МНОГИЕ, очень многие видели войну своими глазами. От первого и до последнего дня. Но это только так говорится. Всю войну — от начала до конца — не видел никто.
Истории известны войны, всход которых решался в одном генеральном сражении. Можно сказать, им всё начиналось и всё заканчивалось. В XX веке войны носят другой характер. Масштаб их необозрим, число активных участников колоссально, человеческие жертвы невообразимы. Это миллионы и миллионы утраченных жизней. И первая и вторая мировая война захватывали в свою орбиту огромные пространства, представляли бесчисленную череду сражений, битв, боёв, столкновений. В Великой Отечественной вооружённая борьба шла круглосуточно, то здесь, то там, без перерыва на обед и без рождественских каникул, как это бывало в прошлые века, да и подчас на Западном фронте у ваших союзников по антигитлеровской коалиции.
Бальзак как-то заметил: «Описывать сражения следует совсем не так, как это делается в сухих объяснениях военных специалистов, которые вот уже три тысячи лет говорят нам только о левом и правом фланге и о более или менее прорванном центре, не упоминая ни единым словом о солдате, о его геройстве и страданиях».
Максимализм великого писателя, человека глубоко штатского, понятен, но всё же требует одной поправки: каждый делает своё дело, и роль военного историка незаменима.
Что может сохранить суть и картины отгремевшей войны? Что может стать её слепком, и возможен ли он? Возможен в драгоценных свидетельствах очевидцев, соединённых с военно-научными исследованиями, основанными на точных фактах. Надо сказать, войны XX века оставляли после себя много бумаг, приказов, донесений, распоряжений, того, что называется боевой документацией. Бесценный материал для проверки мемуарных данных, для сличения различных версий одного и того же события, для исправления ошибок и подтверждения однажды установленного.
...Давно уже привожу в порядок свой архив. Не жду ничего сенсационного от этой работы, но нужно же когда-нибудь разобрать всё до корки. Археологи ведут раскопки на , большой глубине в подчас совершают удивительные открытия. А здесь, в квартире, стоят ещё два неразобранных мешка из крафт-бумаги, к которым, можно сказать, уже много лет не прикасалась рука. Сколько таких мешков или чемоданов в советских семьях?! И в ваши дни где-нибудь на чердаке открывают старые сундучки, заваленные рухлядью, а там... Отголоски минувшего волнуют и обогащают историю. И спустя сто лет люди обнаруживают новое в старом.
Развязал недавно бумажный мешок, и первое, что вытащил оттуда, оказалось папкой в твёрдом переплёте, а на ней аккуратно приклеен квадратик бумаги с таким текстом:
«К истории 1075-го полка 8-й гвардейской стрелковой дивизии. Личные дела 28 героев-гвардейцев. Начата: ноябрь 1941 года». Тетрадь старая, тронутая желтизной. И место ей, конечно, в музее. Как мог я забыть о ней, не вспомнить ни разу? Бесцельно винить память. Порой она промолчит, но иногда вручает неожиданный подарок — вдруг поднесёт, будто на блюдечке, что-то забытое, но очень дорогое.
Война — самое драматическое в жизни народов. Бывает, что кровь и гибель людей не могут принести желаемого результата, искупающего жертвы. Не так обстояло дело у разъезда Дубосеково под Москвой.
Северо-западные подступы к столице обороняла 16-я армия. Командовал ею Константин Константинович Рокоссовский. В состав армии входила 316-я стрелковая дивизия Ивана Васильевича Панфилова. В дивизии был полк Ильи Васильевича Капрова, а в полку — рота капитана Павла Гундиловича. И вот двадцать восемь бойцов этой роты во главе с политруком Василием Клочковым оказались на участке, на который пришёлся сильнейший удар танкового клина. Более чем за четыре часа задержали двадцать восемь храбрецов танки противника, перебили им стальные сухожилия, не дали им здесь прорваться к Москве. Неоценимый выигрыш во времени! Из таких вот часов свирепого топтания гитлеровцев на месте и возникло крушение их стратегии «молниеносной войны».
Вспышки отваги знакомы любой армии. Но чувство самоотверженности овладевает тысячами и миллионами лишь в справедливых войнах. Великая Отечественная война явила миру эпическую картину массового героизма. Советский человек отстаивал свою свободу и независимость, защищал государство, созданное Лениным. Ещё там, в дивизии, я подумал, что подвиг, совершённый группой людей — большой или малой, — дело, сделанное сообща даже с риском для жизни, внушает множеству людей веру в собственные силы.
