Часть 1 читайте здесь:
Поманить Москвою
Ирония судьбы была в том, что устраивая в районе Смоленска ловушку для нашей армии, Наполеон Бонапарт сам угодил в ловушку, которую готовил ему Барклай-де-Толли. Дело в том, что захват Москвы или Петербурга Наполеоном изначально не планировался. Для подобного мероприятия у него элементарно не было ресурсов. Например, продовольствия. Пройдя от Немана до Смоленска, французская армия съела все те запасы продовольствия, что везла в своих обозах. Ну а пополнение продовольственных запасов за счет местных возможностей оказалось весьма нелегким делом. Поэтому наступать дальше Витебска никто не планировал. Захват Смоленска уже был перевыполнением первоначальных планов, а дальше Наполеон предполагал диктовать Александру I условия мира, причем, с позиции силы. Даже то, что не удалось навязать русским генерального сражения, не портило дела. Русским оставалось либо смириться с потерями, либо разбить лоб о Великую армию при переходе в контрнаступление. Поэтому, овладев Смоленском, Бонапарт сделал замаскированное предложение мира императору Александру, но ответа не получил. Что ж, он решил, что с этим можно подождать: время терпит, пусть царь «дозреет».
Много позже, уже на острове Святой Елены, Наполеон говорил, что его поход на Москву был ошибкой. Остановись он в Смоленске, война была бы выиграна. Но если он понимал это не только задним числом, то почему все-таки полез в уготовленную ему ловушку?
Интерес Барклая-де-Толли понятен. Пока Наполеон сидит на берегах Днепра, ни о его разгроме, ни о возврате захваченных земель не стоит даже мечтать. Ослабить его можно лишь одним способом: каким-то образом подтолкнуть его армию к дальнейшему походу на восток. Пусть пройдет дальше. Растянет свои коммуникации, ослабит главные силы за счет оставленных по пути гарнизонов… До Москвы ему идти целых 400 километров. Пока дойдет, силы его уменьшатся. Можно будет и в сражение с ним вступить. И не только с ним. Стоит главным силам Наполеона покинуть Белоруссию, как становится возможным наступление туда корпуса Витгенштейна и 3-й Армии Тормасова. При отсутствии там главных сил противника, задача выполнимая. Отрезать его от резервов и пополнений, обречь на голод… И пусть прорывается с боем обратно – туда, откуда пришел. Вопрос только в том, каким образом подтолкнуть Бонапарта к принятию столь выгодного нам решения? Ведь одним только отступлением русской армии его из Смоленска не выманить.
Частично эта задача была решена при оставлении Смоленска. Как мы помним, что он изначально являлся базой снабжения русской армии. Местом сосредоточения огромных материальных запасов. Оставляя город, наши войска уничтожили склады с запасами боеприпасов, но от запасов продовольствия и фуража избавиться «забыли». Так у Наполеона появилась возможность кормить свою армию в ходе дальнейшего наступления. А раз так, то почему бы не воспользоваться «оплошностью» русских? Захваченные ранее территории – это хорошо, а уничтоженная русская армия – еще лучше. Это еще больше усиливает переговорную позицию. Но самое главное – Москва! Кстати, а почему именно она, а не Санкт-Петербург? Как ни крути, но столицей был именно он, а Москва хоть и крупный, но все-таки губернский город. Да потому что «много в этом звуке, для сердца русского слилось». Причем речь идет не только о святынях. Питер – город чиновничий, а Москва – помещичий. Именно там располагались резиденции богатейших помещиков России. И именно там были сконцентрирована основная часть богатств правящего класса.
За все время войны с русскими французским солдатам не попадались богатые города, в которых можно было взять заметную добычу. А ведь армия эта жила с грабежа, привыкла к грабежу и именно о грабежах мечтала. Отличительной особенностью войн, которые вел Бонапарт, было то, что война кормила сама себя. То есть, не стоила его империи ни копейки – наоборот, была прибыльным делом. Причем для всех участников боевых действий. Но в 1812 году, войдя в Россию, французы ничего, кроме тягот и лишений, не увидели. Никакой добычи! Безобразие! За что воевали? За что кровь проливали?
Не считаться с такими настроениями Наполеон не мог. Ибо дезертирство в его рядах уже имело место. Стимулировать солдат можно было только возможностью взять огромную добычу. И Москва была в тот момент единственным подходящим для этого городом.
Выполнить задуманное Барклаю было нелегко, можно сказать, нереально. Его план был хорош, но даже просто озвучивать его было рискованно. Подчиненные и так не понимали его, и его авторитет, как военачальника, был очень низким. Ему не просто не доверяли – его открыто обвиняли в измене. И потому вопрос о новом, более популярном главнокомандующем стоял необычайно остро.
