Оказавшись в привычных пенатах, Роман как будто преобразился: из вежливого, уравновешенного человека он в один миг превратился в разгневанного сотрудника, безжалостно метавшего яркие молнии – сделался похожим на былого «энкавэдэшника», служившего в тридцатые-сороковые годы прошлого века. Как и тогда, в бывалые времена, с него требовали получить с опасного преступника искреннее признание; единственным различием являлось, что раньше применялись любые доступные методы, сейчас же каждое неосторожное действие могло привести к фатальному окончанию действительной службы. Но! Недаром Киров заслужил себе грозное прозвище Костолома; потому как редко с кем церемонился, а всеми возможными способами выводил подозреваемого человека на откровенную правду – душещипательную беседу, наполненную полным раскаянием.
По сложившейся традиции старший оперуполномоченный хотел поступить аналогично сейчас, не считая прибы́вшего гражданина каким-то особенным. Перейдя на фамильярное «Ты» и бешено вращая озлобленными глазами, он грубо обратился к Раскатову:
- Так, значит, ты и есть так называемый Папа Коля?! Над беззащитными девушками любишь глумиться?! Забиваешь вначале до полусме́рти, а потом заставляешь никчёмных «шестерок», чтобы они за тобой основательно «прибирали». Ни в чём не повинных жертв безжалостно убивали, а измочаленные трупы надёжно закапывали – это, что ли, мерзкий ушлёпок, твоё обычное развлечение?!
- Ты чего, Костолом, так рьяно распетушился? - резко оборвал Николай Селиверстович орущего сыщика и ухмыльнулся зловредной улыбкой. - Или с лихими кавказцами уже расплатился? Ашер спустил тебя с денежного крючка или до сих пор продолжает солидно удерживать? А может, ты решил и мне задолжать?
Еле-еле сдержавшись, чтобы не съездить самодовольного бандита по наглой, нахальной морде, Киров сначала до́синя покраснел, а потом зараз побелел, охваченный невиданной злобой. Крепко сжав сильные челюсти и мощно водя желваками, он выпрямился чуть выше, почти вплотную сблизился с опасным преступником, а сравнившись с разгневанным львом, прорычал сквозь сжатые зубы:
- Лично тебя, поганая мерзость, мои проблемы никак не касаются! А ещё я вовсе не против, чтобы и ты вдруг сделался моим потомственным кредитором. В настоящем случае я выражусь так: ты, бандитский «недоносок», ещё «херово подстрижен», чтобы открыто переть на такого, как я… для меня раздавить подобную «гниду» – что тебе презрительно сплюнуть.
Два человека, сильные внутренним духом (где каждый по-своему считался отважным), с нескрываемой ненавистью смотрели друг другу в глаза; никто из них не смел отвести безумного взгляда. Негласное соревнование (кто кого пересмотрит?) продолжалось не менее трёх минут – ни один не хотел уступать. Наконец, видимо желая прервать бесцельные переглядки, вмешаться пришлось Бирюкову, попытавшемуся внести определённую ясность и заострившему внимание на главной проблеме:
- Скажите, пожалуйста, Николай Селиверстович, знаком ли Вам некто, называющийся Кафтановым Алексеем?
Волей-неволей Раскатову пришлось посмотреть на сотрудника хотя и молодого, но обращавшегося с насущным вопросом; тот требовал немедленного ответа и наиболее соответствовал истинной сути.
- Конечно, я его знаю, - отрицать очевидное знакомство было бессмысленно, так как молодой приспешник не раз появлялся совместно с матёрым преступником, - за небольшую, оговоренную с ним плату, он выполнял у меня незначимые «посылки».
- Типа, как следует за отпетым негодяем «прибрать»?! - нетерпеливый сыщик считал, что просто обязан вмешаться. - Ты совершаешь жестокие преступления, а он заметает следы – не так ли?
