1. Георг Вильхельм Фридрих Хегель, родившись ребёнком хилым и болезненным физически, перенеся кучу опасных заболеваний в детстве и юности, тем не менее сумел в этой не самой подходящей природной оболочке вырасти в Геркулеса ума. И, дав впоследствии все доказательства своей гениальности, вправе был рассчитывать на полное внимание ко всем деталям своего умственного творчества со стороны своих современников, своих потомков, а также внимание людей совершенно чуждых немецкой культуре, немецкому языку и собственно персоне Г. В. Ф. Хегеля. Ибо такое внимание и такой интерес нужны самим внимательным, самим интересующимся, а не гениальному автору.
Вот почему прочесть и тщательно изучить всего Уильяма Шекспира (1564.04.26 — 1616.05.03), всего Иоганна Вольфганга фон Гёте (1749.08.28 — 1832.03.22), всего Александра Сергеевича Пушкина (1799.06.06 — 1837.02.10), всего Алексея Фёдоровича Лосева (1893.09.22 — 1988.05.24), как и всего Георга Вильхельма Фридриха Хегеля (1770.08.27 — 1831.11.14) важно для нас самих, ибо дурень думкой богатеет, а человек неглупый всегда готов «присвоить ум чужой», ибо то, что открыто в долгой работе ума гения, чертовски трудно повторить быстро и сразу, а при наличии уже открытого неразумно пыжиться над уже известным и превосходно изложенным, великолепно представленным.
2. Не нужно думать, что в мелочах или ранних работах гений превращается в обывателя или опускается до банальностей. Пример Карла Генриха Маркса (1818.05.05 — 1883.03.14), уже в гимназических сочинениях представившего ту методологию научного исследования, которой придерживался всю жизнь, говорит об обратном.
Диссертация 1801 года, написанная Г. В. Ф. Хегелем на латыни, изданная в Йене и защищённая в качестве докторской, хотя и посвящена вроде бы такой астрономически отвлечённой теме, как орбиты планет, то есть небесной механике, на поверку оказывается текстом зрелого мыслителя, текстом, заслуживающим самого внимательного прочтения и попутного размышления. И нетрудно в это не только поверить, прикинув сколько лет от роду Г. В. Ф. Хегелю уже было к этому времени, но и попросту прочитав текст, который в современных изданиях занимает со всеми пробельными полями чуть больше тридцати страниц.
На русский язык текст «Dissertatio philosophica de orbis planetarum» переведён с латыни Исидором Борисовичем Румером, по-русски же впервые напечатан в журнале «Под знаменем марксизма», 1934, № 6, а в 1970 году для сборника хегелевских «Работ разных лет» перевод Исидора Борисовича Румера (1884.03.19 — 1938.07.17) сверен Александром Викторовичем Михайловым (1938.12.24 — 1995.09.18).
Гегель, Г. В. Ф. Об орбитах планет. Философская диссертация. — Гегель, Г. В. Ф. Работы разных лет. В 2 томах. Т. 1. М.: «Мысль», 1970. Сс. 235 — 266.
Несколько фрагментов из этого текста будет благом для ума и интеллектуального созерцания рассмотреть.
3. Текст 1.
«За исключением небесных тел, все остальные тела, порождаемые природой, как бы совершенно в своём роде ни выражали они образ Вселенной, не являются самодовлеющими в отношении первичной силы природы, то есть тяжести, и погибают под давлением целого; небесные же тела, не прикованные к месту и более совершенно заключающие в самих себе центр тяжести, шествуют подобно богам в ясном эфире. Поэтому нет более возвышенного и чистого выражения разума, нет предмета, более достойного философского рассмотрения, чем то живое существо, которое мы именуем солнечной системой. И похвала, которую Цицерон воздаёт Сократу за то, что он низвёл философию с неба и внедрил её в повседневную жизнь людей, либо вообще не заслуживает внимания, либо должна быть истолкована в том смысле, что философия не может принести никакой пользы людям, если она не снизойдёт к ним с неба, и что все эти усилия должны быть поэтому направлены на то, чтобы поднять её на небо».
Гегель, Г. В. Ф. Об орбитах планет. Философская диссертация. — Гегель, Г. В. Ф. Работы разных лет. В 2 томах. Т. 1. М.: «Мысль», 1970. С. 237.
4. Вступительный абзац рассуждения, в котором Г. В. Ф. Хегель сразу берёт быка за рога. То, что в унылом академизме называется обоснованием актуальности темы исследования. По Г. В. Ф. Хегелю нет в природе лучшего места демонстрации ума, нежели Солнечная система. В природе божественный разум проявляется в Солнечной системе в наиболее чистом виде. Именно поэтому мысль человеческая, исследующая солнечную систему и её законы, сама подымается на небо, а человек умом своим приближается к уму Бога.
