Пересылаю вам письмо своей старшей сестры Валентины Георгиевны Чекуновой — с её разрешения. Сестра работает воспитательницей детского сада в Волгограде.
Отвечая на мою просьбу, сестра рассказывает о горьком военном времени:
«Сестричка, ты была совсем маленькая, тебе не было ещё и пяти, и многого ты, конечно, не помнишь. Когда начались ожесточённые бои под Сталинградом, мы жили неподалёку, на маленькой станции, у бабушки с дедом. Все братья мамы (кроме Шурика, ему было 17 лет) ушли на фронт, с первого дня воевал наш отец — вестей ни от кого не было. Помню: стояла жара, пыль оседала толстым, мягким слоем. Дядя Андрей забежал домой измученный, а улыбался и плакал. Обняв бабу Машу, выпил воды и побежал догонять своих. Был он политруком, больше вестей от него не получали.
Фашисты старались отсечь Сталинград — всё время бомбили станцию. В одну из бомбёжек убило Шуру, тётю Фиму и её внучонка, которого она держала на руках. А меня ранило в ногу. Дедушка Михаил Васильевич прикрыл плащом убитых, схватил меня, истекающую кровью, и понёс в соседний хутор, где стоял военный госпиталь. Положили меня в солдатскую палату. В окнах — ни одного стекла. Раненый с соседней койки достал кусок сахара: ешь, говорит, чтоб кровотечение остановилось. Сам лежит на автомобильной камере — бедро раздроблено.
На другой койке, опоясанный верёвкой, чтобы не упал, ещё солдат. Не приходит в сознание, лица не видно. Голова — один слипшийся ком марли и крови. За окном в пояс стоят лопухи. Больше никогда таких не видела. В них лежат те, кого не смогли доставить до госпиталя живыми. Лежат — некому закопать. На колючей проволоке мотаются сполоснутые бинты. Такими и перевязывали.
К ночи духота немного спадала, хотелось уснуть, но шуршали лопухи, и сердце стискивал страх — кто в них? А тут ещё слышится монотонный звук — летит самолёт. Летит тяжело, с бомбами. Кто может, выскакивает в убежище. Тот же солдат, что рядом, зову его дядей Серёжей, подаёт слабый голос: «Валя, ты не плачь, не бойся, я тоже здесь!» Лежим, вжавшись в койки. Совсем рядом раздаются глухие взрывы.
Утром приходит врач, смотрит мою ногу. Говорит сестре, качая головой: «Рваная рана. Большая потеря крови. Температура опять сорок...» Сестра вздыхает: «Надо бы промыть рану, да нет марганцовки. И бинтов нет!»
К обеду с хутора прибежала мама, оставив вас одних. Где-то близко громыхает фронт — мама терзается, что придут фашисты. Она принесла молока, мы выпили его залпом. Подошла врач — седая, строгая, по фамилии Снежко. Сказала, что, если ногу не ампутировать, девочка к утру умрёт. Мама рыдала в голос...
Что ещё, родная, вспомнить? Когда дедушка, оставив меня в госпитале, вернулся домой, на улице не было ни души. Все убежали в поле, в подсолнухи. Возле убитого Шуры сидела бабушка. Увидев деда, она заголосила. К вечеру прибрели люди, стали искать своих. Собрали, закопали всех скопом. Тут-то наш дед дрогнул. От сыновей ни звука, и здесь смерть гуляет. Разбил деда паралич, дня через три умер. Было ему шестьдесят лет, все до единого зуба были целёхоньки. Бабушка Маша пережила его недолго. Умирая, всё страшилась, что маму оставляет с малышами: «Пропадёшь ты, Прасковья, со своей шелухой...».
Врач Снежко меня все же отвоевала у смерти. Где-то она, моя спасительница? Жива ли? А дядя Серёжа? Я назвала сына его именем. Нога моя хотя и изуродованная, а служит. Только к непогоде ноет рана... Никто из наших с войны не вернулся.
Вот, Нинуха, к вопросу о «першингах» и рейганах. На американской земле не рвались бомбы, не убивали, не калечили детей. Трудно нам достучаться до их сердец.
Обнимаю тебя. Твоя сестра Валентина»
Вот какое письмо получила я из города моего детства. Пусть прочитают его люди и с минуту посидят молча, как я.
Пусть вспомнят те, кто пережил войну, те по времени уже далёкие годы, но такие близкие в памяти всех, кто был на фронте, кто ковал Победу в тылу.
Пусть прочитают его молодые люди и задумаются, какой ценой далась Победа их отцам и дедам.
Н. ИВАНОВА (1984)
★ ★ ★
«Где-то оно, моя спасительница, жива ли?» — писала В. Чекунова. И вот передо мною письмо бывшего хирурга Лидии Людвиговны. Фамилия её оказалась не Снежко, а Снешко.
«Рада узнать, дорогая Валентина, что вы здоровы. Хочу поблагодарить вас за вашу памятливость. Война не минула меня своими горестями — погиб мой двадцатилетний сын. А другой, хирург, умер сравнительно молодым. На его здоровье тоже сказалась война...»
Л. Л. Снешко 92 года, она — заслуженный врач Украинской ССР, награждена орденом «Знак Почёта». У неё было пятеро сыновей. Сейчас вместе с семьёй младшего Лидия Людвиговна живёт в Днепродзержинске.
3. БЫСТРОВА (1985)