Андрей сидел в своей коляске и смотрел на лестницу, простирающуюся перед ним: сейчас отпустить тормоза, чуть крутануть колеса и… И ничего — еще больше покалечится только и может стать полным инвалидом, сейчас хоть верхняя половина туловища работоспособна, а лежать полным бревном — увольте.
Господи! Он даже покончить со всем этим не может! Сколько раз уже так он сидел и смотрел то на воду с моста, то лестницу, идущую к набережной, даже со своего балкона вниз смотрел. И везде что-нибудь да мешает: то парапет, то ограждение, то остекление, как на балконе. А он даже его снять не может, чтобы сигануть вниз и — все.
Боже, как же он уже устал! Влачить это жалкое существование — никаких сил не хватит.
Каждый день, как только его выписали, он сидел у окна своей маленькой квартиры, слушая шум улицы. И смотрел вниз. И, стоило только закрыть окно, как в наступающей тишине тяжесть собственного состояния обрушивалась на него с новой силой. Ранение, которое он получил в районе боевых действий, лишило его возможности ходить. Травма позвоночника приковала к инвалидной коляске, заковав в ней и свободу, и надежды на будущее.
Андрей чувствовал себя изолированным от мира вокруг. От всего. Он практически ничего не мог самостоятельно, зависел от посторонней помощи, и это вызывало у него чувство никчемности. Родителям правду о своем состоянии он так и не сказал. Знали сестра и друзья. Друзья сначала приходили, коляску вот нормальную для улицы купили, скинувшись, спасибо. Но, чем дальше шло время, тем их становилось всё меньше и меньше. Сейчас только Сергей изредка заходит. Сестра… Нет, она приезжала, и не раз, но она, во-первых, живет в другом городе, во-вторых, у неё семья, дети. Он пообещал ей, что сам справится, он же взрослый, да и друзья помогут. А с неё взял слово, что родителям она ни слова не скажет, зачем их травмировать? Тогда он верил, что всё образуется, что он встанет на ноги. Врачи же говорили, что шансы есть.
Прошел год. Не встал. Не пошел. Все также прикован к инвалидной коляске.
Он не хотел быть обузой для кого-то, не хотел быть кому-то в тягость. А одному… Да, пенсия по инвалидности есть, но что, так и жить на эти гроши? Работа? — а что он умеет? — ничего. Ни-че-го. Кроме того, что делал раньше. Грузчиком устроиться? — ни диплом, ни специальность не нужны. Только кто его, калеку, возьмет? Эти мысли стали как петля на шее, стягивая её с каждым днем всё туже и туже.
Мама все сетовала, что внуков от него никак не дождется, — Жениться тебе надо, Андрюша, — говорила…
Андрей усмехнулся. С невестой он расстался. Точнее, она его опередила, первая сказала, что уходит. И правильно, она молодая, здоровая, у неё вся жизнь впереди. А он?..
Страх перед будущим прозябанием, беспомощность и отчаяние, все больше разъедали душу Андрея, пуская корни в самое сердце. Он уже не видел смысла своего существования, разве можно найти радость и смысл в жизни, оставаясь прикованным к своей коляске?
Вот и сейчас он сидел и смотрел на лестницу… Зачем он вообще сюда приехал? На что надеялся? Что на работу возьмут? — да кому он нужен!
***
Бабка Анафема спускалась по лестнице, когда обратила внимание на молодого человека. Как-то нехорошо он сидел в своей коляске. Точнее, сидел-то он в ней как раз хорошо — крепко, уверенно, удобно, но вот сама коляска…, казалось, еще чуть-чуть, и она поедет, скача колесами по ступеням лестницы. Да еще и сам парнишка, то хватался за тормоза, то отпускал их.
Ох, не нравится мне это, не нравится…!
Анафема Петровна как раз закончила всё в лаборатории и думала прийти домой сегодня пораньше, но, видимо, не судьба. Не оставлять же все так, в самом деле — сковырнется еще, не дай бог.
— Молодой человек, вы мне не поможете?
— А?
— Да вот, говорю, кошечка у меня вырвалась, боюсь, как бы вниз не убежала, как я её тогда поймаю? А вы тут как раз так удобно стоите, перегородите ей ход, в углу «зажмите», чтобы никуда не делась. А я сейчас, быстренько спущусь и её возьму. Не бойтесь, она не кусается.
Андрей обернулся еще на первых словах бабульки, в углу действительно сидела кошка. Черная, гладкошерстная, красивая.
Странно, что я её раньше не заметил. И на руках у бабульки кошки вроде не было… Или она еще раньше у неё вырвалась?
Он ведь на эту бабульку сразу обратил внимание: спускалась она по лестнице странно, не совсем обычно, боком, будто у неё проблемы с ногами — сначала одну ногу на ступеньку поставит, аккуратно вес на неё перенесет, потом вторую ногу на ту же ступеньку поставит. А не на следующую, как все обычные, нормальные люди. И за перила еще держалась, временами даже двумя руками сразу. Но Андрей и ей позавидовал: много бы что он отдал, чтобы пусть так, боком, хромая или кособочась, но на своих двоих спускаться. И, вообще, ходить.