Стоит уточнить: поманить Москвой не означает намерения сдать Москву. Предполагалось всего лишь выманить противника на подступы к ней и дать генеральное сражение, имея преимущество в силах.
Михаил Кутузов, став главнокомандующим, согласился с этим планом и начал его осуществлять. И опять задуманное пошло не по плану. Наполеон, конечно, полез в ловушку, но результат его действий был совсем иным. Наметился очередной провал очередного хитрого плана.
Конечно, к Бородинскому сражению враг располагал меньшими силами, нежели в начале Смоленского сражения, но превосходства в силах не имела ни одна из сторон. Имел место самый обычный паритет сил. Причем временный. И достигнут он был за счет того, что часть армии противника заметно отстала от основных сил. Парочка дней промедления – и французы снова обрели бы заметное преимущество. Поэтому русская армия вынуждена была дать сражение, надеясь разбить противника по частям. И само сражение пошло совсем не так, как планировал штаб Кутузова. Тут Наполеон нас явно переиграл. Разгромить русскую армию у него не вышло, но и наши не нанесли ему поражения.
Вот смерклось. Были все готовы
Заутра бой затеять новый
И до конца стоять...
То есть, была моральная готовность однодневное сражение сделать многодневным. Но к утру обстановка резко изменилась. К французам подтянулись отставшие войска, а у Кутузова дела с резервами обстояли неважно. Враг снова имел преимущество в силах. Пришлось отступать дальше. Во время отступления была тщательным образом изучена местность на подступах к Москве. Штаб Кутузова искал подходящие рубежи, на которых даже меньшими силами можно было на равных сразиться с врагами, но новых Фермопил не нашел. Вот тут и встал вопрос: чем жертвовать? Армией или Москвой? Потерять армию, значит потерять все. Сдать Москву? Никто не знал заранее, как это будет воспринято страной. Сдача города без боя могла привести к еще большей катастрофе. Тяжелый выбор. И вряд ли в момент принятия решения существовали новые хитрые планы. А все старые были похерены Наполеоном. И из возможных решений было выбрано одно – продолжать борьбу. А для этого следовало сохранить основной инструмент ведения борьбы – армию. Кутузов предпочел ее Москве.
Идеальная ловушка
Отказ от обороны самой Москвы был обусловлен тем, что все понимали простую вещь: этот город является ловушкой для обороняющей его армии. Он стал ловушкой для русского войска в 1571 году при отражении набега войск крымского хана. Во время осады в городе возник пожар. В результате разворачивающихся событий, армия пришла в расстройство, а кроме того, на улицах Москвы были практически полностью уничтожены огнём её обозы, пало множество коней, пострадала полевая артиллерия.
Точно такой же ловушкой город стал и для поляков во времена Смуты. И в начале XIX века Москва загоралась с такой же легкостью, как и в XVI-XVII веках. Располагать в ней армию было опасно. Про это помнили и знали. Может быть, поэтому и сгорела Москва после того, как ее заняли французы. Но если кто и рассчитывал одолеть французов при помощи пожара, то он просто не оценил степень организованности армии врага. Город сгорел, а армия осталась столь же грозной, как и была. Французов сгубило иное.
Как уже было сказано, Москва была помещичьей столицей. Таковой она оставалась и в дальнейшем, аж до 1861 года. Потом все изменилось. Но в 1821-м самые богатые дворцы и особняки были не в Питере, а в Москве. Высший свет пребывал в Петербурге по обязанности, а душою чаще отдыхал в Первопрестольной. Соответственно, все лучшее, что имелось у наших «бояр», хранилось в их московских резиденциях. И все эти богатства элементарно не успели вывезти.
Войдя в Москву, французы, наконец, дорвались до добычи. Сказать, что эта добыча была огромной, значит, вообще ничего не сказать. Она была невиданной доселе. Удержать армию от грабежа было невозможно. Да никто и не пытался ее удерживать. Французы грабили все, вознаграждая себя за перенесенные ранее неудобства, вели себя как развратники после вынужденного воздержания. И произошло падение дисциплины. В город начали самовольно входить войска, расквартированные за его пределами. Все жаждали получить свою долю трофейного пирога.
Вначале ни Наполеона, ни его маршалов подобное поведение войск не беспокоило. Грабеж богатых городов для них чем-то необычным не был. Как и падение дисциплины во время него. Как правило, получив желаемое, солдаты спустя несколько дней вновь становились управляемыми, и дисциплина восстанавливалась. Но не в этот раз. Просто потому что никогда до этого в руки французов не попадала столь огромная добыча. Доходило до того, что солдаты вытряхивали из ранцев серебро, чтобы заменить его на золото. И это не фигура речи.
