(Из книги "Девять кругов рая")
У Фаи Масловой и Жени Овечкина, корреспондентов нашего игрушечного телеканала, жили дома собаки. Одну собаку неопределённой породы звали Шнапс. У другой собачки, тоже неопределённого вида, была кличка Гжелка. Не то, чтобы Мася с Женей любили выпить, но почему –то эти разные названия выпивки сразу и намертво прилипли к четвероногим.
Мася, которую друзья звали так за похожую манеру смеяться также, как героиня одноимённого мультика, больше любила Гжелку. Женя Овечкин больше тяготел к Шнапсу. Причем, как к четвероногому, так и к обычному. Однажды, напившись, он даже разбил свой новый «Ауди», а заодно с ним и здоровенный «Гелентваген», в зад которого он въехал.
Дело было так. Женя с Фаей сидел на Масиной даче в Жуковке и вдруг в гости нагрянули Сара Кашернова, ведущая программы «Слухи», и ее муж Сергей Рипкин. Сама Мася в это время была на работе и готовила для эфира репортаж про очередную зачистку в Чечне. Женя, как радушный хозяин предложил гостям выпить, а потом загорелся идеей покатать мужа Сары на своём новом «Ауди». Конечно, возражения были. Но Жене, когда он выпьет, отказать было трудно. Он становился необычайно обаятельным.
Сев в машину, всё вдвоем выехали на какое-то шоссе. Поначалу Женя долго и правильно всех обгонял, пока на одном из поворотов, его не вынесло на встречную полосу. Сарин муж Сергей Рипкин от испуга схватил руль и дернул его вправо. Машину занесло и она, развернувшись, врезалась в зад здоровенного немецкого джипа. Говорят, когда приехала милиция, Женя, в состоянии аффекта, пытался по очереди достать рукой то лицо водителя «Мерседеса», то лицо инспектора ГИБДД. Когда протокол был, наконец, составлен, а на это ушло прилично времени, Женя уже слегка протрезвев впервые посмотрел на свою машину: "а где у неё морда -то?", спросил он.
– Ты лох, лох, Овечкин! – Рыдала в тот день Мася, которая, бросив всё приехала на место аварии, чтобы увезти домой мужа. - Ты же мог умереть!
– Да ладно, Файка, чего ты…-потрясенный ее великодушием бормотал Женя.
За разбитый «Гелентваген» Овечкину пришлось заплатить десять тысяч долларов, однако у этого приключения был и несомненный плюс: больше за руль Женя пьяным не садился. В обычные дни он ходил на работу, в меру выпивал, любил Фаю и принимал вместе с собакой Шнапсом душ.
По праздникам супругов заносило иногда в ресторан, где они могли весело зажечь и станцевать танго, в финале которого Мася влетала на подиум к музыкантам, сметая на ходу пюпитры и колонки.
Когда Женя Овечкин уезжал в командировки, Масе становилось скучно. Единственным ее спасением тогда становились собаки. Шнапс был по натуре философом и потому более сдержанным. Услышав шаги хозяйки ещё за порогом, пёс садился и замирал на почтительном расстоянии от двери, давая возможность хозяйке войти. Фая очень ценила эту четвероногую песью тактичность . Гжелка была другой. Пока дома никого не было, она лежала в кресле или ходила по комнате, обнюхивая всё, разглядывая и равнодушно проходя мимо Шнапса, словно он был частью интерьера. Однако стоило Масе прийти, Гжелка, взвизгнув, бросалась к ней, с пробуксовкой заходя на поворот, впрыгивала к хозяйке на руки, и дрожа всем телом, как алкоголик при виде выпивки, пыталась зализать ее до смерти.
Шнапс обычно с достоинством подходил вторым и по-мужски скупо подставлял свою большую собачью голову. Как правило, приходя домой, Мася начинала делать инспекцию. Что тут без неё эти собаки натворили? Эти проверки она сопровождала грозными выкриками, типа: «Так, ну что сегодня сжевали? Признавайтесь»! Или: «вот я сейчас найду, где вы нагадили и тогда вам обоим не поздоровится! Ух, показывайте сами, а то я не знаю, что сделаю!» и т.д. Собаки, пока она делала инспекцию, сидели смирно, плотно прижав уши и сделав брови домиками. На их мордах было написано: «ты что, хозяйка? Мы же не дворняги какие -то уличные, мы приличные домашние собаки, к тому же московские и в квартире не гадим»!
