1.
Величественна и скромна,
почти без игл, помню, над обрывом,
под Старой Рузой, старая сосна
играла воздухом. И я был вырван
из мира, зачарованный игрой
эоловой сосны и ветра.
Сосна упала на меня иглой,
не уколо́в. И было счастьем это!
О, если бы ещё хотя бы раз
мне удалось бы подсмотреть природу,
глядящую с обрыва в воду
легко, спокойно, без прикрас, –
я увидал бы в водном отражении
жизнь Бога в запредельном измерении.
2.
Жизнь Бога в запредельном измерении –
душа моя. Но жизнь моя – предел.
Давно уж осень, лес мой поредел,
как время, перешедшее в безвре́менье:
то вечности печальный суррогат,
хотя и осень с виду золотая.
Душа моя – изгнанница из рая,
где помнится ей запредельный сад.
Ах, листопад снаружи райских врат! –
воспоминание, прозрение и мука.
Падение листа – наука,
как пережить естественный распад
в преддверии восьмого дня:
здесь нет ни стен, ни крыши нет, ни дна.
3.
Здесь нет ни стен, ни крыши нет, ни дна:
Вселенная сама себе окру́га.
И это значит, Истина одна –
одна на всех: и на врага и друга.
И потому не делится хитон.
Не убивай, когда возможен жребий.
Всё решено давным-давно на небе –
распят Христос как деревом крещён.
Сосна и кедр и кипарис – уму
их деревенскому, древесному
доверие непостижимо крестное:
«Зачем на свет мы родились деревьями?
Не верим больше никому и ничему –
ни вечности, не говоря о времени».
4.
Ни вечности, не говоря о времени,
ни дальних звёзд, не говоря о ближних,
я не хочу, поскольку лишь по вере мне
даётся всё, что для меня не лишне.
И Родина юродивого цвета,
блаженная, где надо и не надо.
И женщина из Ветхого Завета,
достойная любви и листопада.
И тихое письмо под шум дождя –
ни для кого, но с адресом для всех.
То букв озимых за́годя посев:
бежит лошадка, а за ней – ладья.
Но кто прочтёт, что поле сотворит?
Лишь Он один, единственный в Троих.
5.
Лишь Он один, единственный в Троих,
Себя в творении не растворив,
присутствует в творении и вне,
открытый только здесь и не-
приступный там, где Он – один,
единственный в Троих неуследим,
как маятник к Троим от Одного,
и вновь – Один, и снова нет Его.
Скрещенье сил небесных и земных
в России называется погост.
Зимой в снегу здесь лихорадка звёзд,
а летом – производство земляник.
Их собирают Странники втроём:
лишь Трое их, но тройственных в Одном.
6.
Лишь Трое их, но тройственных в Одном.
Такие листья-лопасть у смоковницы.
Природа постоянно беспокоится –
непостоянны листья за окном.
Один на свете постоянен Он –
не потому ли, что Он Сам есть свет?
И тьмы в Нём нет, и перемены нет:
один и тот же Он для всех времён,
для всех народов и племён.
И постоянство, как ни назови,
есть свет любви, свидетельство любви.
О, как изменчив мой случайный стих!
Где взять слова́, чтоб слов Твоих,
любовью связанных, – мне не расторгнуть их?
7.
Любовью связанных – мне не расторгнуть их:
живых и мёртвых, жизнь и память.
И нас вот-вот уже не станет,
но мы останемся в живых!
Пусть – не в себе, пускай – в других.
И безымянная молитва
взовьётся к небу: Бог велит нам
всех помнить: в Боге нет чужих.
Где двое-трое молят в унисон –
во имя Сына Божия – Отца и Духа,
там сила Тро́ичного слуха
не может Троицу не умолить!
Бог любит троицу. Её не разделить
и не смешать: без Троицы – не Он.
8.
И не смешать: без Троицы – не Он.
Пятидесятница. В берёзках храм и дети.
А между веток – свежий ветер
как ветерок, Святаго Духа полн.
И каждая берёзка словно сход,
сошествие небесное на землю.
И русский разберёзовый народ
справляет в душах Духу новоселье.
