появился у нас в городе. Я застыл, а стук в дверь усилился.

– Не стойте, – холодно продолжал Полев. – Ступайте же! И скажите им, что каннибализм от людоеда к человеку точно не передаётся. В этом вы абсолютно правы!

В замешательстве от такой резкой перемены в физическом состоянии моего пациента, я сбежал вниз по лестнице, распахнул дверь и увидел перед своим домом мрачную толпу с горящими факелами.

Часть 8

– Что вам здесь надо? – спросил я дрожащим от волнения голосом у пришедших, но лишь редкий треск пылающих факелов был мне ответом.

С минуту мы молча глядели друг на друга. В полутьме я рассмотрел множество знакомых лиц — завсегдатаев трактира, местных жителей, но среди них не было никого, кто представлял бы власть. Это открытие испугало меня необыкновенно, и в это мгновение немая толпа зашевелилась. Люди расступались, пропуская вперёд ковыляющего ко мне человека. Наконец, словно извергнутый из чрева немого чудовища, передо мной появился старик-ветеран, опирающийся на свою клюку.

— Вы знаете, зачем мы здесь, господин доктор, — голос старика был хриплым, негромким, но в нём чувствовалось нечто неотвратимо зловещее. — Отдайте нам Полева. Мы пришли только за ним.

— Зачем? Он болен, — возразил я, но старик резко перебил меня.

— Больные так не поступают, — тихо захихикал он и прибавил. — Мы знаем, кто он и что он сделал.

Я хотел было вновь заступиться за пациента, но почувствовал, как слова застревают в пересохшем горле. Тёмная толпа двинулась вперёд, сжимая вокруг меня полукольцо. В отблесках огней различались лишь суровые и грозные лица, в которых читался приговор Полеву. Но вдруг с радостной надеждой я заметил, как по улице в сопровождении городового Чернова к нам спешит городской голова Ладыгин.

– Господин доктор, господин доктор! – услышал я издалека. – Не нужно ссор!

Толпа замерла, устремив взоры на Ладыгина, а тот довольно ловко расталкивая локтями собравшихся, пробрался ко мне. В воздухе раздались роптание и недовольные возгласы, но Ладыгин не обратил на них внимания и, встав рядом со стариком, со вздохом произнёс:

– Господин доктор, вы не понимаете, кого защищаете, – говорить ему было тяжело, неловко, но он продолжил. – Полев изобличил себя. Он людоед и убийца.

– Это вздор! – выкрикнул я в ответ.

– Все улики против вашего пациента. Отступитесь, очень вас прошу, – с грустью сказал Ладыгин и указал на Чернова. – Мы обещаем вам, что арестуем его, если удастся…

– А если не удастся? – поинтересовался я.

– Риск слишком велик, – отрезал Чернов.

Я отрицательно покачал головой, пятясь к двери.

– Он его не отдаст! Если он не хочет выдать Полева, пусть сгорят вместе! – отчаянно прокричали из толпы, и тут же факел, словно огненная булава, описав в воздухе дугу, со звоном влетел в окно позади меня. Следом ещё один и ещё. Сухие доски быстро занялись, а я, не медля ни секунды, бросился в дом.

Дым уже заполнил лестницу, и, поднявшись на второй этаж, я сильно закашлялся.

– Полев, уходим, быстрее! – крикнул я в комнату, где готовился в путь мой пациент, и остолбенел.

Передо мной стоял Полев, совершенно одетый для поездки, в своём дорожном плаще, но от былой болезненной бледности на его лице не осталось и следа. Даже уродливое пигментное пятно на щеке исчезло. Заметив мой изумлённый взгляд, он усмехнулся и высокомерно прошёл мимо. Внизу уже бушевало пламя, и сквозь его неистовый гул до нас доносился радостный рёв толпы.

– Наверх, – скомандовал Полев, и я повиновался его гипнотическому голосу.

Вскоре мы очутились на крыше. Дым ел глаза и дышать становилось почти невыносимо. Дом был охвачен огнём и зарево от пожара отражалось на низких тучах.

– Нам надо перепрыгнуть, – крикнул Полев, указывая на крышу соседнего дома.

– Это невозможно! – с ужасом воскликнул я, прикидывая расстояние от моего дома до соседнего.

Но не успел я договорить, как Полев, подхватив и меня, и свой сундук, одним прыжком саженей в семь или даже восемь преодолел невозможное расстояние и опустил меня на крышу соседнего дома.

