1894 год
«Таганрог. На днях мещанка города Николаева, Прасковья Шевченкова, давно не видевшая своих родственников, приехала в Таганрог, имея с собой 77 рублей денег. Родственники встретили ее с радостью и, как водится, на радостях изрядно выпили, а затем отправились к другим родственникам, Медведевым (уличное прозвище «Колодошники»), живущим на Касперовке, где опять выпили «как следует». Последней выпивки дорогая гостья не вынесла, слегла в постель и после нескольких волнений уснула. Воспользовавшись подобным состоянием родственницы, один из членов гостеприимной родственной семьи, Иван Колодошник – отъявленный плут, отбывавший тюремное наказание за грабежи и кражи, отрезал карман в юбке родственницы Шевченковой и взял все деньги, но вскоре же был пойман и отдан в руки правосудия».
«Александровск-Грушевский. Недавно здесь имел грандиозный уличный скандал между двумя почтенными гражданами: купцом П-ным и господином Т-ным, финал которого на днях разыгрался в камере мирового судьи. Целый ряд свидетелей показал, что П-вый среди белого дня, в центре города, в виду сотенной толпы любопытных, напал на Т-на, на котором испробовал крепость своей палки. Господин П-вый, за такую свою воинственность, приговорен к 20-дневному аресту.
Минувший праздник св. Троицы, кроме повального пьянства и разгула черномазой шахтерской братии, ничем особенным не ознаменовался. Отметить стоит разве только то, что на сцене местного клуба все три дня праздника подвизалось драматическое товарищество под управлением Световарова-Богдановича с двумя девицами во главе. Грушевцы, которые, по словам старожилов, привыкли видеть на подмостках клубной сцены всякую бездарность, и то таких «артистов» не запомнят. Только первый спектакль, благодаря зазывательной рекламе, дал сбора 110 рублей, остальные же гастроли, несмотря на еще более громкие рекламы, не дал более, чем по 10 рублей. Мужскому персоналу товарищества пришлось уйти обратно по шпалам; что же касается упомянутых выше девиц, то они коварно изменили своим коллегам и, покровительствуемые «ценителями благородного искусства», в лице местных донжуанов, превесело провели здесь время. Им даже были устроены шумные проводы и овации на вокзале, окончившиеся для одного из «поклонников искусства» Р-ва протоколом станционной жандармерии о привлечении его по ст. 38 уст. о наказ. за произведенное буйство.
В заключение упомяну, что, благодаря непрерывным ежедневным дождям, дела здесь в небывалом застое, так как сообщения очень неудобны и нет никакого подвоза хлебного зерна, а между тем хлебная ссыпка после угольной промышленности занимает в Грушевке второе место. Добывание угля в рудниках в летнее время, обыкновенно, незначительное, так как с наступлением весны большинство рабочего люда разбредается в различные стороны: кто – на родину для ведения собственного хозяйства, кто – на покосы и другие полевые работы. Неизвестно, как будет дальше, но пока здесь цены на рабочие руки очень низки – 40 – 50 копеек в день. Много пришлых косарей застряли в Грушевке без работы: дожди мешают покосам, а скошенные уже травы от частых проливных дождей почти совсем погибли». (Приазовский край. 164 от 27.06.1894 г.).
1897 год
«Ростов-на-Дону. 25-го июня, около 9-ти часов вечера, на одной из аллей городского сада произошла довольно характерная сцена, обрисовывающая наши городские нравы. К сидевшему на скамейке молодому человеку З., находившемуся в компании двух изящно одетых девушек, подошли две дамы, причем одна из них, обратившись к соседке З., миловидной блондинке, сказала: «Этот негодяй хочет вас обмануть, и вы его клятвам и признанию в любви не верьте. Около двух лет тому назад он уверил меня, что не может без меня жить, и сделал предложение. Я этому поверила и сделалась жертвой гнусного обмана. Я пришла вас предупредить, чтобы и с вами того же не случилось». З. стал уверять свою соседку, что он эту госпожу видит в первый раз, и думает, что она сумасшедшая. «Ах, так, я сумасшедшая!» - вскричала дама и при этих словах замахнулась имевшимся зонтиком на своего бывшего вероломного поклонника. З., со своей стороны, поднял тросточку, чтобы отпарировать удар. Возникла горячая перебранка, уснащенная такими резкими эпитетами, что пришедшие с З. девицы убежали из сада, а З., пригрозив воинственной даме, что он побьет ей при случае морду за учиненный скандал, догнал барышень и потом, как ни в чем не бывало, стал с ними прогуливаться по Пушкинской улице». (Приазовский край. 167 от 27.06.1897 г.).
