1893 год
«Ростов-на-Дону. Местные торговцы жалуются на необычайный застой в торговле, и это действительно так, подтверждением чего может служить следующий возмутительный случай, имевший место на днях. К соляным складам на бирже подъехало несколько крестьянских подвод, с целью купить незначительное количество соли для домашнего обихода. Встав с подвод, крестьяне направились в склад Соколова, в это время из склада Калашникова вышел сын хозяина и начал зазывать покупателей в свой склад, предлагая им соль 1-го сорта по 15 копеек за пуд. Приказчик Соколова, не желая упускать покупателей, объявил, что такую же соль он продаст по 13 копеек. Калашников, после нескольких объяснений, начал бранить приказчика Соколова, Тимофеева, а затем, когда крестьяне, купив соли, уехали, один из сыновей Калашникова для дальнейших «крупных» объяснений отправляется в магазин Соколова, зовет с собой брата и знакомого, и здесь, вооружившись стулом, счетами и вообще, чем попалось под руки, начинают творить дикую расправу над Тимофеевым. Били его и ломали до тех пор, пока не сбежались соседние торговцы и избавили Тимофеева от рук истязателей, принадлежащих, к стыду, к купеческому сословию. Тимофеев получил сильные ушибы и поранения на правой руке. Дело это передано в руки правосудия, и нет сомнения, что последнее воздаст по заслугам купеческим сынкам, разгулявшимся не в меру». (Приазовский край. От 10.07.1893 г.).
1895 год
«Ростов-на-Дону. Недавно в Ростове умер довольно оригинальный субъект, некто Х., жизнь которого странно сложилась. Х. был старый холостяк, лет 60, когда-то имевший большое состояние, но в последнее время проживавший по «углам». Получив техническое образование, он некоторое время служил на Курско-Харьковско-Азовской железной дороге, затем бросил службу и в компании с одним знакомым затеял какое-то новое предприятие по выделке из древесных волокон бумаги. Предприятие это, однако, не имело никакого успеха, и Х., лишившись менее чем в год половины своего состояния, принужден был взяться за другое, более выгодное дело. Но и тут ему не повезло: компаньон его обанкротился, и все имущество Х., поручившегося за него, пошло с молотка. Х. не выдержал этого удара и в отчаянии пустил себе пулю в лоб; но и тут его преследовала неудача: пуля сделала рикошет, образовав выбоину в лобной кости, и, обезображенный на всю жизнь, Х. остался жив. После этого он перебрался в одну комнату, окружил себя разными колбами, тисками, мелкими техническими препаратами и занялся опытом над гремучим газом, думая применить его к военному делу. Во время опытов сосуд с газом взорвало и осколками довольно сильно поранило Х. Наконец, и ему судьба улыбнулась: ему удалось сделать какое-то усовершенствование в области паровой мельничной промышленности, и изобретение его было куплено за довольно хорошую цену одной заграничной фирмой. Обзаведясь средствами, Х. вздумал посвятить себя изобретению воздухоплавательного аппарата, который бы шел против ветра. Скромная квартира его превратилась вскоре в мастерскую-лабораторию, где в хаосе валялись книги, журналы, всевозможные материи и подбор разных сортов легкого дерева. Черех год усидчивой и упорной работы Х. смастерил небольшую овальную лодку с целой системой зубчатых колес, с воздушным шаром, превращающимся на известной высоте в парашют, с громадными парусиновыми крыльями, и решился сделать первый пробный полет. В результате у него оказалась сломанной левая рука. Неудачник, однако, не унывал. По его предположениям, неожиданное сальто-мортале с воздушной высоты произошло вследствие незначительного несоответствия в объеме «воздухолетателя», сравнительно с объемом вытесняемого им воздуха, и на открытие этого «незначительного несоответствия» он посвятил всю свою остальную жизнь. Во время приезда в Ростов воздухоплавателя Годрона, Х. предложил ему испробовать его усовершенствованный воздухолетатель, но тот, посмотрев на его изобретение, благоразумно поспешил отказаться от сделанного ему предложения. В последнее время Х. жил в страшной нищете и, скитаясь по «углам», все еще носил с собой объемный сундук с различными чертежами и моделями. Недавно, во время пожара, сундук этот сгорел, и эта новая неудача окончательно добила несчастного Х. – он стал заговариваться и вскоре умер».