Кошка, пока он разворачивал коляску, все так и сидела в углу, и бежать никуда не думала. Но, стоило ему только приблизиться к ней, она тут же запрыгнула к нему на колени. Андрей даже испугался, подумал, а ну, как сиганет сейчас куда-нибудь, оттолкнувшись от него. Использовав как трамплин для прыжка.
На автомате схватил кошку руками, дабы никуда не убежала, а та взяла, да давай мурлыкать, спинку выгибать, да лобешник свой под руки совать, чтобы погладил.
И вот, Андрей уже сидит, кошку наглаживает, одной рукой на всякий случай, правда, продолжая к себе прижимать, мало ли, вдруг что надумает. Ищи, свищи её потом. Гладит, за ушками чешет, да приговаривает ей, — Что ты, маленькая, испугалась? — не бойся, сейчас твоя хозяйка подойдет, к ней на ручки пойдешь, все хорошо, не бойся.
Тут и Анафема Петровна как раз с лестницы спустилась.
— Что ж ты, паршивец такой, удумал?
— Да ничего, вы что, вот ваша кошка, держите! — Андрей протянул кошку бабульке, а сам подумал, что та, видимо, совсем ку-ку — сначала помочь просила, кошечку задержать, а теперь не пойми в чем его обвиняет. И как-то тоскливые, грустные мысли отодвинулись куда-то на задний план, сразу резко почему-то захотелось ноги унести отсюда куда подальше. И Андрей схватился за колеса, чтобы развернуться, да только не получилось — бабка крепко коляску держала, не отпускала.
И откуда в ней силищи столько?
— Фима, рядом! — и кошка, только что сидевшая на коленях у Андрея, спрыгнула вниз и села рядом с бабкой. Чисто служебная собака, а не кошка.
— Э… Так она что, никуда не убегала?
— Нет. Тебя отвлекала. И я снова повторю свой вопрос: что это такое ты удумал? Жизнь не мила? Молодой, здоровой парень, жить бы да радоваться, а он…! Эх, о себе не думаешь, так о родителях бы хоть подумал. Каково им будет, в голову не приходило, нет?
И Андрея прорвало. Решил он, что бабка над ним издевается, раз молодым да здоровым назвала. Ударял руками по своим ногам, которые ничего не чувствуют, раз за разом, да кричал, что он — инвалид, что никому не нужен, хотел на работу устроиться — не взяли. И обременять никого не хочет, и жить так уже не может, ибо это не жизнь!
— Не жизнь говоришь? Эк тебя раскорячило… Ладно, пойдем.
— Куда?
— Посидим, чай попьем, поговорим, расскажешь мне всё толком, а не так вот, сквозь слюни и сопли. Глядишь, чем и помогу.
Сил спорить у Андрея не было, весь запал только что ушел. Пусто было на душе. И эмоций никаких не было. Кошка только и привлекала внимание — спокойно шла рядом. Реально, будто собака.
В лабораторию к Анафеме прошли без проблем: ВУЗ был адаптирован для людей с ограниченными возможностями здоровья, так что здесь и лифты были, и пандусы. И надписи все шрифтом Брайля продублированы.
***
Вскипел чайник, Анафема разлила чай по чашкам, поставила вазочку с печеньем на стол, дождалась, когда Андрей успокоится, и только потом пристала с расспросами.
— Ну а теперь рассказывай, что же такого в твоей жизни случилось, что она тебе не мила стала.
— А вы что, не видите, не понимаете?
— Вот ведь, как ребенок, ей богу. Мне надо, чтобы ты сам рассказал. Откуда я знаю, что с тобой приключилось: с рождения так или в аварию попал. А, может, ты экстремальщик, и сам вляпался, страховку не проверил, вот она и подвела. Или на нервной почве с тобой такое случилось, откуда я знаю.
— А что, и так бывает?
— О, поверь мне, и не такое бывает. Чего только не бывает…
Рассказал Андрей, спокойно уже, и про ранение, и про то, что врачи шанс давали, но, видать, ошиблись. И про то, что на работу устроиться не может, а без денег… Про все, в общем рассказал. Даже про невесту. Хотя и не думал про неё рассказывать. Как-то само вышло.
— О, как. Ну, что могу сказать: бывает и хуже. И зря ты расклеился, руки опустил.
— Хуже? — Андрей зацепился только за одно слово, — Куда уж хуже?
— А ты как думал? — всегда есть, куда.
Тут бабка то ли рукой махнула, то ли еще что сделала, только увидел Андрей себя, но другого: тоже после ранения, и ноги у него на месте, и двигаются они, и ходить он может, только вот рук нет. Совсем…