1892 год
«Ростов-на-Дону. Вчера, 24 июня, среди ночи, через взломанное окно в Покровской церкви в верхнем этаже, проникли воры, которые спустились по веревке, причем один из них был пойман, так как сорвался и был тяжело ранен. Подробности завтра».
«Ростов-на-Дону. Вопрос о так называемых «меблированных» комнатах и некоторых «гостиницах» для «проезжающих» не раз уже поднимался в столичной и провинциальной прессе и вопрос уже настолько важен, что ими заняты также и административные учреждения. В Ростове этот вопрос нельзя отодвинуть на задний план, так как большинство наших меблированных комнат являются вертепами, где нередко происходят возмутительные безобразия. Стоит, например, указать на одну из ближайших улиц, прилегающих к Большой Садовой, где сосредоточены главным образом эти «милые» номера и придется воочию убедиться, что «гостиницы и номера» эти существуют не приезжими, а другими, более доходными источниками, которые вряд ли могут быть терпимы в большом, благоустроенном городе. По наведенным справкам, оказывается, что численность заболеваний венерическими болезнями является главным образом в этих гостиницах для проезжающих. Вот почему мы думаем, что местной полиции и санитарному надзору следовало бы строжайше наблюдать за этими заведениями, которые являются главным образом рассадниками самых ужасных, самых пагубных болезней, окончательно подрывающих организм». (Приазовский край. 164 от 26.06.1892 г.).
1893 год
«Новочеркасск. 21-го июня в Новочеркасске к приставу 3-го участка подошел какой-то молодой человек, бедно одетый, и подал ему вчетверо сложенный лист белой бумаги. На одной стороне листа было написано карандашом следующее заявление:
«Ваше Высокоблагородие обратите внимание наминя скитающего Аристанта и бездокумента я был Аристованв 1887 году Июня нипомню каково числа дапустим там известно убежал с Аристного дома и от уже скитаюсь 6 лет надоело мне скитаца и намерин суду придаца потому что мои товарищи уже всибири давно я урожинец воронежской губернии новохоперского уезда тюковской волости слободы макашевки Государственой крестьянин Андрей Андреевич Столяров».
Прочитав эту добровольную исповедь, пристав отправился вместе со Столяровым в 3-й полицейский участок. В участке Столяров объяснил, что 5 лет тому назад он с товарищами своими обокрал церковь за Волгой, был арестован, но бежал; товарищи же его осуждены.
- Вот уже 6 лет, как я хожу по городам и селам, не имея возможности пробыть в одном месте нескольких дней. Документа у меня нет, отправьте меня на родину, пусть там меня судят, а так жить я больше не могу.
Столяров говорит, что за ним нет больше никаких преступлений. Столяров, по словам «Д. Р.», задержан и, по всей вероятности, будет отослан этапным порядком на родину для производства следствия». (Приазовский край. 161 от 26.06.1893 г.).
1895 год
«Новочеркасск. В последний мясоед в Новочеркасске один иногородний субъект женился на местной обывательнице. Будучи женихом, господин этот очень прилично одевался. Но на другой день после свадьбы к нему явился какой-то человек за своим сюртуком, затем пришел другой за брюками и, наконец, через несколько дней, третий – за сапогами. Оказалось, что у молодожена своего нет ровно ничего, и что все на нем до свадьбы было чужое. Молодая жена в отчаянии. Супруг же, имея в виду, что комедия уже окончена, взялся за женины вещи. Когда же ему родные жены много распоряжаться не позволили, он удрал на родину, в одну из северных губерний, с намерением вытребовать себе жену по этапу. («Приазовский край». 164 от 26.06.1895 г.).
1897 год
«Ростов-на-Дону. Сенная улица в районе от Братского до Никольского переулка, за последнее время, по-видимому, сделалась любимым местом детворы. По вечерам здесь нередко собирается до сотни мальчуган, которые мало того, что затрудняют конное движение, рискуя каждую минуту попасть под колеса, но еще устраивают и форменные кулачки. Не мешало бы, в видах их же собственной пользы, принять меры к прекращению такого осадного положения улицы».