- Ты хоть чего-нибудь, из надуманных слов, доказать-то сумеешь? - злорадно съязвил закоренелый преступник, бесцеремонно усаживаясь на обшарпанный стульчик (стоявший возле письменного стола) и ногу закидывая на но́гу.
- Разумеется, - гневно ответил разгневанный сыщик, потирая могучие руки, будто предвкушая рукопашную схватку, - нам даже не потребуется знакомить твою гнусную рожу со знаменитым «намордником», - предполагал он предохранительный противогаз (о чём Папа Коля, в силу давней противоправной деятельности, оказался осведомлённым, и довольно неплохо), - у нас, знаешь ли, есть откровенный допрос Кафтанова, где чёрным по белому расписаны все ваши бесславные подвиги.
- Могу ли я ознакомиться лично, что он, безмозглый идиот, под вашими «ментовскими» пытками беспечно «понавыдумывал»? - поинтересовался закоренелый бандит, чувствуя себя спокойно, непринужденно, развязно.
- Не сомневайся, - вместо ответа выложил ему грубую правду бывалый оперативник, - там столько всего «нарисовано», что тебя прям сейчас можно смело, поганую «гниду», в железную клетку совать – как тебе, Колян, серьёзный расклад?
- Ты никак, Костолом, ополоумел совсем? - сморщившись то ли в презрительной мине, то ли в беспечной ухмылке (а заодно и всем напыщенным видом показывая, что он далеко не из тех обычных людей, на которых можно взять да и просто наехать), Раскатов попытался выразить негативное отношение ко всему, что вокруг происходит. - Я скажу лишь одно: всё, что «малолетний ублюдок» «напел», – голимая чушь и пустая «брехня»! Если ему хватает смелости меня обвинять – что ж? – я согласен, у вас является доказательством, хотя и сравнительно хлипким. В то же время я являюсь обычным гражданином России и имею кое-какие права, предоставляющие квалифицированную защиту. К чему я сейчас говорю? Поскольку, помимо несусветной «херни», у вас на меня ничего пока нет, я настаиваю, чтобы «тупой гадёныш» сказал неправдоподобные обвинения, глазами мне глядя в глаза. На представленный случай мой личный адвокат всегда говорит – а я ему доверяю! – что допрос одного человека, в корне разнящийся с показаниями иного, обязан подкрепляться проверочной очной ставкой. Поясняя для непонятливых, обеспечьте нам скорое её проведение – как и полагается по закону – а там уже и посмотрим: сможете ли вы мне что-нибудь «предъявить» или же нет?
- Ничего я, подлый ушлёпок, тебе не устрою! - подойдя вплотную и забрызгивая крутого бандита обильной слюной, скрипящим голосом проговорил раздухарившийся о́пер. - У меня и без того хватает всех существующих полномочий, чтобы оформить сиюминутное задержание. Окажешься в СИЗО, ночку «покочумаешь» в пресс-хате, с утра же сам активно запросишься ко мне на беседу, желая искренне покаяться во всех чудовищных злодеяниях, вольных или невольных, нынешних, а также давнишних. Почему у меня сплошная уверенность? Да всё потому, что ты отчётливо знаешь, – следующая ночь для тебя, как нормального мужика, будет последней.
- Ты меня не пугай, Костолом, - резко вставая и вновь становясь напротив нахального сыщика, прогремел преступник Раскатов; не позабыл он обозначиться грубыми нотками и повторить непривлекательный фокус, сопровождаемый обильным разбрызгиванием мелких слюней, неприятных, если не омерзительных, - я пуганный: у меня три ходки «на зону» было, так что ваши «ментовские» методы мне отлично известны. Пресс-хата? Что ж, пусть будет она. Но только ты, последний герой, «апосля» можешь реально собираться либо на городское кладбище, либо на сидячие нары – я тебя не боюсь… и не таких ещё повидал.
- Ты чего, плюгавая «сука», мне, что ли, пытаешься угрожать?! - вставая в защитную стойку и готовясь перейти к боксёрскому нападению, прокричал разгневанный Киров. - Я же тебя, презренного гада, возьму и, «на хер», сейчас «урою»!