5. Текст 2.
«Хотя понятия центростремительной и тангенциальной сил заимствованы физикой из геометрии, однако этот метод конструирования явления из абсолютно противоположных начал отнюдь нельзя считать геометрическим. Ибо геометрия вовсе не старается конструировать круг или другую кривую из линий, пересекающих[244 — 245]ся под прямым или каким-либо другим углом, а принимает круг или другую исследуемую ею кривую за данность и показывает, как подобными данностями определяются отношения остальных линий. Этому истинному методу и должна была бы в точности следовать физика — методу, согласно которому сначала полагается целое и уже из него выводятся отношения частей, а отнюдь не обратному методу, по которому из противоположных сил, то есть из частей, слагается целое. Но возможно ли вообще, чтобы физическая астрономия, устанавливающая свои законы с помощью математики, не следовала на самом деле за математикой? Ведь всегда, когда астрономия толкует как будто о центробежной силе, о центростремительной силе, о силе тяжести, она фактически говорит о своём явлении в целом. Уже геометрия утверждает не о любой линии, что она равна корню из суммы двух квадратов, а исключительно только о гипотенузе, то есть о части, определяемой целым, каковым здесь является прямоугольный треугольник, причём она отличает эту часть как от целого, так и от остальных частей. В астрономии же мы имеем нечто большее: величиной центростремительной или центробежной сил и силы тяжести определяется здесь одно и то же явление, именно всё движение в целом, так что совершенно безразлично, будем ли мы при решении какой-нибудь задачи исходить из величины силы тяжести или центростремительной или центробежной силы. В том-то и дело, что все эти различные силы — только пустые названия, без которых лучше было бы обойтись, ибо из пустоты этого различения и возникли вся путаница и нелепость в объяснении явлений. Явное противоречие заключается уже в том, что явление, вызываемое центростремительной силой, изображается синусом-версусом, а вызываемое центробежной изображается касательной, а в то же время каждая из этих сил приравнивается к другой. И устранить это противоречие не помогут никакие ссылки на первое и последнее отношения возникающих и исчезающих величин, которые в случае дуги, синуса-версуса и касательной сводятся к отношению равенства, так что эти линии могут взаимно заменять друг друга. Ибо названные [245 — 246] первое и последнее отношения оказываются здесь лишь тогда отношениями равенства, когда они вообще исчезают, когда уже не остается места ни для дуги, ни для синуса-версуса, ни для касательной, ни для различия рассматриваемых сил; центробежная сила равна центростремительной только тогда, когда величиной той и другой действительно выражается величина всего движения, и, таким образом, отношение этих сил, их различие и их названия испаряются в ничто.
Что касается пустоты этих различений, то, во-первых, прямо признается, что центростремительная сила совпадает с силой тяжести; все усилия Ньютона были направлены на то, чтобы доказать их тождество. Следовательно, вся эта физическая конструкция движения небесных тел, сводящая все явление в целом к силе тяжести, но вместе с тем различающая центростремительную и центробежную силы как два фактора силы тяжести, падает сама собой, поскольку один из факторов полагается равным всей силе. Далее, закон центростремительной силы, гласящий, что она находится в обратном отношении к расстояниям и что в этом отношении содержится вся величина движения, уже включает в себя и содержит в себе приписываемое центробежной силе тангенциальное направление. Ибо круговое движение выводится не из одного только стремления к центру, а признаётся составленным из движений по центральному и по тангенциальному направлениям. Но если вся величина движения приписывается центростремительной силе и определяется величиной последней, то ясно, что она не противополагается центробежной силе, но что все явление в целом выражается ею одной; поэтому при геометрической конструкции действие центростремительной силы, и изображается площадью всего треугольника, одним из факторов которого служит касательная, или же сектором. Насколько необходимо при математическом вычислении приравнять одну силу к другой или, вернее, положить её как целое, видно из того, что полная величина противоположных сил должна измеряться не только тем, что одна из них действительно произвела, а и тем, что она произвела бы, если бы ей не препятствовала другая, так что при вы[246 — 247]числении каждой силе должно быть приписано то, что произведено другой. Истинная величина центростремительной силы должна поэтому выражаться не только через синус-версус, но и через касательную или через диагональ как их произведение, и точно так же истинная величина центробежной силы — не только через касательную, но и через синус-версус или их произведение. Отсюда следует, что и центробежная сила находится в обратном отношении к расстояниям, и, отведём ли мы исследуемое явление к той или другой из обеих этих сил, решение любой задачи будет всегда одним и тем же».
