Мужик приходит к врачу, говорит:
- Доктор, у меня стояк. Не могу, как увижу женщину, встает у меня колом, и стоит так целый день.
- А вы, - говорит доктор, – привяжите его к ноге толстой веревкой, через пару дней пройдет.
На следующий день мужик стоит на троллейбусной остановке, к нему медленно подходит какая-то тетка с авоськой, что-то хочет спросить, что- то вроде: «А, как пройти?» …Мужик ей сквозь зубы…: «Уйди отсюда, уйди, проклятая, а то мне сейчас ногу оторвет». (Анекдот того времени)
- Григорьянц, скажи, ты часто грубое слово?
- Дурак ты, я вообще не грубое слово, это вредно.
- Не непечатное слово, какой вредно. Это очень полезно. Самоудовлетворение - благодать небесная. Если бы его не существовало, животворящая субстанция давно бы хлынула у всех нас из ушей, глаз, рта, и всех остальных щелей. Прикинь, чтобы с нами стало? Если бы не он, мы бы все давно уже сдохли в страшных конвульсиях. Еще древние греки говорили: «Ах если бы также просто можно» …
- Идиот, ты Мельников.
- Если бы голод обычный можно бы было утолить… И римляне, между прочим, им вторили…
- Придурок ты конченый.
- Если бы голод обычный, говорю тебе я, болван ты эдакий, утолялся бы так же просто, то наступила бы благодать и счастье, - вот что говорили греки.
- Непечатное слово они, твои греки.
- Зря, зря, вы их так называете, о неученый и неразумный друг мой! Платон, Сократ – великий Сократ, оба они предавались этому дивному занятию в минуты печали и радости. Ты почитай, почитай древних, друг мой. Гай Светоний Транкуилл в своих знаменитых анналах так и пишет…
- Иди ты в грубое слово, Гай Светоний. Вместе со своими анналами.
- Так вот, скажу тебе в очередной раз, о, сын мой неразумный, самоудовлетворение – благодать небесная, ниспосланная нам в утешение и во избежание тяжких грехов. Верь мне, друг мой, и будет тебе счастье. Ибо истину глаголю я, истину.
- А вот врачи современные говорят - человек, занимающийся этим более 3 лет, сходит сума.
- Я грубое слово уже 4.
- Оно и видно.
- Да ладно мОзги мне непечатное слово, у нас в 56 школе все этим занимались, а тут уж и подавно.
Григорьянц стеснялся говорить о таких вещах, у них в Ташкенте, секс и все, что ему сопутствует, являлся строгим табу, а у нас уже нет. Еще в 56 школе Сеня Калинин описывал лично им придуманный новый еще невиданный способ удовлетворять себя, который я не стану здесь приводить из соображений скромности. Но Сеня утверждал, что достигает невероятно ярких ощущений.
- Григорьянц, а вот скажи, ты когда-нибудь трогал девку за сиську?
- Дурак ты Мельников. И не лечишься. Я тебе об этом много раз уже говорил.
- Ну ты кадрился же с девками у себя в Ташкенте. Ну правда. Да скажи, трогал ведь? Жалко, что ли?
- Только через лифчик, а так нет.
- И как?
- Да заткнись ты!
- Я вот тоже трогал один раз в Тегеране, сидел в обнимку вечером на лавочке, она, кажется, заснула, или только сделала вид, я попытался залезть под лифчик, но так и не смог. У них он как-то хитро застегивается на спине, как они могут в такой хреновине ходить, я не понимаю, тем более сами себе застегивать. К тому же, я боялся, проснется, кричать будет.
- Дурак ты, Мельников, и ежу же ясно, что она только и ждала, когда ты туда залезешь, а ты сидел ушами хлопал, как полнейший лох. Кто же это заснет, сидя на лавочке? Да еще в обнимку? Дурак ты!
- Сам ты дурак и не лечишься. «Через лифчик, а так нет», - передразнил я его. Через лифчик кто угодно может.
- Молчи лучше. За умного сойдешь.
- Григорьянц, смотри, смотри. Смотри же!
- Что.
- Да вон, под парту Машковой.
Светка Машкова, самая красивая девчонка в классе, сидела впереди нас в левом ряду. Было видно, как она сняла одну туфлю, и поставила ногу так, как делают балерины, поджав пальцы. Вид ее босой розовой пятки вызвал у меня мощнейший «стояк», наверняка и у Григорьянца тоже.
- Ты идиот, Мельников, я тебе ненавижу. Кретин.
- Григорьянц, Евгений Григорьянц, я к вам обращаюсь? Я уже 2 минуты пытаюсь вас разбудить. Я вас обязательно расскажу с Мельниковым, - это сказала наша математичка. Антонина Акимовна. Единственная женщина среди наших учителей. - Евгений Григорьянц (с ударением на Евгений) - к доске.
Григорьянц слыл лучшим учеником по математике, он всегда выходил к доске с удовольствием, потому, что в точных предметах, никто не мог с ним сравниться. И получал он только пятерки. Но в этот раз вид он имел совершенно растерянный, лицо красное от напряжения, и мне сразу стало очевидно, что у него тоже стоял просто колом. Даже наши школьные широкие брюки никак не могли скрыть его возбуждения, и ему пришлось, как бы невзначай держать левую руку на причинном месте. Правой же он писал на доске какие-то формулы, и что-то отвечал нашей математичке. Кажется, не так удачно как всегда.
- Женя, ну что с вами сегодня? Вы какой-то растерянный?
- Вы понимаете, Антонина Акимовна.
- Вы весь красный. У вас температура?
- Нет, нет, Антонина Акимовна. Все хорошо. Немного голова кружится. Пройдет.
- Смотрите, Евгений, будьте внимательнее. Авансом ставлю вам 4, хотя это, конечно же, это 3. Вообще-то ты на 5 идешь. Старайся.
Продолжая держать руку на причинном месте, Григорьянц кое-как дошел до парты:
- Мельников, я тебя убью. Убью гада!
Продолжение следует