...Наше контрнаступление началось 5 декабря 1941 года. Блеснув из туч обороны, сверкающий меч возмездия обрушился на противника. Победа под Москвой стала важной вехой на вашем пути в Берлин, к окончательной Победе. Эта истина помогает понять не только природу духовной стойкости двадцати восьми героев, но и военную необходимость их подвига. Его история облетела весь свет, вошла в школьные хрестоматии. Название маленького железнодорожного разъезда России встало в ряд символов, запечатлённых на страницах мировой военной истории: Фермопилы... Бородино... Дубосеково. Тогда, в 1941 году, автору этих строк выпала честь полным голосом сказать об этом подвиге, воссоздать подробности боя, назвать имена героев, обнародовать девиз политрука Клочкова «Велика Россия, а отступать некуда — позади Москва!».
И вот снова читаю их имена в тетради, заключённой в твёрдую темно-серую папку. Даже если тут нет ничего, чего бы я не знал раньше, всё равно, эта тетрадь — бесценный документ времени. От неё веет метелью тех дней, горьким дымом пожарищ, запахом табака, упакованного в пакеты со стихами Маршака на этикетке, написанными специально для шефского подарка из Алма-Аты: «В бой, дивизия гвардейская! Под огнём твоих атак отступает рать злодейская. Дело Гитлера — табак!!!»
НЕТ, есть в этом списке и новое. Сорок первый год не располагал к подробностям демографического анализа, а сейчас он напрашивается сам собой. Вся тетрадь мелко исписана округлым, очень чётким почерком, без завитушек и вензелей, писарски, по-военному. Будущие герои призывались в армию райвоенкоматами Казахстана и Киргизии в июле 1941 года. Политрук Клочков месяцем раньше, в июне. 316-я стрелковая дивизия формировалась в Казахстане и, таким образом, была одной из самых молодых дивизий Красной Армии. Молодая, а как яростно, храбро воевала! Указаны адреса призывников: Алма-Ата, рабочие посёлки и сельские районы разных областей республики. В сведениях о киргизе Душанкуле Шапокове назван колхоз, откуда он пошёл в армию, — «Кзыл-Аскер» — «Красный боец». Вдова погибшего героя Керимбюбю Шапокова впоследствии стала руководить этим колхозом. Худенькая смуглая женщина, как озябшая птичка, сидела она рядом со мной на празднике двадцатипятилетия дивизии. Приметил я и депутатский значок на лацкане жакета. Вспоминала мужа, и слёзы катились по её лицу. В её хрупком облике таился твёрдый характер. Колхоз «Кзыл-Аскер» из года в год работал лучше и лучше...
Пойдём вслед за разграфлёнными пунктами тетради.
Год рождения. Самый старший, Касаев Аликбай родился в 1905 году. Самый младший — Мустафа Сенгирбаев в семнадцатом. Пётр Дутов — в шестнадцатом, Николай Трофимов — в пятнадцатом, остальные — в тринадцатом, одиннадцатом, многие — в десятом. Василий Клочков был их ровесником. Уже не юноши, но ещё молодые ребята. У всех за плечами не одни год труда — успели походить по колкому жнивью жизни.
Национальность. Большинство русские, четверо казахов, четверо украинцев, один киргиз Мы говорим нашим недругам: хотите знать, что такое дружба и единство советских людей в бою против общего врага? Посмотрите на подвиг двадцати восьми!
Партийность. Среди двадцати восьми героев были два комсомольца — Дутов и Сенгирбаев — и только один коммунист — политрук Василий Клочков. Невелика партийно-комсомольская прослойка. Она сильно поредела в предыдущих боях. Но тем выше была мера ответственности Клочкова. Политрук — вот звание, вынесенное к Славе из моря бушующего огня, из самого пекла боя, из солдатских сердец.
«Хвала и честь политрукам, ведущим армию к победам!» — не помню, кому принадлежат эти строки, но они живут в душе. Не ошибусь, если скажу: недолго длилась жизнь политруков в первые месяцы войны — личным примером поднимали они бойцов в атаку.
В первые полгода военных действий более полумиллиона членов и кандидатов партии погибло на фронте, преграждая дорогу врагу. Зимой сорок первого года в наших войсках насчитывался один миллион триста тысяч коммунистов — свыше сорока процентов всего состава партии. А к началу сорок пятого — почти шестьдесят процентов. Несмотря на большие потери в боях, партия росла. Приток в её ряды исчислялся миллионами. Смертью храбрых пали на фронтах три миллиона коммунистов. За это время пять миллионов советских патриотов пополнили партийную когорту. В дни войны мы не знали этих цифр, но зато хорошо виделся их первоисточник на фронте.
Такое не изгладится из памяти народной. Партия вдохновила, соединила и направила усилия советских людей к общей цели на фронте и в тылу. Она держала экзамен перед лицом истории. Фашизм был побеждён не только средствами военной техники. Вся мощь социалистической идеологии сказалась в этой войне. Её победоносным исходом партия доказала превосходство военной организации Советского государства над агрессором. Мир тогда узнал смысл, значение и правду лозунга «Коммунисты, вперёд!».