Последствия этого не замедлили сказаться. Раньше добычи от разграбления хватало лишь на несколько дней веселой жизни. Но теперь все было иначе. Взято было столько, что каждый французский солдат понимал: этого хватит ему на всю жизнь, да еще детям и внукам достанется. Если, конечно, донести награбленное до дома и поместить в банк под хороший процент. С такими мыслями, а они неизбежно возникли в головах солдат, вести новые завоевания невозможно. И если вовремя не дать приказа об отступлении, то армия отдаст себе подобный приказ сама. Тем более, что кормить ее в разоренном и сгоревшем городе было нечем. С этими настроениями приходилось считаться. И потому не потерпевшей поражение армии отдали приятный для ее сердца приказ. Тем более, что была в этом и чисто военная необходимость.
В то время, когда Наполеон входил в Москву, над его левым флангом на севере в районе Полоцка нависала армия генерала Витгенштейна, удерживавшаяся французскими корпусами маршалов Сен-Сира и Удино. Правый фланг Наполеона находился близ границ Российской империи в Белоруссии. А армия генерала Тормасова связала своим присутствием австрийский корпус генерала Шварценберга и 7-й корпус генерала Ренье.
Кроме того, Бонапарта потихоньку начинали обкладывать со всех сторон отряды ополченцев и партизан, в боях с которыми он за месяц потерял примерно 25-30 тысяч человек. А тут еще Кутузов никуда не делся. Причем пока Великая армия уменьшается численно, к русским непрерывно подходят резервы.
Теряла в численности и французская кавалерия. Падеж конского состава и потери в боях привели к тому, что к октябрю крупных кавалерийских частей у французов уже не было. Да и снабжать армию, сидя в Москве, не получалось. Местность вокруг нее была разорена и французами, и нашими.
Наполеон планировал, что армия будет зимовать где-то «между Смоленском, Могилёвом, Минском и Витебском. «Москва не представляет больше военной позиции, - заявлял он. – Иду искать другой позиции, откуда выгодней будет начать новый поход, действие которого направлю на Петербург или Киев».
План этот был вполне разумным. По сути дела это был возврат к первоначальному плану. Окопаться в новообразованном Великом Княжестве Литовском, подтянуть резервы из Европы и, используя местные ресурсы, нарастить имеющиеся силы. А там пусть русские его атакуют. Ничего, кроме поражений, они там не найдут. Кстати, указанные Бонапартом города заранее готовились стать базами снабжения. Правда, для выполнения этого плана требовался сущий пустяк. До Смоленска должна была дойти армия, сохранившая свою боеспособность. В энтузиазме солдат сомневаться не приходилось, ибо принятое решение отвечало их интересам: вернуться домой с богатой добычей. Оставалось лишь выбрать подходящий маршрут для отступления. Тот путь, по которому армия шла к Москве, не годился. Там уже все было разграблено, и прокормить войско не получило бы. Поэтому Наполеон решил идти иным путем. 19 октября французская армия (110 тысяч человек) с огромным обозом стала покидать Москву по Старой Калужской дороге. Наполеон планировал добраться до ближайшей крупной продовольственной базы в Смоленске по не разорённой войной местности – через Калугу. Что из этого вышло, мы все прекрасно знаем.
«Русские редко опережали французов, хотя и имели для этого много удобных случаев; когда же им и удавалось опередить противника, они всякий раз его выпускали; во всех боях французы оставались победителями; русские дали им возможность осуществить невозможное; но если мы подведем итог, то окажется, что французская армия перестала существовать, а вся кампания завершилась полным успехом русских, за исключением того, что им не удалось взять в плен самого Наполеона и его ближайших сотрудников. Неужели же в этом не было ни малейшей заслуги русской армии? Такое суждение было бы крайне несправедливо», - напишет позже пруский военачальник Карл фон Клаузевиц.
Остается только обратить внимание на еще один положительный эффект от захвата Москвы французами. Вопреки опасениям, ее оставление хоть и потрясло русское общество, но не деморализовало его. Не уничтожило желания продолжать борьбу до победного конца. И был от этого другой, более долгоиграющий эффект. В 1941 году, когда судьба Москвы висела на волоске, за нее собирались драться до конца. Тем не менее, захват ее войсками Гитлера был возможен. Но даже удайся ему это, сопротивление все равно было бы продолжено. В стране, где каждый школьник знал, что с потерей Москвы не потеряна Россия, по-иному быть и не могло.