Упрямый преступник в точности повторил агрессивное поведение рьяного сыщика, готовясь дать отпор существенный и достойный. Хорошо понимая, что ещё немного и случится нечто непоправимое, Никита разом поднялся, выскочил из-за письменного стола и протиснулся между двумя сцепившимися соперниками, не на шутку разгорячившимися и вот-вот готовыми броситься в ожесточённую драку. Применяя и ту и другую руку, он попытался развести их подальше, отодвигая по разные стороны. Но не тут-то и было! Как два непримиримые сведенца, они стремились преодолеть живую преграду и настойчиво отодвигали мягкотелого, да и хлипкого, новобранца.
Нештатная ситуация накалялась, но неожиданно пришли начальник «убойного отдела» и скользкий защитник Всезнающий. Зайдя в оперативное помещение, Кравцов, наполнившись металлической интонацией, неприветливо гаркнул:
- Майор, вы чего здесь за бойцовский «спаринг» устроили?! Вас что, и на одну минутку оставить нельзя?
Появление главного руководителя и ловкого адвоката произвело необходимый эффект, подействовавший на обоих разгорячённых противников.
- Присядьте! - распорядился Виктор Иванович сурово и твёрдо, как умеют влиятельные начальники, умудрённые долгой службой и способные производить впечатление, чтобы любые их команды выполнялись беспрекословно, неукоснительно, сразу же.
Противные стороны немного утихомирились. Хотя и нехотя, но исполнили бесспорное приказание. Разойдясь подальше, они так и продолжили поглядывать друг на друга и злобно и ненавистно, словно злые зверьки, не разделившие пойманную добычу (словно лишь для того, чтобы перевести дыхание, немного восстановиться и с ещё большей яростью броситься в остервенелую битву). Видя, что уже можно доводить последние сообщения, Кравцов многозначительно произнёс:
- На повестке дня обозначились две важные новости: одна – простите за каламбур – плохая для нас, но хорошая для криминальных гостей, - он также особо не церемонился, - другая – ни то ни сё, ни нашим ни вашим. С какой прикажите начинать?
Присутствовавшие люди (и полицейские сотрудники, и приглашенные посетители), находившиеся в тесном оперативном пространстве, терпеливо молчали; все они понимали, что сейчас им предстоит услышать нечто, что сразу расставит все точки над литерой «И», а шахматные фигуры по строгим позициям.
- Тогда начну со второй, - равнодушно на́чал Виктор Иванович. - Пришли окончательные результаты судебно-медицинской экспертизы, проводимой в отношении девушки, найденной убитой в Царицынском парке. Согласно специального заключения, смерть наступила в результате необратимых процессов, вызванных повреждением головного мозга, проще сказать, от попадания пистолетной пули.
Щепетильный руководитель взял краткую паузу, а убедившись, что его внимательно слушают, снова возобновился:
- Ну, а главная новость: сегодня ночью, в тюремной камере, покончил с собой гражданин Кафтанов Алексей Герма́нович.
- Как?! - чуть привставая, выпучил большие глазищи Киров.
Папа Коля, единственно, лишь презрительно усмехнулся; очевидно, то значимое обстоятельство, поразительное для несведущих сыщиков, для него не стало таким уж и неожиданным. Пока он злорадно ще́рился, пунктуальный подполковник отвечал на вопрос, поставленный опытным офицером:
- Очень просто: удавился собственными штанами.
Далее, он обратился напрямую к самоуверенному бандиту:
- Как я понимаю, Николай Селиверстович, об истинных причинах, повлекших преждевременную смерть одной из Ваших же шлюшек Вам ничего не известно?
- Нахожусь в абсолютном неведении, - уверенно лукавил отмороженный беспредельщик; он чуть сузил злобные глазки и не забыл придать себе выражение крайней пренебрежительности.