Тогда, в сорок первом, в дивизии считали, что все двадцать восемь героев пали на поле боя. Жизнь внесла свою прекрасную поправку. Спустя полтора-два года выяснилось: несколько из них живы. Израненные, они лечились в госпиталях, потом снова встали в строй. Своими рассказами они полностью подтвердили ход дела у Дубосекова, каким оно стало известно народу в сорок первом. «Воскресшим» героям были вручены ордена Ленина и звёзды Героев. Они подарили мне свои фотографии с дорогими надписями.
В наши дни живёт, здравствует Иван Шадрин. Он был у меня дома, в Москве. Вспоминал и вспоминал тот суровый сорок первый, политрука Клочкова, ледяной бруствер окопа. Тогда я не смог вместе с ним поехать поклониться святому месту, но до того и после бывал там, конечно, не раз. И недавно, в феврале этого года, снова побывал в Дубосекове, там, где теперь высится мемориал. Живо представил себе, как Шадрин, малого роста, ладный, подобранный, задрав голову, смотрел на фигуры скульптурных гигантов, вздыхал, оглядывался по сторонам, снова глядел вверх на их былинные лица...
МЕЛА позёмка, такая же, как в ветровом ноябре сорок первого. В глубоком молчании стояли мы у памятника. Тёмное мемориальное небо нависло над округой. И вдруг из бесшумно подъехавшей «Волги» появилась девушка в белом воздушном платье невесты, в белых «лодочках» и пошла, пошла, почти как у Блока, «нежной поступью надвьюжной, снежной россыпью жемчужной», пошла, скользнула вверх по каменным ступеням, к подножию монумента. Начиналась волшебная сказка, возникло видение, взмахнула крылом легенда или, может быть, то был мираж — белое на белом. Но вслед за неземным созданием выскочил жених и под наши подстегивающие возгласы: «Скорее, скорее, она простудится!», понёсся вприпрыжку наверх, догнал белую сказку с огромными серыми глазами и укрыл её шубой.
Машина уехала. Позёмка завернула ещё круче. Но уходить не хотелось. Всё вокруг приобретало смутные очертания и вызывало редко испытываемое чувство священного трепета. Стояли в молчании, взявшись за руки, полковник Пётр Логвиненко — комиссар Талгарского полка, впоследствии начальник политотдела панфиловской дивизии, писатель Валентин Осипов и я. Потом вспоминали алма-атинских друзей — теперь уже покойного Баурджана Момыш Улы, героя войны и героя романа А. Бека «Волоколамское шоссе», Валентину Панфилову, дочь генерала, сестру медсанбата в то время, Дмитрия Снегина — одного из преданных летописцев 8-й гвардейской дивизии. Леонида Макеева — бывшего редактора дивизионной многотиражки, всех друзей казахов-панфиловцев, мужественных и нежных.
Перед уходом Логвиненко вдруг спросил:
— А я тебе не рассказывал про речь Клочкова на партактиве дивизии? Это было незадолго до второго наступления фашистов на Москву. Ом тогда сказал: «Захотелось гитлеровцам позавтракать в Волоколамске, а пообедать в Москве. Не вышло и не выйдет. А вот мы поужинаем в Берлине! Поужинаем, это уж точно». Так и сказал, чёрт такой, молодец! Верили мы в победу, потому я сказал,..
ОТЧЕТЛИВО помню своё состояние в зале бывшего немецкого военно-инженерного училища в Карлсхорсте, где происходила церемония подписания акта о безоговорочной капитуляции гитлеровской армии. Ах, если бы упали стены этого зала, думал я, и явилось чудо и этот стол могли бы окружить все герои нашей святой Отечественной войны, живые и мёртвые! Все, кто сражались на фронте и тяжко работали в тылу. Если бы светловолосый Василий Клочков, упавший в сорок первом году на промёрзшую землю Подмосковья, мог очутиться здесь, ну хотя бы на несколько секунд! Он постоял бы в сторонке, залитый кровью, с чёрным от усталости лицом, с измученными глазами, постоял бы и вздохнул: «Ну вот и хорошо. Не зря, значит, мы...»
Но чудес не бывает, нет Клочкова, и не будет никогда. Нет многих и многих. Скольких нет, погибших затем, чтобы живые пришли, ворвались наконец в логово фашизма, окончательно, на века, утвердили их торжествующее бессмертие! Нет Клочкова. Есть этот зал, ряды столов, тишина и властный голос маршала Жукова:
— Пусть войдёт немецкая делегация!
Вошла немецкая делегация во главе с фельдмаршалом Кейтелем, подписала акт о безоговорочной капитуляции, с тем и вышла, а красноармейцы хозвзвода стали накрывать столы для торжественного ужина.
Невдалеке громоздилась поверженная столица рейха — страшное место, откуда выкатилась фурия войны и куда мы последним пинком загнали её издыхать. А Клочков-то, «чёрт такой, молодец», оказался прав! И вместе с ним весь советский народ. Победители поужинали на главном командном пункте зачинщиков войны.
Александр КРИВИЦКИЙ (1985)