Гегель, Г. В. Ф. Об орбитах планет. Философская диссертация. — Гегель, Г. В. Ф. Работы разных лет. В 2 томах. Т. 1. М.: «Мысль», 1970. Сс. 244 — 247.
6. Самое само этого текста: «Этому истинному методу и должна была бы в точности следовать физика — методу, согласно которому сначала полагается целое и уже из него выводятся отношения частей, а отнюдь не обратному методу, по которому из противоположных сил, то есть из частей, слагается целое».
В современной изощрённой диалектической интерпретации мы бы сказали: целое целиком определяет собой части, части же определяют собой целое лишь частично.
Именно поэтому научное исследование надо осуществлять (1) от целого к частям, а не наоборот — (2) от частей к целому.
Первый путь даёт примат холизму, теоретизму и идеализму, второй мыкается с конгломератом абстрактных бессвязных частей, эмпиризмом и материализмом.
7. Текст 3.
«Обращаясь к интересующему нас здесь отделу физики, мы легко убеждаемся, что это скорее небесная механика, чем физика, и что излагаемые в астрономии законы черпаются скорее из математики, чем действительно берутся из самой природы или строятся разумом. В самом деле, после того как счастливый гений нашего великого Кеплера открыл законы обращения планет, явился Ньютон, которого прославляют за то, что он доказал эти законы не физическим, а геометрическим способом, хотя его же превозносят за включение астрономии в физику. В действительности же Ньютон вовсе не ввёл силу тяжести, отождествляемую им с центростремительной или притягательной силой, в этот отдел физики (ибо и до него все физики считали отношение планет к Солнцу истинным отношением, то есть реальной и физической силой), а только сравнил количественную сторону силы тяжести, как она обнаруживается опытом на телах, находящихся на нашей земле, с количественной стороной движений небесных тел, да и вообще свёл всё к математическим — отношениям, геометрическим и арифметическим. По поводу этого соединения математики с физикой следует особенно предостеречь против смешения чисто математических соображений с физическими, против подмены линий, которыми геометрия пользуется для доказательства своих теорем, силами или направлениями сил. Правда, математическое как целое нельзя считать чем-то чисто идеальным или формальным, ибо оно есть вместе с тем нечто реальное и физическое: соотношения величин, обнаруживаемые математикой, присутствуют в самой природе именно потому, что это отношения разума, и, будучи познаны, являются законами природы. Но от самого целого следует отличать его анализ и изложение, которые отвлекаются от совершенной целостности природы. Одна часть математики, геомет[237 — 238]рия, отвлекается от времени, а другая, арифметика, — и от пространства; первая конструирует геометрическое целое на основе одного только пространства, вторая — арифметическое целое на основе одного только времени, и таким образом принципы познания этих формальных целостностей отрываются от истинных соотношений реальной природы, в которых время и пространство связаны неразрывно. Высшая же геометрия, которая соединяет геометрию с математическим анализом и которая сама возникла вследствие необходимости измерять время и пространство в их взаимной связи, устраняет этот разрыв лишь отрицательно, с помощью понятия бесконечного, и не даёт истинного синтеза времени и пространства, отнюдь не отступая в своих операциях от формального метода геометрии и арифметики. Поэтому нельзя смешивать то, что относится к свойственным математике формальным принципам познания, с физическими точками зрения, нельзя приписывать физическую реальность тому, что обладает реальностью только в области математики.
Правда, Ньютон не только назвал своё прославленное творение, в котором он изложил законы движения и показал их действие в системе мира, «математическими началами естествознания», но и не раз подчеркивал, что слова «притяжение, толчок, стремление к центру» употребляются им вперемежку, без их различения и всегда в математическом, а не в физическом смысле: читатель не должен думать, что этими словами автор хочет обозначить какой-либо физический вид, или способ действия, или какую-либо физическую причину и что он приписывает центрам (этим математическим точкам) реальные физические силы, хотя бы он и говорил местами о притягательном действии центров и о центральных силах. Но каково было представление Ньютона о физике, видно уже из его замечания, что с физической точки зрения притяжения было бы, пожалуй, правильнее называть толчками; мы же, напротив, полагаем, что толчок относится к области механики, а вовсе не истинной физики. О различии этих двух наук мы ещё скажем ниже, а здесь заметим только, что если Ньютон хотел говорить о математических отношениях, [239 — 240] то непонятно, почему он вообще употребляет слово «силы»: ведь математика занимается только количественными отношениями явлений, исследование же силы относится в область физики. Но Ньютон, вполне уверенный, что он всюду определяет отношения сил, возвёл полуфизическое, полуматематическое здание, в котором не так-то легко различить, что относится к физике и действительно является шагом вперёд в этой науке».