«Поселок Синявский. В поселке нашем имеется пять кабаков, из которых один носит название «гостиницы». Несмотря на неоднократные требования местной полиции запирать заведения вовремя, т. е. в 9 часов вечера, большинство кабатчиков (если не все) упорно не желают исполнять этого законного требования и торгуют сверх дозволенного времени, иногда за полночь, особенно в подпраздничные и праздничные дни, когда большинство жителей-рыбаков съезжаются домой «с речки». Поздняя же торговля водкой ведет к тому, что по вечерам хождение по улицам, в особенности для женщин, сопряжено с некоторыми весьма существенными неудобствами. Из кабаков (три из них и «гостиница» расположены в центре поселка, на расстоянии немного больше ста саженей) раздаются дикие завывания и возмутительная брань, а по улице шляются ватаги пьяных, также орущих во все горло песни, дерущихся и отпускающих такие словечки, каких устыдился бы любой извозчик.
Этого мало. Едва наступает вечер, как на крыльцо поселковой «гостиницы», место, издавна служащее сборным пунктом для деревенских шалопаев, собирается кучка последних – и тогда горе проходящим женщинам: редко какая из них избавляется от пошлых острот милой компании.
В случае отсутствия объекта, если так можно выразиться, для таких острот, «кавалеры» поднимают ругню и обмен нецензурными шуточками между собою. Обыватели и женщины, имеющие несчастье жить по соседству с этой гостиницей, вынуждены или выслушивать в течение всего вечера площадную брань, или скрываться в комнаты и запирать окна.
Безобразные сцены, драки с кровопролитием и всевозможные скандалы в кабаках и возле них сделались настолько заурядными явлениями, что на них смотрят как на нечто неизбежное. Вот, между прочим, один, взятый наугад, факт. В гостинице на полу лежит какой-то субъект. Лица нельзя рассмотреть, оно все в крови, и вокруг него на полу также видна кровь. Лежащий жалуется, что его несколько времени тому назад обокрали и что его избил половой, служащий в гостинице. Тогда последний, парень, кстати сказать, и наружностью, и нравом напоминающий башибузука, недолго думая, схватывает несчастного посетителя за ноги и волочит через дверь на крыльцо, а оттуда, по крутым ступеням лестницы, на улицу. Влекомый во время этого путешествия звонко и отчетливо отбарабанивает головой по ступеням лестницы.
Местные блюстители порядка в большинстве таких случаев блистают отсутствием. Впрочем, для них может служить некоторым оправданием то обстоятельство, что на весь поселок, раскинувшийся верст на пять, с двухтысячным почти населением, имеется всего два полицейских казака.
Было бы весьма желательно, чтобы существующий у нас штат полиции был увеличен, по крайней мере, вдвое, а также то, чтобы поселковые власти приняли более серьезные, чем простые замечания, меры к понуждению кабатчиков запирать кабаки вовремя.
«Из прошлого. Со слов генерала Дубельта рассказывается трагикомическая история об одном исправнике, путешествовавшем слишком два месяца за границей и по России, догоняя поезд императора Николая Павловича. Однажды, когда император Николай Павлович проезжал по Бессарабии, как-то ночью его коляску сильно тряхнуло на ухабе, и на следующей станции граф Бенкендорф вызвал исправника. Когда исправник явился, то уже не застал государя на станции. Узнав, что император уехал дальше, он пустился вдогонку сначала по России, а потом по Австрии до Вены. Не доезжая до Вены, несчастный исправник от волнения захворал и слег на месяц. Положение его было очень критическим: он не владел немецким языком и, кроме того, все деньги его были на исходе. Узнав, что государь находится в Петербурге, он поехал ближайшим путем в Петербург и там явился к графу Бенкендорфу. Тот пожалел несчастного, выждал удобный случай и довел о нем до сведения императора, когда государь был в духе. И вот этот мелкий чиновник попадает на прием в Петербурге.
Из внутренних комнат появилась величественная фигура императора. Рядом с ним шел граф Клейнмихель, с другой стороны – светлейший князь Меньшиков, а несколько – позади граф Бенкендорф. Поравнявшись с исправником, граф едва слышно шепнул государю:
- Ваше величество, исправник.
