Из истории заказных убийств на Руси
Как-то попалась на глаза репродукция с картины очень известного когда-то художника А.Д. Литовченко. Она изображала один из последних эпизодов жизни Ивана Грозного. Царь показывает английскому послу Джерому Горсею свои сокровища.
Англичанин оставил довольно подробное описание этого события.
Из этого описания ясно, например, что царь был достаточно сведущим относительно таинственной силы камней. Правда, в духе своего времени. Вот взял он несколько кусочков бирюзы и сказал, оборотясь к Горсею:
— Видишь, как камень этот побледнел в моих руках. Это значит, что отравили меня. Смерть моя пришла...
Царю подали скипетр из волшебной кости единорога. Лекарь, тут случившийся, очертил этой костью круг. Посадили в него пауков. Те, что были внутри круга, как запомнил Горсей, сразу же замерли и окоченели, прочие разбежались.
— И единорог мне теперь не поможет, — обречённо молвил царь. Поздно мне уже...
Велел подать себе самые крупные алмазы и стал толковать о них Горсею так:
— Глянь-ко на алмаз сей... Жаль, не ценил его. Он гнев утишает и сластолюбие гасит. Он власть даёт человеку над собою, да и целомудрие даёт... Худо мне, худо... Несите на воздух... В иной раз приидем сюда...
Прежде этого царю знамение было.
Зимой 1584-го года между колокольней Ивана Великого и церковью Благовещенья появилась крестообразная комета. Царь недомогал и до того. Грешное царское тело томил жар. Слабость накатывала волнами. Однако до появления кометы царь держался ещё бодро. Здесь же, выйдя на Красное Крыльцо и увидя крест на небе, Иван побледнел, стал творить молитвы и сказал прихлебателям своим: это смерть моя пришла!
О характере недомогания царского говорить теперь трудно. Мало понятно было о том, наверное, и в пору самой болезни и смерти его. Чувствуя приближение конца, Иван больше заботился не о врачевании тела. Да и о душе не слишком пёкся. Он творил нечто греховное. Есть легендарные слухи о том, что он собрал около шести десятков волхвов по северу Руси и в Лапландии, поселил их в отдельный деревянный дворец, вроде для них специально и построенный, ежедневно посылал любимца своего Богдана Бельского в тот дворец толковать с волхвами о разных знамениях, о комете, о жизни своей и смерти.
К волхвам обращаться, все-равно, что с бесами толковать...
Скоро тело его стало пухнуть и гнить заживо.
Всем, кто описывает последние дни царя Ивана Грозного, бросается в глаза несколько суетливая, не до конца разгаданная фигура Богдана Бельского.
Кто он такой и какое отношение имеет к нашей теме?
Польский знаток русских дел Казимир Валишевский говорит о нём как-то сразу уж очень строго:
«У Грозного в распоряжении были или такие ничтожества, как Бельский, или же такие чудовища, как Скуратов».
Слово «ничтожество» слишком определённо, чтобы передать суть даже самой неглубокой личности. В любимцы к Грозному пробраться было не очень просто. «Немчин» Елисей Бомелий попал в это число потому, например, что сумел внушить царю свой выдающийся талант чародея и прорицателя. Малюта Скуратов наиболее соответствовал своими качествами представлениям Ивана о «правой руке» в деле наведения порядка на Руси. Молодой Борис Годунов, ещё не источенный тщеславием, не утомившийся властью, хорошо вписывался в ту часть царской души, в которой оставалось ещё человеческое, умильное и привязчивое.
Полнейшим ничтожеством нельзя было привязать к себе натуру Грозного.
Свидетельств о Богдане Бельском история оставила далеко не достаточно, чтобы удовлетворить наше любопытство в той части, какую роль сыграл этот человек в жизни, а особенно в смерти Ивана Грозного.
В первый раз мы встречаемся с ним на полях битвы с поляками во время вероломства Магнуса, зятя царского, замыслившего отнять у Руси ливонские владения. Богдан Бельский внёс блестящий вклад в сопротивление этим замыслам. Принадлежащий к известному княжескому роду, он командовал тогда московскими стрельцами. Окружил крепость Вольмер, которая в стратегическом отношении являлась важнейшей. Крепость была взята легко, практически без сопротивления, однако разгромлена была жестоко. Магнусовых единомышленников, числом семьдесят, изрубили в куски, остальных заковали в железо, богатые дома опечатали, выгнав из них и старых и малых...
Тут царь впервые оказал Бельскому «особенное удовольствие». Наградил победителя золотой цепью, а всех участников этого дела специально отлитыми для того золотыми медалями.