«Ростов-на-Дону. Недавно около Николаевского переулка имел место имел место следующий инцидент. Во время выхода публики из церкви у ограды стал какой-то бедно одетый старик, лет 60, и стал выпрашивать подаяния. Жалкий вид старика невольно вызывал сочувствие к его положению, и в его руку посыпались доброхотные даяния. Как вдруг один из нищих, стоящий рядом со стариком, услышал его голос, стал присматриваться к нему и затем, не говоря ни слова, озлобленно схватил его за руку и отшвырнул далеко в сторону. Обиженный поднял было крик, и за него вступились некоторые из публики, но когда нищий назвал его фамилию и стал рассказывать о нем, то он поспешил немедленно же скрыться. Оказалось, что этот жалкий старик, одетый в рубище, не более, не менее, как обладатель большого доходного дома на Темернике и, по слухам, имеет в банке до 30000 рублей. Не смотря, однако, на свое вполне обеспеченное положение, он крайне скуп и до последнего времени занимался различными поденными работами, а затем, потеряв здоровье, не постеснялся пойти просить милостыню. Подаяния, по-видимому, шли хорошо, и эта статья дохода давала ему, в общем до 30 – 40 рублей в месяц, но старик и сейчас продолжает отказывать себе во всем, проживая в день 2 – 3 копейки. Живет он одиноко, так как жена не выдержала скаредничества и бросила его, а единственный сын застрелился еще в 1895 году, тоже вследствие скупости отца. Среди знающих его нищих он известен больше под кличкой «Кащей».
«Ростов-на-Дону». 21-го июня в городскую управу поступило заявление от комиссара Гурьева, в котором он просит принять какие-либо меры против бывшего торговца Василия Плотникова, отказывающего подчинится распоряжениям городского управления. Поводом к этому заявлению послужило следующее обстоятельство. Несколько времени тому назад городская дума, в видах упорядочения базарной площади, приняла нужным упразднить устроенную на Сенном базаре лавку Плотникова, вследствие чего эта лавка была сломлена; но Плотников, не желая подчиниться требованию управы, из материала от сломанной лавки устроил на базаре для себя жилище и в настоящее время упорно отказывается выбраться оттуда».
«Новочеркасск. Фотограф С. А. Ханженков вошел в соглашение с дирекцией синематографа Люмьера. В понедельник, 23 июня, г. Ханженков демонстрировал свой синематограф в летнем театре наряду с синематографом Люмьера. Публика имела возможность делать сравнения и, надо отдать справедливость г. Ханженкову, аппарат, принадлежащий ему, по отчетливости и ясности производимых им картин, нисколько не уступает аппарату Люмьера. Некоторые картины (преимущественно комические по сюжету), как, например, «Кошмар», «В чужом пиру похмелье», пришлось, по требованию публики, показать второй раз». (Приазовский край. 166 от 26.06.1897 г.).
1899 год
«Таганрог. В городе замечается полное отсутствие работы для простого люда. Выстроенные городской управой бараки на площадях переполнены рабочими, не знающими, к чему приложить свои руки. Каждая, изредка случающаяся, нагрузка или выгрузка берется чуть ли не с бою. На почве такой безработицы 23-го июня в гавани произошел следующий случай. Группа рабочих из 6 человек взялась разгрузить вагон с хлебом. К группе пристал седьмой человек, некто Леонтий Литвинов. Он долго упрашивал рабочих принять и его, ссылаясь на то, что у него больная старуха-мать, которую он не в состоянии содержать за отсутствием работы. Наконец, его приняли, но когда Литвинов приступил к работе и уже снес два мешка, некоторые из рабочих снова запротестовали против его участия, указывая на то, что на каждого из них при разделе заработка придется гораздо меньше, чем пришлось бы, если их было бы шесть человек. Завязалась ссора, перешедшая вскоре в драку. Один из рабочих, Гавриил Высочин, набросился на Литвинова, повалил его на рельсы железной дороги и стал душить его за горло. Литвинов, отбиваясь, схватил зубами за ухо Высочина и буквально откусил ему ушную раковину. Сцепившихся рабочих еле-еле разняли».