- Однако Вас, я надеюсь, не затруднит дать нашим сотрудникам короткие пояснения, что Вам доселе ведомо? - настаивал старослужащий подполковник.
- Ни в коей манере, - согласился Раскатов, едва сдерживавшийся, чтобы не рассмеяться полицейским прямо в лицо, - тем более что мне и рассказывать-то особенно нечего – я ничего не знаю, и – как вы правильно заметили – даже не понимаю.
- В таком случае Вас допросит наш младший сотрудник, - распорядился Кравцов и, обращаясь к Роману, на выходе из кабинета жестковато отрезал: - Майор, следуй-ка быстро за мной.
Едва они вышли, Бирюков достал «Протокол допроса свидетеля» (именно нейтральный статус сохранялся теперь за бесшабашным бандитом) и на́чал планомерное заполнение. На любые вопросы, задаваемые чуть позже, Раскатов давал недвусмысленные ответы: развратными проститутками не заведовал; преступную деятельность не вёл; никаких распоряжений кого-либо убивать не давал. Да и вообще… он является законопослушным, самым добропорядочным, гражданином, ведёт честный бизнес и пользуется у московского населения весомым авторитетом. Заостряясь на неприятном моменте, более чем отчётливо означавшим, что его кто-то оговорил (да тем более мёртвый), он ответил и просто и незатейливо: нечаянная оказия (что же теперь?) может случиться практически с каждым, в том числе и с молоденьким парнем, внимательно заполняющим процессуальные документы. По его мнению, вначале требуется (что наиболее важно!) запастись стопроцентными доказательствами, а уже потом склонять почтенное имя добродетельной личности. Засим съём «откровенных» показаний посчитался законченным, и Папа Коля, неотступно сопровождаемый юридически подкованным прохиндеем, покинул главное здание московского розыска.
В то же самое время, пока Бирюков записывал несусветную ересь, передаваемую лживым негодяем, отпетым головорезом, начальник «убойного отдела» и старший оперативник проследовали до кабинета Кравцова. Едва за ними захлопнулась деревянная створка, огорчённый руководитель подвёл неутешительные, едва ли не плачевные результаты:
- Хорошо подготовились пакостные злодеи: «слили» трусливого недотёпу Кафтанова – и «в воду концы». Не всуе будет сказано, ладно покойная жертва умерла от пистолетного выстрела, а несмышлёный парнишка успел признаться в том совершенном убийстве – у нас теперь «тёмного глухаря» хотя б не останется. Жаль, конечно, не удалось поднять неочевидную «заказуху» – но что поделать? – такие у нас законы. Слепая вера идёт закоренелым преступникам, а вовсе не потерпевшим и уж отнюдь не свидетелям. К чему я веду? Раскрытое дело отправляйте земельным сотрудникам – в полицейское отделение по месту обнаружения трупа. Касаясь вас?.. - он на секунду задумался, словно что-то припоминая, а затем назидательно продолжал: - Как только уйдёт Раскатов, допросите царицынского смотрителя, который давно уже прибыл и ожидает официального приёма, сидя на вахте.
- Что ж, прямого заказчика мы, получается, отпускаем? - желая подтвердить услышанное, переспросил майор и без того понятные вещи.
- У тебя имеется чего-то другое? - удивился толератный руководитель, расширяя ошеломлённые глаза до немыслимого размера. - Ты предпочитаешь применить к нему третью – или даже четвёртую? – степень дознания, - имел он в виду пытки и особо жестокие пытки, - а потом, получив признательные показания – от коих, при продвинутом адвокате, он всё равно успешно откажется – начинать готовиться в «места не столь отдаленные» – это твоя основная задача? А как же молодая жена? Думаешь, она из долгого тюремного заключения сумеет тебя дождаться? Сам должен сполна понимать, что, похоже, навряд ли! Сколько идентичных случаев было?! Нет, нельзя в современном суровом мире надеяться ни на кого постороннего… пардон, верить надо – без веры нельзя! – но вот доверять уж лучше повремени. Словом, слушай хороший совет: «почище утрись» и работай спокойно дальше, не забывая оглядываться. Поверь, в нашей скользкой профессии только так и можно – и «на плаву» удержаться, и на «краю обрыва» не оступиться». Тем более что в данном, конкретном, случае и расстраиваться-то особенно нечего… тяжкое преступление по большей части раскрыто. Рассуждая о странной смерти убийцы – так что же? – на то воля Господа, а нисколько не наша. Ему удалось избежать правосудия земного, но он не сумел уберечься от кары небесной – слова знаменитого полководца, который считался человеком неглупым и неплохо знал ратное дело.