- А, исправник! Хорошо! – Произнес государь и, проходя мимо нашего героя, только погрозил пальцем, обратив к нему гневный взор.
Исправник был благополучно отпущен домой.
Едва дав ему время сойти с перекладной, жена и дети обступили его, и полились вопросы.
- Ну что, как Бог помиловал? Видел ли царя? Гневался ли он?
- Нет. – Отвечал наш исправник. – Государя не видел. Палец видел. Вот какой! Большой, большой! И все грозил! И по сей час вижу перед собой.
Так и не добились у него никаких подробностей о государе.
Узнав впоследствии об этой истории от князя Меньшикова, государь много смеялся и спросил:
- Однако, ты говоришь, что этот исправник заболел и прохворал с месяц где-то около Вены?
- Так точно, ваше величество. Губернатор мне пишет, что этот исправник всегда был исправен, и если на этот раз и виноват, то безвинно, так как вина не пьет совсем. После такого случая и болезни, повлекшей его в расходы, хотя и не по карману, но из своего кармана, он, конечно, совсем исправился.
Государь рассмеялся. Но когда князь Меньшиков рассказал встречу исправника домашними и показал, какой именно величины палец видел исправник, государь сказал:
- Ну, если мой палец наделал ему столько беды, то пусть вся моя рука исправит эту беду.
И приказал подать исправнику тысячу рублей на покрытие расходов по поездке за границу». (Приазовский край. 177 от 10.07.1895 г.).
1899 год
«Хоперский округ. К числу зол и бедствий, разъедающих семейный быт казаков и глубоко влияющих на их экономическое благосостояние, относится ранняя, до отбывания службы в первоочередных полках, женитьба. Женитьба эта, во всех почти случаях совершающаяся по воле и желанию старших в доме, решительно ничем не оправдывается: ни нравственными побуждениями вступающих в брак, ни хозяйственно-экономическими соображениями семьи. Делается же это, большей частью, просто согласно существующему обычаю. Зато и результаты получаются самые безотрадные.
Куда не повернешься теперь, везде слышишь жалобы на то, что жены не живут с мужьями и бегут от них, куда глаза глядят. Эти жалобы составляют у нас ежедневную, в течение всего года, самую жгучую злобу дня; жалобами на эту тему завалены станичные суды и станичные власти, до участкового заседателя включительно. И в самом деле, число казачек, не живущих с мужьями очень велико и притом год от года все увеличивается. Старики наши, а за ними и молодые, явление это объясняют общим упадком нравов – баловством, непослушанием, «попущением» со стороны начальства, и вздыхают о тех славных временах, когда мужья строптивых жен своих водворяли, «привязав к оглобле запряженного коня и подгоняя, один раз ударили по коню, а два раза по жене». Но это, конечно, не так. Во-первых, «упадок нравов», как понимают это старики, не так уж велик, как он им кажется, а главное – далеко не соответствует той ужасающей прогрессии, в какой возрастает ежегодное число не живущих с мужьями. Во-вторых, «попущение начальства» в данном случае совсем незначительны. Правда, бить жену до полусмерти, безнаказанно калечить ее, как это делалось «в доброе старое время», теперь в некоторых случаях уже нельзя: пожалуются родители или родственники станичному атаману, а тот, смотришь, составит протокол и передаст дело мировому судье, а то, смотря по тяжести увечья, и судебному следователю. И хотя случаи внимания станичных властей к жалобам жен на побои и истязания мужей весьма редки, хотя все дела такого рода почти оканчиваются примирением – тем не менее, мирового судью и судебного следователя казаки наши побаиваются сильно. Но только, повторяю, это очень редко случается. Кроме того, мировые судьи, заваленные всевозможными делами, от запутанных и бестолковых жалоб жен на своих мужей, почти всегда стараются отделаться указанием на местный станичный суд. Что же касается станичных судов, то все такие дела здесь оканчиваются обычно оправданием мужей.
Значит дело совсем не в том.
Причина, заставляющая бежать жен от мужей своих, стара и заключается она в преждевременности казачьих браков и в особенности их семейно-правовых понятий. Обнаружилась же эта причина с изменением казачьего быта, а главное – с изменением продолжительности отбывания казаками военной службы.
Рассмотрим все это подробнее.