«Таганрог. На днях возвратившийся из Ростова некто Бакенев, торгующий разным мелочными товарами на Старом базаре, застал свою жену в обществе нескольких казаков местной команды. Разъяренный муж принялся «учить» жену: он наносил ей побои чем попало и по чем попало в течении продолжительного времени и, когда несчастная жертва лежала без движения, обнаруживая присутствие жизни лишь слабыми стонами, муж начал обрезывать ей перочинным ножиком волосы на голове, захватывая местами и кожу. Избитая женщина, с опухшей от побоев грудью была отправлена в богоугодные заведение, а дело передано судебному следователю».
«Таганрог. Довольно милые порядки прежнего управления христианского кладбища иллюстрирует заявление председателя ревизионной комиссии В. П. Лукина и члена Н. И. Рафаиловича:
«Посетив 16-го июня городское христианское кладбище, мы обратили, между прочим, внимание на то, что пол в сенях сторожки устлан большими чугунными плитами, похожими на могильные. По поднятии этих плит, оказалось, что они действительно могильные с рельефными буквами и изображениями на одной – креста, а на других распятия. Судя по надписям, плиты эти принадлежали могилам барона Е. П. Франка, младенца Федора Франка и девицы Марии Янович. По объяснению сторожей, плиты эти служат полом не менее 10 лет».
«Хутор Гапкин. (1-го Донского округа). 13-го июня над хутором нашим пронеслась сильная буря с дождем и градом, причинившая жителям немало бед. Почти все соломенные крыши сорваны с построек и развеяны по ветру, разметаны также стога соломы и сена, заборы повалены и в садах вырвано много деревьев с корнями. На некоторых домах сорваны железные крыши. От фруктов в садах ничего не осталось. Жаль было смотреть, как свирепый ураган беспощадно трепал и ломал деревья, сбивая с них еще незрелую ягоду. Хорошо еще, что буря случилась в праздничный день, когда все обыватели были дома и могли принять кое-какие меры к сохранению своего имущества; в противном же случае буря наделала бы еще больше беды. Град и дождь были небольшие и ими вреда никакого не причинено.
После пронесшейся бури, домохозяева в течение нескольких дней трудились над уничтожением следов ее, приводя все, разрушенное ее в прежний вид. На полях дело также не обошлось благополучно. Жата и разные яровые хлеба во многих местах оказались помяты, перепутанными и поваленными.
Кстати, о хлебах. Жата вышла у нас редкими, малорослыми, но зерном они удовлетворительны; яровая пшеница раннего посева хороша и теперь цветет и наливается. За ее судьбу можно быть спокойным. Относительно же поздних яровых еще нельзя сказать ничего положительного. Всходы и рост их, в общем, удовлетворительные. Травы хороши, и покос их кончается. Бахчи пока в прекрасном состоянии.
Почти каждую весну у нас проходят между обывателями ссоры и пререкания из-за дворовых мест. Дело в следующем. Лет 15 тому назад наш хутор, как и все остальные поселения Донской области, был распланирован. Согласно этому плану, многие дома и другие постройки должны быть снесены со своих прежних мест и поставлены на новые. Точно также и некоторые дворовые места отошли то под улицы, то во владение новых хозяев. С течением времени часть построек была снесена на новые плановые места, но большинство их осталось на старых. Хозяева этих построек ни за что не хотят подчиниться новому положению и упорно сидят на чужих местах. Между тем, весна, как известно, сезон всевозможных перестроек, и вот почему в это время почти всегда возникают между хуторянами ссоры из-за мест. Одни из них желают возводить свои постройки согласно плану, т. е. на таких местах, на которых теперь еще стоят постройки прежних владельцев, а эти последние отказываются уступить их. На днях здесь между несколькими домохозяевами вышла такая перепалка, что дело чуть не закончилось общей дракой. Казак Кожанов задумал построить для себя новый дом и решил поставить его на плановом месте, но место это оказалось занятым сенником соседа его, урядника А. Михайлова. Кожанов потребовал снесения сенника, а Михайлов отказался это сделать. Произошла крупная ссора. На крик прибежали другие соседи и тоже ввязались в дело. С трудом удалось развести спорящих. Но надолго ли? Ведь, вопрос этот по-прежнему остался открытым, и ссоры из-за мест будут возникать у нас постоянно». (Приазовский край. 165 от 26.06.1899 г.).