Старший оперуполномоченный выслушал нудные нравоучения молчаливо, ни словом ни жестом не прерывая пространную речь. Он потрудился прокомментировать лишь одно обстоятельство, да и то только тогда, когда Кравцов, наговорившись, закончил:
- Жена мне, верная, ни за что не изменит: она меня до безумия любит, а ещё прекрасно знает – что, кстати, не менее важно – месть моя, в случае бездумного вероломства, окажется просто ужасна! Убью, одним словом, и будь что будет – Бог мне судья.
- Ты это брось… - начал было Виктор Иванович, но позвонили с входного поста и спросили разрешения пропустить царицынского смотрителя, пояснив, что первые посетители пределы МУРа успешно покинули.
Подтвердив согласие, идейный руководитель кивнул головой и обратился к старшему о́перу:
- Всё, майор, иди занимайся. Надеюсь, со стопроцентным очевидцем вы как-нибудь разберётесь и вытяните из него всё, что только возможно, и даже то, чего он не знает. Как закончите, сразу же занимайтесь преступной машиной; правда, опять же, если не появится ничего интересного из настоятельной беседы, проведённой с случайным свидетелем. Я бы и сам поприсутствовал, но мне потребовалось срочно отъехать… по одному неотложному делу. Я полностью полагаюсь на твой профессиональный опыт и умудрённую рассудительность.
«Ага, по делу?.. Домой ты поедешь на диванчике поваляться! Ты молодым, таким Ник Бирюков, втирай ту ерундовую «хрень». Я тебя знаю давно, словно облупленного – благо не первый год совместно работаем», - подумал служивый сыщик, вслух же промолвил:
- Не переживайте, товарищ полковник, сделаем в наилучшем виде, как и всегда.
- Иди уже, «старый» майор… знаю я ваше «как и всегда», - махнул заматерелый начальник, яснее-ясного давая понять, что несостоятельный трёп закончен и что Роману пора идти заниматься порученной служебной задачей.
Выйдя в «муровский» коридор, недовольный оперативник, как и обычно, неприветливо чертыхнулся, после чего направился напрямую к рабочему кабинету. Едва оказавшись в знакомом пространстве, он сразу же уточнил:
- Ну, и что он сказал? Ничего не знаю, не понимаю – так, наверное… да?
- Точно, - стыдливо признался Никита, опустив низко сму́рую голову и чувствуя себя виноватым, - а чего я мог сделать? С ним «всю дорогу» пронырливый адвокат находился – пришлось документировать каждое, сказанное им, слово, ничего не изменяя, попутно не поправляя.
- Не переживай, - заметил старослужащий офицер, делая лицо до крайности зверским, - и привыкай к нелегкой, скорее неблагодарной, работе. Поверь, в будущем ещё и не с такой несправедливостью придётся столкнуться. Главное, нельзя показывать подлым негодникам, что мы идём на их поводу. Пусть считают себя всецело непобедимыми! Придёт прекрасное время, и самодовольная спесь слетит с них, как с миленьких – и никуда они, «на хер», не денутся.
Едва он закончил, завели царицынского смотрителя, и откровенная беседа служивых напарников сразу же завершилась. Берестов всё ещё находился под тягостным впечатлением, в связи с чем больное туловище слегка потряхивало характерной нервозной дрожью.