1898 год
«Старочеркасск. В одну из суббот, пробираясь по своим делам в Старочеркасск, я еще в вагоне железной дороги полюбопытствовал узнать, как ходят пароходы от Аксая до Старочеркасска и долго ли придется ждать парохода в Аксае на берегу Тихого Дона. На это ехавший со мной в вагоне какой-то аксаец с гордостью заявил:
- Не извольте беспокоиться. У нас сегодня даже два парохода, а не один, идут вверх по Дону. Только успевайте попасть на них, а то они, стараясь захватить побольше пассажиров, все как-то гонятся друг перед другом.
В виду такого предупреждения, я полетел с дебаркадера железной дороги сломя голову и с опасностью жизни протерся у самых фонарей начинавшего двигаться паровоза, тем более что с берега раздавалось неистовое гудение пароходов. Публика валом валила на пароходы, причалившие: один – к какой-то открытой всем ветрам и бурям барже, другой – к так называемой пристани И. Х. Чумакова. Этот последний пароходик, окрашенный в веселый синий или голубой ласкающий цвет, манил к себе еще и названием своим, весьма поэтическим, «Венера». Но как размерами своими, так и тем, что стоял под пристанью нашего известного пароходовладельца, пароходик этот мало внушал к себе доверия, и я направился к более солидному пароходу, стоявшему по соседству и оказавшимся «Вислой». Не успела публика на том и другом пароходе не только разместиться, как следует, но даже и вступить на палубу, как загудели третьи гудки. А между тем, к «Висле» двигались дроги с багажом от вокзала, и пассажиры, владельцы багажа, молили повременить отчаливать. «Висла» успокоилась, а «Венера» снялась с пристани и укатила вперед, разводя усиленно пары, чтобы захватить пассажиров на предстоящих станциях из-под носа своего конкурента, так как пароходы были разных владельцев: «Висла» - Елецкого общества, а «Венера» - И. Х. Чумакова. Она, вероятно, заменила его навсегда знаменитый на Дону «Метеор», показавшийся метеором, и так же, как метеор, исчезнувший с донского горизонта. Но вот раздалась на «Висле» команда и она плавно отвалила от баржи….
Старочеркасск, это гнездо старинного казачества, в настоящее время настолько захудал, что пароходовладельцы, считая его своей станцией и возя пассажиров отсюда и сюда, не имеют здесь даже какой-либо пристани. Только три или четыре парохода пристают у баржи, на которой устроена спасательная станция, а остальные прямо становятся посреди реки, куда своими гудками и приглашают лодочников с пассажирами. Так расположилась перед самым носом «Вислы» «Венера». «Висла» же причалила к станции общества спасения на водах. И с парохода, и со станции пассажиры могут попасть на твердую землю только на лодке, за которую приходится приплачивать еще добавочный налог по 5 копеек за душу. Мириться с таким способом пользования водными путями, когда в бурю добраться на утлой лодчонке до парохода положительно рискованно, может только наша неизбалованная публика. Но вот мы на берегу, уплатив за три взмаха весла по пяти копеек, чувствуем, наконец, под ногами твердую почву….
Из Старочеркасска я возвращался домой также водным путем. Получив сведения, что пароходы ходят здесь как вверх, так и вниз ежедневно между часом дня и пятью вечера, я в половине первого направился на берег. Здесь мне сказали, что должен проходить пароход «Москва», лучший на Дону, и я стал с нетерпением ожидать его. Лодочник доставил меня на спасательную станцию, на которой мне пришлось пробыть до трех часов дня, зорко присматриваясь к дыму, столбом поднимавшемуся к облакам то там, то сям в верховьях Дона. От нечего делать я стал осматривать станцию. Она состояла из двух комнат, устроенных на барже, стоящей в нескольких саженях от берега на якорях. Во второй комнате по стенам развешены всевозможные снаряды, как для утопающих, так и для спасающих их: пробковый пояс, такие же шары, веревки, а также иллюстрированные правила, как спасать утопающих. Тут же висит портфель с медикаментами, необходимыми для подания первоначальной помощи вытащенным из воды, и в угле приделан шкаф для служащих на станции. Благодаря редким здесь случаям утопания, служащим, вероятно очень мало дела, и у них имеется досуг для занятия поэзией, о чем свидетельствует следующее двустишье на шкафе:
Кто откроет этот шкаф без спросу,
Тот пойдет домой без носу.
