Аленка тронула легкую, стеснительно касающуюся серого берега пену босой ногой, вздрогнула от холода. Неласковое море стыло в этих неласковых берегах, студило и душу и тело, но странно манило к себе. Сейчас, когда разбушевавшегося от восторга до слез и тоненького визга Мишаню стащили с лошади, кое-как угомонили, уложили спать в огромной палатке, похожей на небольшую избу, стало потише. п
Палаток оказалось несколько, Мирон явно собрался прожить здесь пару дней. Даже Аленке с Проклом досталась одна - крошечная, только заползти, но с хорошим спальным мешком и окошком. И когда, наконец, все стихло, каждый смог заняться чем-то своим, Аленка тихонько накинула полог своей палатки, где спал, как сурок уставший Прокл и пошла к морю. Оно тянуло ее к себе. Своим холодом, неприветливостью, глухим спокойствием, отрешенностью. Ей хотелось просто посидеть у этой сизой воды, остудить ладони и ступни в сером, похожем на тлен песке, подумать. Аленка нашла укромный уголок между вылизанной до блеска поваленной огромной сосной и здоровенным валуном, удивительно теплым, нагретым этим белым, непохожим на себя солнцем, села на ветку, зарылась кончиками пальцев в песок, закрыла глаза. Посидев, вдруг, сама не понимая зачем, скинула платье, оставшись в трусиках и лифчике и зашла по щиколотку в воду
- Купаться? Компанию составишь?
Аленка вздрогнула, ледяным холодом ее протянуло по спине, даже застыло сердце. Из-за валуна выходил Мирон. Он явно купался в этой жуткой воде, тело его, хрящеватое, каменно-мускулистое, длинное, как хлыст, но сильное блестело на заходящем солнце, казалось хищным, как у коршуна. Аленка выскочила на берег, судорожно натянула тапки, схватила платье. И не успела. Точным броском Мирон настиг ее уже у сосны, завалил спиной на толстый гладкий ствол, впился чугунным ртом в губы. И когда она почувствовала руку, проскользнувшую за ткань лифчика, то нащупала острую торчащую ветку, неимоверным усилием сломала ее и ткнула острым сучком Мирону в живот.
Это, конечно бы не спасло ее, но отвлекло мужика на секунду, а потом она даже не поняла, что случилось. Кое-как избавившись от хлынувших потоком слез, она вжалась спиной в камень и с ужасом смотрела, как катаются по песку два тела. И не просто катаются - бьются насмерть, грызут друг друга, как два волка, а от лагеря, на ходу вытаскивая оружие несутся охранники.
…
- Никаких мер к вам, идиотам, я применять не буду. Пока. И скажите спасибо - так распорядился Мирон.
Бэлла меряла шагами комнату, смотрела брезгливо, боялась касаться всего, что так любовно и тщательно было отмыто и отчищенно Аленкой, брезговала их домом местная королева. Она и на Прокла смотрела с издевкой, с какой-то странной ухмылкой, вроде, как знала чего-то, но скрывала. А на Аленку так вообще, как на дворовую шавку - вертится под ногами, мешает. Прокл смотрел на начальницу сурово и серьезно. Они с Аленкой всю ночь не спали, ждали, когда за ним придут, держались за руки, боясь, что как только они разожмут ладони, Прокл исчезнет. Но до утра никто не пришел, а на рассвете в небе, тяжело жужжа, как усталый шмель развернулся вертолет, и Аленка поняла, что Мирон улетел.
- Мальчик остался. Со всей прислугой. Будет жить здесь еще две недели. И поскольку он к тебе, Елена, привязан, Мирон решил все оставить, как есть. Ну, а потом он распорядится о вашей дальнейшей судьбе.
Еще раз оглядев притихших преступников королевским взглядом, она подошла поближе к Проклу, ткнула его пальцем в грудь.
- Ты! Завтра на промысел. Хватит прохлаждаться, здоров, как конь. Судя по драке. А ты…
Она повернулась к Аленке, в прищур глянула ей в лицо.
- Полностью поступаешь в распоряжение Любови. Она теперь твой царь и бог. И не рыпаться. Натворили дел.
…
Проводив Прокла Аленка постояла на пороге, глядя, как ненастоящее солнце поднимается над тундрой, натянула ватник - утром уже было холодно, как зимой, и побрела к дому Мирона. Она понимала - это перемирие временное, так просто это им не спустят и надо что-то делать. Бежать? Отсюда не убежишь. Зимой, как ей рассказали, еще можно, по зимнику, осенью вариантов нет. Придется просто сидеть и ждать, когда им придумают казнь. Впрочем, очень может быть, что казнь уже придумана…
…
- Алена… Давай рисовать! Ты обещала!
Мишаня жался к Аленке, как брошенный котенок. Он не выпускал ее из виду ни на минуту, держал ее за руку, и Аленка могла уйти, только, когда он засыпал. Вот и теперь, он сидел за большим столом в классной комнате, Аленка сидела рядом и помогала ему выдавить из тюбиков с краской понемногу на палитру. Мишаня кинул пару кисточек в масло, поболтал ими там, как ложкой в чае, потом повесил на локоть большое полотенце, толкнул Аленку в бок
- Не смотри. Я сам. Это тебе нарисую. В подарок…
Аленка отвернулась к окну и долго так сидела, глядя, как медленно плывут по белесому небу почти зимние облака. А когда обернулась - еле сдержала крик. На мольберте среди этих зимних облаков и серого неба плыла белоснежная лошадь. Она была прекрасна. Тонкое, стройное тело вытянулось струной, как будто лошадь боролась с ветром. Но она этот ветер побеждала, она была сильнее всех ветров. А за ее небольшой изящной головкой с острыми ушками летела светлая кудрявая грива. И грива была очень похожа на Аленкины кудри. Во всяком случае, ей так показалось.