Начнем с семейного строя казаков. Будучи хорошим воином, казак, в силу этого, никогда не мог быть в то же время и хорошим хозяином, т. е. отдаться хозяйству всецело, уйти в него, вложить, так сказать, всю свою душу. Между тем, по мере упорядочения способов войны, по мере введения в эти способы большей гуманности, по мере уничтожения военных грабежей и мародерства, доставлявших военную добычу и обогащавших воинов, казаки, силою обстоятельств, должны были все с большим и большим усердием предаваться занятиям мирным – полеводству и скотоводству. Но занятия эти требуют, как известно, постоянного приложения рабочих рук и хозяйского глаза. Казаки же, обязанные по первому приказу начальства садиться на коня, не могли, как сказано выше, вполне удовлетворять даже элементарным требованиям, обусловливаемым ведением сельского хозяйства. Отсюда неизбежным становится появление нашей казачки в роли не только главной работницы, но и опытной хозяйки, вполне заменявшей, а во многих случаях и поднесь заменяющей хозяина-земледельца. Особенно это явление бросается в глаза в трех верховых округах области – Хоперском, Усть-Медведицком и Донецком, где земледелие издавна пользуется гораздо большим, чем по остальным округам области с казачьим населением, почетом и где начало занятия им относится к более раннему периоду существования казачества. Здесь и поныне нет казачки, которая не умела бы косить, пахать. Мало того, многие здесь умеют наладить плуг, «присадить» и «отбить» косу, выстрогать вила. Неудивительно после этого, что казак, особенно наш «верховой», на жену свою всегда смотрел, прежде всего, как на рабочую силу и единственно с этой точки зрения и ценил ее. А отсюда естественным является и то, что на брачные союзы здесь смотрят, как на средство приобретения постоянной и послушной рабочей силы.
Но, ценя жену свою, как необходимую и дорогую для хозяйства рабочую силу, казак, вместе с тем, и обращался с нею соответствующим образом. В этом отношении казак наш и до сих пор остается истинным варваром.
Многое к лучшему с течением времени изменилось в быту казака, но не изменился деспотизм казачьей семьи, выражающийся в требовании безусловного подчинения младших членов старшему, жены – своему мужу. «Домострой» здесь даже больше, чем в полном приложении. Глава семейства до сих пор убежден, что он «в детях своих (хотя бы даже и совершенно взрослых) волен», а муж – что он «жены своей полный хозяин», и потому может сделать с нею все, что ему вздумается. Всякое нарушение воли старшего со стороны прочих членов семьи и нарушение воли мужа со стороны жены строго взыскивается, причем главным и самым радикальным способом исправления непослушных и заблудших почти во всех случаях является битье. Битье здесь – альфа и омега всякого благочиния и порядка. «Детей не учить (понимая учебу в смысле битья) – добра не видать», - на каждом шагу слышится из уст старших; «Жену не бить – с женою не жить», слышится из уст мужей.
Выросший в ежовых рукавицах семьи, обезличенный этой семьей, с одной стороны, и военной дисциплиной во время прохождения службы – с другой, казак наш, достигнув известного возраста и сбросив с себя иго «старшего», и сам становится настоящим самодуром, требующим немого и безусловного повиновения себе со стороны всех младших его членов. Но взрослые дети уже сами начинают давать «сдачи», и вот единственным во всякое время козлом отпущения является жена, физически не могущая дать надлежащего отпора. Требования, предъявляемые к женам со стороны мужей, зачастую прямо-таки невозможны. В этих случаях казак наш за пояс заткнет любого Кит Китича. Так, если загулявший муж сидит с приятелями своими в кабаке, пропивая последнюю копейку, то явившаяся его звать домой жена непременно будет прогнана «в шею», не нарушай, мол, компании, «не срамоти» перед приятелями мужа. Если же перехвативший через край муж накуролесит что-нибудь такое, уж чрезвычайно непотребное, или будет, в конце концов, избит кем-нибудь из своих же приятелей, то в ответе будет тоже жена: почему не досмотрела и вовремя не прибрала пьяного человека.
