Разговор о том, как можно понимать Джинкс в зависимости от разницы в целях понимания, а также о возможности «лечения» подобного случая в жизни.
— Итак, меня заботит следующий вопрос. Как мы можем определить психическое расстройство Джинкс? Разумеется, мы делаем поправку на «как будто она настоящий человек».
— Здесь мы должны подойти издалека. Начнем с того, для чего нам вообще определять ей диагноз?
— Наверно, чтобы лучше понимать, что с ней происходит.
— На самом деле, это заблуждение.
— Почему?
— Допустим, мы определим, что Джинкс страдает пограничным расстройством личности. Как мы это определим?
— Мы будем ее наблюдать и соотносить увиденное с той или иной нозологией.
— То есть мы будем применять метод сличения. Это значит, что в нашем распоряжении две вещи: (а) наблюдаемый нами объект и его проявления и (б) список критериев для какого-то расстройства. Значит, всё, что мы увидим, мы будем примерять к этому списку.
— Но разве то же самое не делают психоаналитики, когда наблюдают анализанта, слушают его и сличают увиденное и услышанное с известными концептами?
— В какой-то мере это справедливо. Но здесь происходит путаница между семантикой и прагматикой.
— Я не совсем понимаю.
— Всё просто: мы задаемся вопросом, что именно мы пытаемся понять и – внимание! – зачем мы это пытаемся понять. В этом разница психиатрического и психоаналитического подхода. Ни один из них не имеет преимущества перед другим. У них разные цели.
— В чём их различие?
— Допустим, психиатр наблюдает Джинкс. Что он видит? Набор определенных психических симптомов: она то в ярость бросается, то в слезы; то хочет вернуться к сестре, то хочет чуть ли ни уничтожить ее; и добавляем к этому психотические эпизоды.
— Ну, чем не пограничное расстройство личности?
— Похоже, правда? Дело в том, что задача психиатра определить по наблюдаемым признакам нозологию, которой она соответствует. А после этого на основании этого ему нужно назначить набор препаратов по протоколу. И далее уже наблюдать, чтобы принимать решение об увеличении или уменьшении дозировки. Или вообще о смене препаратов на другие, если нет эффекта или побочки сильнее, чем изначальные симптомы.
— В чём тогда задача психоаналитика?
— Психиатр не будет работать со структурой ее опыта. Его задача сейчас стабилизировать ее состояние. Это количественная работа. Скачет настроение? Нужен препарат, стабилизирующий настроение. Импульсивное поведение? Нужны препараты, которые будут это снижать. Есть галлюцинации? Нужны антипсихотические лекарства. Всё это совершенно не ведет к пониманию ее опыта и того, как она его организует. Здесь другая задача. Психоаналитик будет работать именно с ее опытом: с тем, как именно она обращается со своими влечениями и как их «нейтрализует» бессознательно.
— Кажется, я начинаю понимать.
— В бытовом смысле понятие «пограничное расстройство личности» не имеет никакого смысла. Что значит, что у Джинкс пограничное расстройство личности?
— Ну, это как минимум значит, что у нее неустойчивое настроение, импульсивное поведение, психотические эпизоды и самоповреждающее поведение.
— А почему у нее неустойчивое настроение, импульсивное поведение, психотические эпизоды и самоповреждающее поведение?
— Потому что… у нее пограничное расстройство личности.
— Вот и смысловое кольцо. Причиной пограничного расстройства личности являются его проявления. Здесь нет психологического объяснения. Нет логики психического: как она себя организует в отношении себя и других? почему она организует себя в отношении себя и других именно так, а не иначе? и – не мене важно – зачем (!) она организует себя в отношении себя и других таким образом?
— Хорошо, но разве пограничное расстройство личности не описывает то, что с ней происходит?
— Оно описывает, к какому общему концепту в рамках принятых нозологий она относится. Более того, если присмотреться и «поковыряться», то мы совершенно не придем к согласию, что это именно пограничное расстройство личности.
— Почему?
— Если длительное время работать с людьми, которые как один похожи по своим «клиническим» проявлениям, то мы обнаружим катастрофическую разницу между ними. За ними стоят разные истории, разный опыт, разные ключевые события и отношение к ним. В истории Паудер нет систематического насилия, ни физического, ни сексуального. Зато в ее истории есть весьма конкретное, весьма четкое травматического событие. Если ваша задача состоит в том, чтобы потушить активность на определенном участке психического аппарата медикаментозно, то особой разницы не будет. Если вы собираетесь работать с опытом, влечением, вытеснением и защитами, то вам нужно понимать, в результате чего возник тот или иной симптом.
— То есть клинически это не пограничное расстройство личности?
— Они очень похоже, но схожую картину может давать и т.н. комплексная травма. Понятно дело, что утрата сестры – это травматическое событие. Технически оно разовое. Но в этой ситуации Паудер оказалась с каким-то опытом, верно?
— А причем здесь этот опыт?
— Сам этот вопрос проистекает из парадигме, при которой опыт человека понимается как дискретная система, то есть набор независимых модулей, где каждый отдельный модуль опыта возникает… из пустоты. Даже нейрофизиологически мозг и его нейроны постоянно активничают: это непрерывный процесс. Когда субъект оказывается в новой ситуации, он воспринимает ее и связывает с тем, что у него уже есть в памяти. В таком случае Паудер буквально вся оказывается в ситуации: со всем своим багажом переживаний, представлений, прогнозов и желаний. Более того, не менее важно, в каком именно состоянии она туда вошла. Это легко проверить на себе.