Берёза летом сока не даёт,
берёза летом Духа отдаёт.
И нету лучше Новосёла,
когда берёзовое соло
пронзает сердце и чело:
любовь и мысль – и больше ничего.
9.
Любовь и мысль – и больше ничего.
Любовь есть крона, я в тени́ её.
А мысль есть ствол для глаза моего:
в любви увидеть сердце не моё.
Раскинув руки и закрыв глаза,
лежать в траве вдвоём – как после чуда!
Любовь без мысли. Этого нельзя.
Но это есть! – и это ль не оттуда?
С небес забредшая на землю Песней Песнь,
не символическая, а живая!
Сквозь веки за тобой я наблюдаю –
и снова оживаю в е с ь !
Мысль при любви – всего лишь часть пароля,
вернее, всё, поскольку в мысли – воля.
10.
Верне́е всё… Поскольку в мысли – воля,
постольку всё становится вернее.
Пшеница набирает силу в поле,
а человек – в Божественной идее,
которую Сам Бог вложил
в наш ум, помимо нашей воли,
и волю дал, и веру одолжил:
вернуть её да будет каждый волен!
Покос прошёл, и острое жнивьё
напомнило мне прошлое моё,
где я уверовал на волосок
как поля хлебного забытый колосок,
где сжаты все до одного,
и воля к жизни есть любовь его!
11.
И воля к жизни есть любовь Его –
первоначальная любовь Поэта.
Он – Бог Поэт, Он – Существо,
любвеобильнее какого нету.
И, ведая, из ничего
творит Вселенную… А для чего?!
Его распнут, её погубят…
Но не творить не может Тот, Кто любит.
И Мыслящий не может не творить:
мысль невозможно затворить.
Шесть дней Вселенских – шесть Вселенских строк.
В седьмой – пробел. Предание седое –
Поэма Бытия. Поэт есть Бог,
и мыслить жизнь – Его благая доля.
12.
И мыслить жизнь Его – благая доля,
рассматривая всё как осязая,
прислушиваясь ко всему, не зная,
чему ещё научит Он в сей школе.
Одно понятно, что научит благу,
что всё – добро, и всё добро – зело́.
Но человек примешивает зло
к добру и переносит на бумагу
смешение добра и зла: наш гений
способен только лишь на светотени…
И где же то заветное село,
где ночь светла и в сумерках светло?
К Нему влечется тварь и всё творенье:
Он – Сущий, Суть, Существенность всего.
13.
Он – Сущий, Суть, Существенность всего,
любого человека Корень,
кто воле жить Его покорен,
давая жить другим: не своего
обряда, племени, воззренья,
уклада, склада, поколенья
и группы крови не своей –
в Адаме корень всех людей!
Иначе жизнь – борьба существований
за право жить под солнцем как под Богом,
где солнце есть, от Бога – лишь названье,
и дьявол рыщет по дорогам,
и остается только «кто – кого?» –
и без Него не будет ничего.
14.
И без Него не будет ничего,
что до́лжно быть: ни красоты́ творенья,
ни радости, ни воскресенья,
ни искупленья моего,
ни жизни вечной – ничего.
А будет то, что быть не до́лжно:
и вера и любовь подложна,
и безнадежное чело,
которым бить мне суждено
Антихристу… Но Бог явился
и в Кане Галилейской объявился –
и воду превратил в вино!
Так Жизнь явилась к нам Сама –
величественна и скромна.
15.
Величественна и скромна
жизнь Бога в запредельном измерении.
Здесь нет ни стен, ни крыши нет, ни дна,
ни вечности, не говоря о времени.
Лишь Он один, единственный в Троих,
лишь Трое их, но тройственных в Одном.
Любовью связанных – мне не расторгнуть Их
и не смешать: без Троицы – не Он.
Любовь и мысль – и больше ничего,
вернее, всё, поскольку в мысли – воля,
и воля к жизни есть любовь Его,
и мыслить жизнь – Его благая доля.
Он – Сущий, Суть, Существенность всего,
и без Него не будет ничего.
13–16 сентября 2006 г.
Оскар Грачёв