Теперь обратимся к тем условиям, при которых совершаются казачьи браки. Как только юноша достигнет 17 лет, а девушка 15, родители сейчас же начинают заботиться об устройстве их дальнейшей судьбы. В этом устройстве судьбы своих детей родители жениха, в силу своей, по казачьим воззрениям, привилегированности, принимают сравнительно с родителями невесты более активное участие. Родители же невесты занимают выжидательное положение: их дело дождаться сватов к себе во двор. В виду этого положение невесты и ее родителей, конечно, гораздо худшее, чем положение жениха и его родителей. Для тех дорог много: куда хочешь, туда и ступай; для этих одна дорога – к себе во двор. Поэтому невесте и ее родителям выбирать много не приходится: иначе будут обегать женихи и останешься старой девой. Сватовство ведут между собой обыкновенно лишь сами родители жениха и невесты, причем как в выборе невесты, так и в определении достоинств жениха руководятся не обоюдным желанием или согласием на вступление в брак жениха и невесты, а чисто практическими соображениями. Для родителей жениха на первом плане стоит: работяща ли невеста, не строптива ли она, послушна ли, много ли имеет «справы», т. е. юбок, платков и прочего тряпья. А так как достоинства или недостатки невесты, за молодости ее лет, определить бывает очень трудно, то и приходится почти все внимание обращать на ее семью, род – до пращура включительно. Со стороны родителей невесты к жениху, или, вернее к его родным: отцу, деду, предъявляются требования относительно их поведения – не пьяница ли кто их них, какую ведет жизнь, т. е. ладит ли с соседями, часто ли бьет своих семейных, за дело или без дела.
Не малую роль в деле сватовства играет еще и то, какую родители жениха обещают положить невесте «кладку». «Кладка» - это ни что иное, как приданное, которое здесь жених покупает невесте и которое состоит из шуб, платков, платьев.
Ни жених, ни невеста участия в сватовстве почти не принимают. Бесцеремонность по отношению к ним в этом случае доходит иногда до того, что они впервые друг друга видят лишь при так называемом «запое» - формальном сговоре, при участии всех родных и знакомых как со стороны жениха, так и со стороны невесты. Здесь все делают родители сами. Вот почему «счастливых» браков, как мы это понимает, у казаков почти не бывает. Здесь «немилый муж» и «постылая жена» - термины вполне уместные.
К 18-летнему возрасту, а иногда и раньше, для юноши, так или иначе, обыкновенно бывает уже готова, т. е. сосватана родными его невеста, и в 18 лет он становится «мужем» - женатым человеком, а 16-летняя девушка женщиной. Исключение из этого составляют не многие счастливцы. Наоборот, не меньше четверти из числа ежегодно вступающих в брак совершают его за полгода до положенного законом для этого срока. Родители жениха при этом не стесняются ни излишними хлопотами по подаче прошений епархиальному начальству, ни расходами в виде платы: то за изготовления прошения, то за удостоверения со стороны местных священнослужителей тех побудительных причин, в силу которых испрашивается разрешение на преждевременное вступление в брак.
Женившись в 18 лет по воле родителей на избранной ими невесте, к 22-х летнему возрасту, т. е. ко времени полного расцвета своих сил, казак покидает семью: жену, детей, и идет на службу. Как ни коротка теперешняя казачья служба, она все же кладет на казака особый, специфический отпечаток и на семейный быт его оказывает огромное влияние. Во-первых, сталкиваясь лицом к лицу с условиями городской жизни, служба знакомит его почти со всеми отвратительными сторонами этой жизни: праздностью, уличной «цивилизацией», продажными женщинами. Из полка через три года казак возвращается домой до известной степени уже другим человеком, и отношение его к семье и жене, очень часто «постылой», резко изменяется. В отношении родительской власти он теперь становится более самостоятельным, в удовлетворении своих жизненных потребностей – более прихотливым, к жене – немилосердно придирчивым.
Расцветшая и вполне созрелая ко времени прихода мужа из полка, воспитанная на исторических преданиях о «волюшке-вольной» молодой жизни и уже вкусившая (во время пребывания мужа в полку) от этой волюшке, жена теперь тоже не особенно склонна прихотливым требованиям своего нелюбимого мужа. И вот, сейчас же после прихода последнего из полка, между супругами начинается борьба, оканчивающаяся иногда трагическими образом. Так, недавно в хуторе Облинском, Кумылжевской станицы, жена, защищаясь от побоев своего мужа, ударом ножа нанесла ему столь глубокую рану, что он тут же и умер. Чаще всего борьба эта заканчивается тем, что физически лишенная возможности сопротивляться различным насилиям со стороны мужа жена, в конце концов, бежит от него, куда глаза глядят. Бегут при этом не только «снохи», т. е. выданные замуж, но и, так называемые, «водворки», т. е. за которых мужья приняты в дом родителей жены. Такой случай недавно имел место в хуторе Бармином, Арженовской станицы, в семье казака Б., принявшего зятя за дочь свою М. только осенью 1897 года.