Акт социальной справедливости
О народной войне 1812 года существует множество патриотических легенд. И знакомясь с ними, получаешь впечатление, что народ наш весь, как один, поднялся на борьбу с захватчиками. Но на самом деле картина была не столь благостной. На территории Белоруссии произошло разделение. Часть населения считала французов освободителями, а другая, наоборот – угнетателями. Поэтому одни белорусы поддержали французов, а другие выступили и против них, и против собственных коллаборантов. Последнее привело к тому, что превратить новосозданное Великое княжество Литовское в удобный плацдарм для дальнейшего ведения войны у Наполеона не вышло. В Великороссии тоже все было неоднозначно. Поддержку французам оказали считанные единицы местных жителей. Но это еще не означало повального патриотизма населения. Нередко крестьяне хотели, пользуясь возникшей ситуацией, избавиться от власти помещиков и получить тем самым волю. Бунтовать у нас всегда умели, и потому Кутузову приходилось помимо войны с французами, организовывать карательные экспедиции для приведения бунтовщиков к покорности.
Что же касается «дубины народной войны», то поднялась она не только в ответ на бесчинства французов. Бунтарский опыт у наших мужиков был богатый. А потому они прекрасно понимали, что вступать в схватку с регулярной армией при защите своего добра – дохлый номер. Сопротивление быстро подавят, а повешенными зачинщиками украсят окружающую местность. Тут намного предпочтительней пассивное сопротивление. Собрать имущество и домочадцев, да укрыться в окрестных лесах. Ищите их там до морковкиного заговенья. Что на деле и происходило. При приближении армии Наполеона населенные пункты пустели и даже сжигались. Кормить захватчиков было некому. Ну а с отдельными отрядами французских фуражиров, рискнувших сунуться вглубь неконтролируемой французами территории, разбирались по-свойски. Благо, что эти отряды комплектовались из малообученных новобранцев.
Те представители народа, которым не чужды были патриотические чувства, в основном, шли не в партизаны, а записывались в ополчение. Не совсем бескорыстно. Действовала старая закономерность: раб, призванный под знамена, перестает быть рабом. Именно таким способом люди выкупали себя из крепостной зависимости. Таковых было немало. За время войны в ополчение ушло порядка 400 тысяч человек.
Максимальный рост народного партизанского движения произошел тогда, когда армия Наполеона вышла из Москвы. О том, что она обременена сказочной добычей, народ прекрасно знал. Вот тут и началась для французов «сказочная» жизнь. Раньше крестьяне предпочитали не рисковать без нужды и в бой вступали лишь в случае крайней необходимости. Теперь же все поменялось. Для наших мужиков не было секретом, откуда взялось то богатство, что французы отняли у бар. Все эти сокровища были созданы их потом и кровью. А раз так, то почему богатством должны владеть чужаки? Не пришло ли время взять то, что по праву принадлежит тебе? Никаких сомнений на этот счет мужики не испытывали. А раз так, то пошла небывалая доселе охота на французов. Никакая армия мира не способна круглосуточно выслеживать свою добычу. Такое посильно только народным массам. На французов охотились, как на диких и опасных зверей. Любая оплошность, любая расслабленность означала для захватчиков печальный конец. С ними не церемонились. Опасно было даже просто отойти по нужде, а потому французы порой делали это прямо в штаны, не прекращая движения в строю.
Охота эта была не только опасной, но и азартной, а главное – прибыльной. Причем настолько, что к ней подключились и крестьяне из незатронутых войной губерний. Отхожий промысел у них такой образовался.
Поиски «сокровищ Наполеона» не прекращаются до сих пор, но все они окончились неудачей. По-иному и быть не могло. Их просто не там искали. А где нужно было искать?
Первое, что произошло во Франции после окончания этой войны – это появление прослойки рантье, людей, чьим источником дохода были проценты от банковских вкладов. Все-таки часть французов смогли добраться домой и пристроить взятую добычу в надежные банки. Второе – война 1812 года положила начало массового разорения помещиков. Тут сыграло свою роль не только военное разорение, но и неблагоприятная конъюнктура на вывозимую продукцию сельского хозяйства, сложившуюся в послевоенные годы. И вот, в то же самое время, у крестьян не самых богатых губерний, по которым прокатилась война, откуда-то вдруг появились деньги на то, чтобы вместо отбытия барщины уплачивать оброк. Причем, сидели они на оброке аж до отмены крепостного права. Целых три поколения! А откуда взялись эти деньги? Да все оттуда, из обозов отступающей наполеоновской армии, грабя которые, крестьяне частично восстанавливали социальную справедливость.
Игорь Аббакумов