Заведующий станцией, какой-то старик, объясним мне, что он нанят от станицы за 120 рублей в год и что ему каждую неделю присылают из правления в помощь два очередных сидельца из молодых казаков, в числе которых бывают и никогда не видевшие реки. Извольте этих неучей за неделю научить спасать утопающих, когда они сами и лодкой-то не умеют орудовать.
В мое ожидание парохода у старика также было два помощника, которые, как и он сам, занимались тем, что перевозили публику с одного берега на другой, к пароходам и с парохода, зарабатывая пятаки. Они же доставили меня с другими пассажирами от своей станции на противоположный крутой берег. Сюда и пристал пароход «Москва» в 3 часа дня. На капитанском мостике красовалась небольшая коренастая фигура капитана, седые бакены которого, развеваясь по ветру, заслоняли его лицо. Стоявший в публике полицейский из Старочеркасска заметил вслух:
- Ну, уж и несговорчивый этот капитан, страсть!
Действительно, суровые черты лица моряка мало говорили о сговорчивом нраве носителя их. Костюм его оказался весьма оригинальным. На нем была чесучовая, обыкновенного покроя, жилетка с белыми форменными пуговицами и погонами казачьего войскового старшины, поперечно пришитыми на плечах, как обыкновенно носят их отставные старшины. Что это за форма такая: морская или опереточная какая, сказать не могу, но только я хорошо рассмотрел, что погоны были именно отставного войскового старшины с красным кантом вокруг них.
Пароход оказался поставленным хорошо: прислуга приличная и вежливая в обращении с пассажирами, матросы в форменных матросках, совершенно чистых рубашках и черных брюках с морскими бескозырными фуражками на головах и с надписью на лентах фуражек «Москва». Все это приятно было видеть и наблюдать на одном из донских пароходов, не особенно исправных в этом отношении…». (Приазовский край. От 27.06.1898 г.).
1911 год
«Из прошлого. Из записок французского представителя при дворе Екатерины II Кольберона.
Со всеми при дворе ладивший и всем угождающий, как истинный дипломат, кавалер Кольберон был, конечно, очень невысокого мнения о тогдашнем русском правительстве.
Рассказывая, какому стеснению подвергалась на Руси свобода, Кольберон замечает: «Оно и не удивительно при подобном правительстве. Вспомни, что мы в России и под управлением женщины».
И эту женщину, Екатерину II, он ставит также не очень высоко.
- Государыня, – пишет он, – выше своего пола, но ниже созданного о ней мнения.
И в своих записках Кольберон не раз бросает по адресу государыни такие непочтительные замечания:
- Дамочка становится несколько скаредною.
- Князь Потемкин повздорил с барынькой.
Всему виной та распущенность нравов, которая царила при русском дворе, благодаря известной болезни Екатерины. (Современники знали, что Екатерина страдала особого рода «болезнью в чреслах» и два раза вынесла безуспешную операцию). Фавориты сменялись фаворитами. Одни достигали большого влияния, другие проходили бесследно, но все стоили больших денег.
- Это ремесло здесь выгодно, – замечает Кольберон. – Я не могу представить, чтобы богатства государыни могли позволить все, что она тратит.
В то же время, например, она очень сердилась на Григория Орлова «за дурное обращение, которое ей приходилось терпеть от него». Григорий бил ее не раз, а Пикте, бывший свидетелем их интимной жизни, говорил, что видел государыню в слезах, и она жаловалась ему на недостаток к ней внимания князя.
Другие оказывались неблагодарными после отставки. Князь Потемкин рассказывал Екатерине, что «фавориты, отпущенные с наградами, смеются над ней и похваляются, как, например, Корсаков, продолжающий оставаться в городе и рисующий отвратительные картины своих бывших обязанностей фаворита».