Совсем не то было прежде. В прежнее время полевая служба казака, как известно, была очень долгая. Женившись, он уходил сперва в первую службу, продолжавшуюся 6 – 7 лет; затем, вернувшись из это службы и пробыв дома лишь два-три года, уходил вновь на три-четыре года во вторую и, наконец, в третий раз уходил в так называемую «годовую службу», обыкновенно продолжавшуюся один год. Всего, таким образом, казак служил не меньше 10 – 12 лет. В этой службе с небольшими промежутками посещений им своей семьи, проходили у казака все лучшие годы его жизни, вся его молодость, и ко времени окончания полковой службы у редкого казака голова не была покрыта инеем седины. Вся бурливость казацкой натуры, строптивость характера и дикость нрава, весь избыток душевных сил убивались трудностями тогдашней военно-боевой службы, длинными изнурительными походами. К своему семейному очагу казак возвращался перебродившим и успокоившимся.
Проводив своего мужа на долгую службу, молодая «жолнерка» вела жизнь «вольную». Она, правда, работала тогда, может быть, и больше, чем приходится ей работать теперь, но зато все свободное время свое она проводила так, как ей хотелось, и любовь свою отдавала тому, кто ей больше нравился. Что ей за дело было до того, что замуж ее выдали слишком рано и что выдали за «немилого», когда этот «немилый» находится где-то там, за тридевять земель. Короткие промежутка, на которые возвращался «немилый» домой, проходили быстро, с полной уверенностью, что вот-вот, не ныне-завтра, с выходом мужа во вторую или третью службу, снова наступит пора желанной свободы. Ко времени окончания мужем службы для казачки тоже оканчивалась эта пора жизни, которая так дорого ценится молодостью.
Понятно после этого, отчего в прежнее время не бежали так жены от своих мужей, как это постоянно происходит теперь – бежать было не от кого.
В общем, картина семейной жизни ныне представляется у нас, приблизительно, в следующем виде: не меньше четвертой части всего числа жен, в возрасте от 18 до 35 лет, с мужьями своими или совсем не живут, или неоднократно убегали от них; половина из остального числа живут кое-как – «терпят» и «мучаются». И только другая половина живет с мужьями недурно. Но большая часть из последних – или вступившие в брак с мужьями зрелого возраста, или второбрачные. Да, приходится констатировать тот факт, что второбрачные пары среди казаков живут всегда лучше, чем первобрачные. И объясняется это единственно тем, что тут браки заключаются по обоюдному согласию на это жениха и невесты, а не родителей их или родственников. Тем же объясняется дружное сожительство со своими женами и тех из казаков, которые вступают в брак после прихода из полка.
Но помимо семейной неурядицы, ранние браки, предшествуя лишь двумя годами тяжелому снаряжению казака на службу и требуя весьма солидных расходов, как нельзя больше способствуют хозяйственному разорению.
Рассмотрим, однако, подробнее свадебные расходы, а для этого отметим сначала все главные моменты, относящиеся к свадебному торжеству. Их четыре: «малый запой» или «запойчик», «большой запой», «вечерина» и свадьба.
Малый запой или сговор совершается лишь между родителями жениха и невесты и их семейными, сейчас же после согласия, данного родителями невесты. Жених и невеста участия в «малом запое» не принимают.
Большой запой совершается в промежутке между свадьбой и «малым запоем» в присутствии всех родственников и близких как со стороны жениха, так и со стороны невесты. Тут уж «сводят», как выше замечено было, часто впервые, жениха с невестой; тут же присутствуют и подруги невесты.
