Мне посчастливилось прочесть Войну и мир не из обязаловки, а, что называется, по зову сердца. И знаете, что я вам скажу? Сокращать там нечего.
Довольно трудно выдержать высокий эмоциональный накал на протяжении четырех томов. Дважды Лев Николаевич переходит линию, разделяющую художественный текст и философский трактат, и читать становится сложно. Но...
Это нормально. Если вы возьмете с полки Собор Парижской Богоматери, вы обнаружите там в середине книги философский трактат. И во многих других книгах того времени вы обнаружите размышления авторов, вшитых в текст художественного произведения. И делалось это не ради объёма, а потому что автору было что сказать. А ещё автор, наверное, не считал читателей одноклеточными.
Когда мы говорим: "ой-ой-ой, Толстой рассуждает в книге, он графоман! ай-ай-ай! Как такое возможно!", мы расписываемся в собственной интеллектуальной нищете. Это не с Толстым что-то не так, это мы слишком привыкли к сладенькому. Мы открываем книгу со сладострастным ощущением, что нас там будут соблазнять, ублажать, развлекать. Но ради всего вышеперечисленного следует идти в кабаре.
Произведение искусства в его изначальном смысле должно заставить человека сострадать. Через сопереживание мытарствам героя человек приходит к катарсису.
Кто вам сказал, что путь к истине должен быть непременно весёлым?
Но вернёмся к Толстому. Не считая этих двух эпизодов (хождения Безухова за тридцать три масонских ложи и окончания), это произведение эмоционально заряжено, и истерически, и элегически, и трагически, и даже место ненависти и гневу в нём нашлось.
А ещё вспомните, как Лев Николаевич описывает смерть своих любимых персонажей. Они умирают мучительно и долго, без пафоса и музыки.