Главное зло было в том, что государыня брала себе любимцев не только для удовлетворения. Она чуть ли не из каждого любовника готова была сделать государственного человека. И горделиво говорила, что «она воспитывает молодых людей для пользы государства». Государственного человека Екатерина собиралась сделать и из фаворита Ланского, хотя, как замечает Кольберон, «бедняга Ланской немного глуп, и его знаменитый друг не сможет переделать его, также как и Зорича, которого она со времени фавора считала за одаренного блистательным умом».
Сменивший Зорича Корсаков был не более образованный. Этот фаворит больше всех удивлял своим поведением и тем сильным влечением, которое возбуждал в Екатерине.
- Это был, - пишет Кольберон, - болван самодовольства, самого низкого разбора, и меня крайне удивили, что он любовник Строгановой, прибывшей из Франции. После этого ничего нельзя сказать про вкус женщин.
Безумными тратами на фаворитов был страшно не доволен великий князь, всегда нуждавшийся в деньгах, «денег, говорит, не хватает и мать дает ему немного».
Выговаривал Екатерине и Потемкин, который «хотел бы, чтобы она выбирала себе фаворитов из низкого звания, а Екатерина хочет блеска и, следовательно, больших издержек».
Положение Екатерины было поистине трагическим. И при дворе, и в стране царило общее недовольство. Бунтовали крепостные, не было уверенности в войсках. Поговаривали о перевороте. Из новшеств Екатерининских ничего не выходило. Над страстью стареющей женщины смеялись почти открыто. А под вооруженной охраной во дворце сидела больная пожилая женщина и должна была поддерживать славу Великой, созданную ей придворными льстецами. (Донская Речь. №166 от 27.06.1911 г.).
1914 года
«Из прошлого. Неискоренимая страсть к таинственному плодит легенды. В брошюре, представленной московским гласным И. А. Шаминым в музей 1812 года, рассказана легенда об императрице Елизавете Алексеевне, супруге Александра I.
Некая помещица города Белева получила извещение, что императрица Елизавета Алексеевна проездом из Таганрога в Петербург, после смерти Александра I, остановится в ее доме.
Помещица приготовилась к встрече высокой гостьи. Около 10-ти часов вечера царская карета остановилась у подъезда. Хозяйка поспешила помочь государыне взойти по лестнице. Когда государыня вошла в зал, то закрыла глаза руками и сказала:
- Света слишком много. Уменьшите свет.
Огни были затушены, и осталась одна свеча. На предложение откушать чаю или кофе, государыня сказала:
- Я слишком утомлена. Мне нужен покой.
В 12 часов к хозяйке внезапно вошел один из сопровождавших государыню придворных и громко произнес:
- Императрица скончалась.
Пораженная хозяйка немедленно пошла в зал и увидела, что государыня, убранная и переодетая, положена на стол. Она подошла, поцеловала руку покойной, но увидела, что покойная не похожа на ту, которую она встречала.
Спустя несколько лет после смерти императрицы Елизаветы Алексеевны, в 1826 году, к протоиерею Донецкому, проживавшему в городе Томске, пришла какая-то странница, прося дать ей ночлег. Была странница с котомкой на плечах. С первого взгляда хозяева заметили, что эта странница не простого происхождения. Ее речь, наружность, манеры обличали в ней особу высшего круга общества. Когда ее спросили кто она такая, и что ее заставило странствовать, она отвечала:
- Кто я такая – сказать я не могу. А что я странствую – на это воля Божия.
В семье Донецкого сложилось убеждение, что загадочная странница была ни кто иная, как императрица Елизавета Алексеевна.
Донецкий узнал, что таинственная странница была много раз в селе Зерцалах у таинственного старца Федора Кузьмича, долго с ним беседовала и всегда расставалась со слезами.
Вся прелесть этой легенды в ее младенческой наивности. И в легенде об Александре I, Федоре Кузьмиче, очень мало есть истории. Но в этом стремлении уровнять дальнейшую судьбу царственных супругов, сделав и Елизавету Алексеевну «странницей», история, конечно, и рядом не стояла». (Таганрогский Вестник. - 166 от 27.06.1914 г.).