Вечерина бывает накануне свадьбы и совершается в доме жениха (тогда как оба «запоя» - в доме невесты). На «вечерину», кроме всех родственников жениха, во многих хоперских станицах приглашаются и товарищи его, женатые и холостые – безразлично. Эти последние во время свадьбы составляют «поезжание», т. е. сопровождают жениха до венчания и после венчания, и песней, пляской и музыкой увеселять свадебный кортеж. Со стороны невесты в «вечерине» участвуют лишь ближайшие родственники ее. Родители же невесты, и сама она, окруженная подругами, остаются дома. Невеста в этот вечер справляет свой последний «девичник», т. е. девичий пир.
Теперь расходы.
На «малый запой» покупают от трех бутылок до четверти ведра водки, что, в среднем, составляет расход от 1 руб. 20 коп. до 1 руб. 60 коп.
На «большой запой» водки берут уже от 2 до 3 ведер, что, в среднем, полагая ведро водки в 7 рублей, составит расход от 14 до 21 руб. Кроме того, для угощения приглашаемых гостей к этому дню режется обыкновенно баран или свинья-подросток, не менее пары гусей, уток или хоть кур, что по средним ценам: баран – 3 рубля, пара гусей – 70 копеек, пара уток или кур – 50 копеек, составит от 3 рублей 50 копеек до 3 рублей 70 копеек.
На «вечерину» и свадьбу покупается от 5 до 7 ведер водки, режется не меньше трех баранов, бычок, телка или взрослый кабан, не меньше трех пар гусей, уток или кур и проч. Да за венчание уплачивается от 5 до 8 и 10 рублей. Все это, в среднем, составляет сумму от 70 до 90 рублей.
Помимо всего этого, к числу свадебных расходов нужно отнести еще расход на «кладку» невесте. Обыкновенная «кладка» состоит из шубы или шубки на бараньем меху, крытая сукном, шерстяной или другой материей, из башмаков (часто с галошами), из шерстяного платья и одного или двух платков. По приблизительному расчету (шуба – 15 – 20 руб., башмаки – 3 – 5 руб., платье – 5 – 8 руб., платок – 3 – 5 руб.) «кладка» обходится от 25 рублей до 40 рублей и дороже.
Таким образом, казачья свадьба, в среднем, стоит никак не дешевле 95 – 100 рублей.
Но израсходовать сразу 100 рублей, при теперешнем всеобщим оскудении казачьих достатков, дело не шуточное даже для средне-зажиточной семьи. Что же можно сказать про семьи, обладающие достатком ниже среднего? А, ведь, таких семей, как выяснила недавно окончившая свои заседания комиссия генерала Маслоковца, у нас большинство. Я нисколько не преувеличиваю, если скажу, что в настоящее время, редкая из семей, , справляя свадьбу, обходится без долгов. А многие семьи бедняков при этом до того залезают в долги, что вынуждены бывают сейчас же поле свадьбы новобрачных идти в работники. Недаром глагол женить среди наших казаков имеет переносный смыл обобрать, разорить. Теперь само собой понятно и то, от чего не может наш казак заранее, года за два, за три до службы, исподволь заняться приготовлением себе коня и прочего воинского обмундирования и снаряжения».(Приазовский край. 178 от 10.07.1899 г.).
1907 год
«Ростов-на-Дону. 10 июня состоялась общая прогулка вниз по Дону членов местного яхт-клуба и их гостей. Эскадра состояла из портового парохода «Фанагория», 2- 3 катеров и множества гичек и шлюпок. Суда были разукрашены разноцветными флагами. В 4 часа вся эскадра выстроилась по траверзу и, имея во главе пароход «Фанагория», при звуках оркестра музыки плавно двинулась вниз по Дону. Зрелище было очень красивое. Высадившись на правом берегу Дона в летнем помещении яхт-клуба, многочисленные гости, среди которых было много детей, рассыпались по цветнику. Некоторые приняли участие в гонках. Через час на пароходе «Фанагория» прибыл и командир яхт-клуба, начальник Ростовского порта М. М. фон-дер-Вейде с супругой, под непосредственным наблюдением которого на пароходе «Фанагория» была предпринята прогулка вниз по Дону. Дойдя до Налбановского хутора, пароход возвратился обратно. В заключение, при наступлении полных сумерек был сожжен фейерверк. Сообщение с городом поддерживалось беспрерывно катерами». (Приазовский край. От 10.07.1907 г.).