Гегель, Г. В. Ф. Об орбитах планет. Философская диссертация. — Гегель, Г. В. Ф. Работы разных лет. В 2 томах. Т. 1. М.: «Мысль», 1970. Сс. 237 — 240.
8. Какой ясный тезис! Какой точный призыв не отождествлять теоретические модели с моделируемым предметом. Г. В. Ф. Хегель уже в 1801 году утирает нос не только Исааку Ньютону и всем ньютонианцам, но и Альберту Айнштайну и всем физикам-релятивистам XX и XXI веков, каковые физики, в случае ньютонианцев, путают теоретические положения и предмет природы, а в случае айнштайнианцев уже именно методично объединяют пространство со временем и материей, ибо если можно рассуждать об искривлённом гравитирующими массами пространстве-времени и отождествлять своё рассуждение с физической реальностью, то острастка Г. В. Ф. Хегеля работает сполна, на все 100% своей производственной мощности.
«Поэтому нельзя смешивать то, что относится к свойственным математике формальным принципам познания, с физическими точками зрения, нельзя приписывать физическую реальность тому, что обладает реальностью только в области математики». Золотые слова!
Как верно вопрошает, и вопрошает вполне конгениально Георгу Вильхельму Фридриху Хегелю, Виктор Григорьевич Катющик: «Что в пространстве искривляется? Как можно искривить пустоту? За что хватать пространство и в какую сторону гнуть, чтобы получить действительно искривлённое пространство?»
Как искривишь пространство, сразу позвони. Приеду сам. Мне хочется всё видеть.
Скрививши время, поздно не трезвонь. Оставь звонки на утро. Время терпит.
9. Текст 4.
«В этом методе, пытающемся объяснить изменение скорости не только каждой отдельной планеты, но вообще всех тел, обращающихся по круговым орбитам, ясно обнаруживается постоянный приём эмпирической философии, сам вращающийся в круге: различие скоростей планет объясняется различием интенсивности сил, а различие интенсивности сил — различием скорости».
Гегель, Г. В. Ф. Об орбитах планет. Философская диссертация. — Гегель, Г. В. Ф. Работы разных лет. В 2 томах. Т. 1. М.: «Мысль», 1970. С. 248.
10. Такой наивный круг в рассуждении одного автора К. Г. Маркс однажды удачно характеризовал: «отсылает нас от Понтия к Пилату».
Текст 5.
«Во всяком обществе цена каждого товара в конечном счёте сводится к какой-либо одной из частей или же ко всем им трём вместе» {то есть заработной плате, прибыли, ренте} «...Пожалуй, к этим трём частям можно было бы прибавить некоторую четвёртую часть, необходимую для возмещения капитала арендатора, то есть для возмещения износа его рабочего скота и других орудий земледелия. Но надо принять по внимание, что цена всякого орудия в этом хозяйстве, например рабочей лошади, сама состоит из тех же трёх частей: ренты с земли, на которой лошадь была вскормлена, труда, затраченного на уход за ней и содержание её, и прибыли арендатора, авансировавшего как эту ренту, так и заработную плату за этот труд. Поэтому, хотя цена хлеба и должна оплачивать цену и содержание лошади, тем не менее полная цена его разлагается, непосредственно или в конечном счёте, на те же самые три части: ренту, труд» {следует сказать: заработную плату} «и прибыль» (A. Smith. [«An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth of Nations». Vol. I, London, 1776, p. 60 — 61]). Мы покажем впоследствии, что А. Смит сам чувствует всю противоречивость и недостаточность этой увёртки, ибо это только увёртка, когда он отсылает нас от Понтия к Пилату, нигде не показывая нам той действительной затраты капитала, при которой цена продукта в конечном счёте без остатка распадается на эти три части».
Маркс, К. Капитал. Критика политической экономии. Т. 3. Кн. 3. Процесс капиталистического производства, взятый в целом. Ч. 2. (главы XXIX — LII) — Маркс, К. Энгельс, Ф. Сочинения. Изд. 2. В 50 тт. Т. 25. Ч. 2. М.: Государственное издательство политической литературы, 1962. С. 411. Примеч. 52).
11. В школьной физике чуть более вдумчивых учеников непрерывно приводило в почти баранье недоумение определение «Масса — мера инертности», когда при вопросе «А что же такое мера инертности?» им с улыбкой снисходительного превосходства учитель отвечал «Масса!»
Так и здесь, в «эмпирической философии»: «различие скоростей планет объясняется различием интенсивности сил, а различие интенсивности сил — различием скорости».
Да-да, мы всё поняли, ваши объяснения приятны и приняты... Ступайте на кухню, там вас накормят супом из такой же требухи мысли.
2024.06.20.