– Вы, вы… – запинаясь проговорил я, указывая пальцем в своего недавнего пациента.

– Да, – коротко ответил Полев.

Ноги мои ослабли, и тут я услышал долетевший снизу с улицы пронзительный крик:

– Вон они! Убейте их!

Затем грохнул выстрел, и что-то тяжёлое, словно молот, ударило меня в спину. Я непременно скатился бы вниз с крутой крыши, но Полев вновь подхватил меня и со всей своей нечеловеческой силой потащил наверх. Очевидно, время от времени теряя сознание, в суматохе, криках толпы и всполохах огня, свет которого залил, кажется, весь город, я неожиданно осознавал, как мы оказываемся то на одной крыше, то на другой. Моё тело пронзала невыносимая боль, и когда я подумал, что сейчас умру, людской рёв стал затихать вдали. Затем прекратилась сумасшедшая скачка, и я услышал, как захрустел глубокий снег, и, наконец, в нос ударил запах сена. Я открыл глаза – я лежал в заброшенном амбаре. Передо мной сидел Полев и доставал что-то из сундука.

– Ешьте, – протягивая мне что-то в тряпице, приказал он.

– Что это? – тяжело дыша и быстро моргая, спросил я.

– Ешьте или умрёте! – он развернул тряпицу, и я в ужасе, из последних сил отталкиваясь руками и ногами, отполз прочь.

На грязной, но на деле, окровавленной тряпице лежали куски мяса.

– Кто это? – отбросив всякое приличие, спросил я.

– Сторож, – тихо сказал Полев, и его глаза в темноте страшно блеснули.

Голова моя кружилась, к горлу подступила тошнота. А Полев поднялся и, отвернув лицо, заговорил:

– Прав был ваш старик с клюкой! Простой человек не может убить людоеда. Это коварные, сильные и безжалостные существа. Месяц! Целый месяц мы просидели в клетке в его логове. Сперва он убил Мерзина и повесил его тело на крюк, как свиную тушу, а дальше... Дальше была моя очередь. Он смеялся надо мной, хвастал, рассказывая, скольких он убил. Но я не хотел последовать судьбе несчастного Мерзина. Ненависть переполняла моё сердце, однако я ничего не мог сделать. А затем однажды ночью он подошёл к моей клетке, сел на корточки и спросил: "Знаешь, почему тебе никогда не победить меня? Потому что ты – человек. Ты полон слабостей. Даже придя сюда, ты стремишься сделать что-то хорошее. А мне всё равно. Для меня нет понятий добра и зла, а значит я свободней в своих поступках". И тут я понял, – Полев повернул ко мне своё лицо, и в этом мраке мне показалось, что оно искажено, уродливо и почти лишено человеческих черт, – что для победы над врагом надо стать ещё страшнее, чем он сам. И я стал людоедом, вкусив плоти своего напарника. И спустя день я перестал быть собой. Свет погас в моей душе, мне стал смешон и чужд мир людей. Боль душевных мук отступила, не тревожил ни страх, ни отчаянье. И я убил людоеда!

– Но ты, ты… – закашлявшись, простонал я.

– Я победил зло! Разве не за этим я приехал сюда? Разве не об этом меня просили люди вашего города, господин доктор?

Полев приблизился, и я задрожал.

– Съешьте, – сказал он, вновь протягивая мне тряпицу. – Вы тотчас поправитесь, ощутите небывалую силу. Жизнь людей будет вам казаться пустой игрой, в которой нет смысла. Вы станете одиноким, но много выше их.

– Нет, нет! – закачал головой я. – Это неправильно, немыслимо! Это…

– Тогда вы умрёте! – отбросив в сторону угощение, страшно крикнул Полев и вскочил. – Я не понесу вас дальше.

Он ещё какое-то время постоял, оглядывая меня задыхающегося, а затем развернулся, легко подхватив сундук, словно пустую суму, и пошёл к выходу.

– Да, извините, господин доктор, – сказал он, обернувшись, – что заставил вас прогуляться той ночью. Мне нужно было выиграть время и полежать в вашем гостеприимном доме.

И Полев растворился в ночи. А я лежал и думал, что зло – это болезнь пострашнее чумы или холеры, которая, передаваясь от носителя к носителю, становится только сильнее. И его нельзя победить, не разомкнув этот порочный круг.

Под утро, найдя в себе силы, я выполз из амбара. Позже я долго лечился, но о Полеве или других людоедах я больше никогда не слышал.

Конец.