Конечно, дура – Гжелка никогда долго не могла долго усидеть на одном месте, и в какой –то момент, несмотря на команду «сидеть!», начинала бегать за хозяйкой и подобострастно заглядывать ей под юбку. Шнапс никогда не бегал. Пожив в одной квартире с образованными людьми он сделался стоиком. Пёс давно привык, что его постоянно одёргивают: не ешь, не садись, не гадь, и взял за правило вести себя тихо. Обычно он лежал. А если ему позарез надо было выйти, садился у двери. Измученный вечными придирками, он предпочитал не двигаться. В молодости, конечно, он был не таким мудрым. Однажды, например, не выдержав сумасшедшего запаха, исходящего от мясного фарша, который Мася вытащила из холодильника и забыла на столе, он взял и тихонько съел его, а потом Мася бегала за ни по квартире с ножом и кричала: "Убью, сука!", хотя Шнапс был кобелем.
Конечно, Мася собаку не убила, но эсэсовские замашки Маси ему запомнились. Разве бегают за друзьями с ножом? Может, поэтому однажды, заспавшись дома до одурения и увидев сон, где Мася накормила его от пуза мясом, он, проснувшись и найдя возле себя миски из под мяса от обиды сгрыз Масин тапок.
Мася, которая после наезда на «Гелентваген», относилась к вещам весьма трепетно, была возмущена этим поступком до глубины души. Вечером, когда из командировки вернулся Овечкин, Мася устроила с ним собаке тройку. Они с мужем сели на диван, Гжелка по-проститутски улеглась у них в ногах. Шнапс сидел посередине комнаты, понуро опустив голову. С каждым новым обвинением Маси, пёс все больше и больше потел, и под его мордой на полу образовалась довольно приличная лужа слюней.
– Хватит портить мне паркет! – Театрально модулировала голосом Мася, которая была праправнучкой великого артиста. – Как ты мог?! Как ты посмел дотронуться до моих вещей без разрешения? – С каждой новой репликой, Шнапс опускал голову все ниже и ниже. Его раскаяние было очевидным и полным.
- Понимает, – в сторону мужа одними губами произнесла Мася, однако выволочку не остановила. Овечкин, глядя на пса, постепенно начал открыто улыбаться. По характеру суд всё больше становился похожим на комедию.
- Не смей мне портить воспитательную работу! - Увидев, что муж улыбается, не разжимая рта проговорила Мася в его сторону. Женя попытался некоторое время делать серьезное лицо, но было видно, что сдерживать смех ему всё труднее.
Мася продолжала судебное заседание, так как впереди был ещё приговор, где Мася должна была сделать собаке последнее китайское предупреждение, то есть, об'явить, что с этого момента она запрещает ей притрагиваться к своим вещам.
Шнапсу, которому в какой –то момент стало просто невмоготу слушать оскорбления в свой адрес встал и умоляюще посмотрела на Женю. Тот всё ещё продолжал держать марку, хотя ему давно уже хотелось закончить цирк и вместе со всеми расхохотаться. «Куда? Куда?», спросила собаку Мася, увидев, что она собирается потихоньку уйти в коридор.
- Никто не отпускал, садись и слушай!
Пёс опять послушно сел, и с укором посмотрел на Масю. «Тапочки, можно сказать, подарок друга, из отборного плюша, высшего качества!..» - продолжала Фая свое обвинение. Поняв, что от хозяйки хорошего ждать нечего, Шнапс опять встал, подошел к Овечкину и, протянув ему лапу, умоляюще помахал ей в воздухе, дескать, ну, уйми ты эту бабу! Тапок, я понимаю, вещь ценная, но нельзя же из – за этого так обращаться с членом семьи»! Овечкин, глянув на морду собаки, вдруг, покраснев, как свекла, поехал с дивана на пол, грохнувшись на четвереньки и с опущенной головой пополз в сторону кухни. Его плечи конвульсивно дёргались, голова моталась в разные стороны. Мася, оборвав свою речь, недовольно заявила:
– Блин, все испортил! С мужиками каши не сваришь. Да, Гжелечка? – Гжелка, лежавшая у её ног, немедленно извернулась какашкой и подобострастно задрожала, поджав хвост. – Ну иди, иди ко мне, убогая…-ласково сказала Мася, беря её на руки, -я тебя хоть поцелую.