— Как?
— А бывает у вас так, что сегодня вы в общении с каким-то человеком чувствуете себя уверенно, а в другой день – нет.
— Да, случается.
— Или, к примеру, сможете ли вы себя чувствовать уверенно и продавливать свою позицию, если, к примеру, вас прихватил понос?
— Сомневаюсь.
— Вот и Паудер оказывается в ситуации чудовищного разрыва с единственной опорной фигурой. Но в истории ее опыта уже была потеря опорной фигуры. Это мама.
— Есть мнение, что погибшая на мосту женщина не является мамой Паудер.
— Это не доказывает, что у Паудер не было мамы. Кем была та женщина, на которую Паудер так похожа внешне? Приемной матерью? Если Паудер стала приемным ребенком еще будучи младенцем, то младенцы привязываются не к генетическим родителям, а именно к опекающим фигурам. Именно они становятся для них опорным объектом, без которого они не могут жить.
— А могла ли быть это не та женщина, а Вайлет? Допустим, Паудер потеряла маму, когда была младенцем. Ее взяли на опеку семья Вайлет.
— И? Вайлет ее вынашивала? Сколько лет у них разница? Лет пять? Меньше? Мне сложно представить, чтобы пятилетняя девочка смогла выходить младенца так, чтобы тот хотя бы выжил. В конце концов, в финальной сцене Вайлет кричала сестре, чтобы та вспомнила маму, папу, Вандера, Клаггора и Майло. О каких мамах и папах шла речь? Нет, если смотреть на Паудер до травмы, то там озабоченная форма привязанности. Это говорит о том, что ребенок получал заботу, получал внимание, но переживал и пережил угрозу потери. Дети, переживавшие пренебрежение и не имевшие родителей, часто функционируют крайне плохо даже во взрослом возрасте.
— Итак, у нее не пограничное расстройство личности?
— У нее травма. Травма психическая. Еще раз повторюсь, нозологическая единица, которой она может соответствовать, нужна психиатру для психиатра, чтобы определить: к какой клинической единице отнести человека и на основании этого назначить медикаментозное вмешательство. Почему и зачем она функционирует именно так здесь остается без ответа. И это не нужно. Задача другая. Цель иная.
— Можно ли ее вылечить?
— Я не уверен, что понятие «лечить» здесь уместно. Мы имеем дело с опытом, пусть и проявляющим себя тяжело. Безусловно, Джинкс – это клинический субъект. А что такое клинический субъект? Это страдающий субъект. Вот страдающий субъект – это спектр, или шкала интенсивности. Вот клиническое состояние – это примерно «красный сектор», когда есть угроза жизни и здоровью: себе и окружающим. Вот здесь-то мы и столкнемся с ограничением психоанализа.
— Что это за ограничение?
— Во-первых, она должна хотеть измениться. Если нейролептик будет действовать на нее вне зависимости, хочет она того или нет, но специфические диалоги с аналитиком упираются в ее желание. Не психоаналитик меняет человека, а человек меняется с психоаналитиком. Во-вторых, захочет ли кто работать с ней?
— А почему кто-то может не захотеть с ней работать?
— Психоаналитик не может быть совершенно холодным в отношении анализанта. И – более того – вообще не должен быть таковым. Это плохой аналитик, если он ничего не чувствует и ничего не испытывает. Сможет ли психоаналитик быть эмпатичным и чутким к человеку, если знает, что на этот человеке висит добротная куча трупов?
— А если его это устраивает?
— Допустим. Но сможет ли он рискнуть работать с человеком, который на данный момент импульсивен и при этом уже имеет в своей истории на этом фоне несколько убийств? Это прямая угроза жизни самому аналитику. Что помешает Джинкс в таком случае отработать смертью по своему аналитику в момент, когда он станет для нее абсолютно плохом объектом?
— В таком случае психоанализ бессилен?
— Психоанализ – это всегда работа двоих. Не просто так появились понятия как «терапевтический союз или альянс». Дело в том, что аналитик действительно должен быть заинтересован в такой работе и быть расположен к ней. Он работает собой. У врача в этом смысле есть преимущество, хотя это не упрощает ему работу. Например, можно лечить пациенту артрит, не испытывая особой эмпатии к нему. Препараты, мази, анализы, снимки, наблюдение. Здесь же работа идет с ментальными конструкциями, отношениями, смыслами, утаиваниями и всякое прочее.
— Короче говоря, с психоаналитической точки зрения, психиатрический диагноз Джинкс не имеет смысла?
— Для понимания, почему и зачем с ней происходит то, что происходит, совершенно нет. Это можно сравнить с определением литературного жанра. Например, жанр детектива говорит нам о том, что содержимое произведения как-то связано с каким-то расследованием. Но сам по себе жанр совершенно ничего не говорит о смысле произведения и о том, что именно в нем происходит и почему. Да, это полезно, чтобы понять, на какую полку в магазине нужно положить эту книгу. И это важно. Но определение жанра не скажет нам, кто убийца, кого убили, почему убили и для чего.
Автор:
Денис Петришин, магистр филологии, психоаналитик, автор блога PsyCase.
Все ресурсы PsyCase:
Boosty: boosty.to/psycase
Dzen: dzen.ru/psycase
Telegram: t.me/psycaseanalytic
YouTube: youtube.com/@psycase