24-го октября 1583-го года царь Иван Грозный принимал английского посла Иеронима Бауса. Миссия у посла была важная, да сам посол показался Ивану несколько дураковатым. Ещё до того, как предстать пред очи царя, он стал бузить из-за коня. Ему показалось, что у князя Ивана Сицкого, выехавшего к нему навстречу с тремястами дворянами (все ехали верхами), конь лучше, чем тот, которого подвели ему. Баус демонстративно пошёл пешком. Его нескладная фигура, облачённая в невиданное простым московским людом платье, вызвала большую потеху. «Цапля болотная», — кричали ему. Посол, не зная русского языка, полагал, что так на Руси приветствуют значительных иноземцев.
Царь Иван Грозный решил странным образом породниться с английской королевой Елизаветой. К этому времени он был женат уже несколько раз. Странная мания преследовала его. Иван стал добиваться, при живой очередной жене, руки племянницы британской королевы.
В связи с разнообразными слухами по этому поводу в Россию и были организованы специальные посольства, в частности, возглавляемое Иеронимом Баусом.
Судя по тому, как упорно и даже унизительно Грозный царь добивался успеха в нелепом своём сватовстве, дело казалось ему черезвычайно важным. И опять тут возникает имя Богдана Бельского. Царь велел боярину Никите Романовичу Юрьеву, Богдану Яковлевичу Бельскому, дьякону Андрею Щелкалову условиться с послом Баусом о государственном союзе с Англии с Россией, и тут же, заключив этот союз, немедленно обстряпать дело со сватовством. Царь, несомненно понимал, сколь до невозможности щекотливое предприятие он затевал. Потому и выбирать должен был из самых хитрых и ловких своих придворных. То, что среди них встречаем мы Богдана Бельского, конечно, говорит в его пользу.
Несколько прежде этого в Москву прибыл папский посланец Поссевин, целью которого было заключить мир Московии с католической Польшей. Царь, разумеется, хотел от этих переговоров большей пользы для себя. И опять в таком важном деле участвует Богдан Бельский, правда, не лучшим образом. Он пытается грубо подкупить папского легата.
Любимцев и лиц, которым без оглядки доверял царь, было очень немного. В летописях таковых отмечено только девять человек. Самыми первыми были боярин Алексей Басманов с сыном Фёдором, дальше князь Анатолий Вяземский, Василий Грязной, архимандрит Чудова монастыря Левский, известный каждому по своему жуткому имени Григорий Лукьянович Малюта-Скуратов. В конце жизни — Богдан Бельский, другой Басманов и зять Малюты-Скуратова, будущий царь Борис Годунов.
Дальше, может быть, самое важное. Чувствуя приближение смерти, Иван Васильевич объявил царевича Фёдора наследником престола, а самых именитых российских мужей назначил ему в советники и хранители державы. Среди знаменитейших и заслуженных имён Шуйских, Мстиславских, Юрьевых, Годуновых есть и имя Бельского. На этих людей царь возлагает бремя государственных забот, полагает, что это им по силам.
И ещё одна деталь. Определив младенцу Дмитрию и его страдалице-матери в удел город Углич, грозный царь назначает ему в воспитатели одного только Богдана Бельского. Если предполагать, будто Иван знал, что слабый здоровьем и рассудком Фёдор не долго будет сидеть на троне, он выбрал этим воспитателя будущего русского царя. Доверить такое кому попало, он, разумеется, не мог...
Достаточно о прежних делах Бельского. В дальнейшем деле, грустном, он на подозрении у нас. Печально, что он не может уже защитить себя. И хорошо бы, чтоб дальнейшее не оказалось напраслиной.
Была ли смерть Ивана Грозного натуральной? Если был он в самом деле отравлен, то кому это было на руку?
Большинство указывают на Бориса Годунова, и причина вроде ясная. Претензия на престол и державу. Но это всё — на поверхности. А по логике — прямой выгоды от смерти Ивана Грозного в тот момент Борису Годунову было мало, а то и вовсе не было. О троне Годунов, если и думал, то как об очень отдалённой перспективе. Ведь для того, чтобы в момент стать государем, ему надо было, кроме царя Ивана, в одно время отравить и его сына Фёдора и второго сына Дмитрия, одолеть сопротивление знатных родов, для чего требовалось такое огромное усилие, что дело вполне представляется безнадёжным. Требовался большой путь, чтобы утвердить свой авторитет во мнении народном. И реально этот путь пролегал через участие в опекунстве над Фёдором. Упорным и умным участием в делах государства, в политической борьбе можно было скорее приблизить себя к трону. И это был единственный способ добиться победы, который Борис Годунов и осуществил позже. Смерть Грозного даже невыгодна была царскому свояку Годунову, поскольку в момент лишала его положения фаворита. Правда, он оставался бы ещё тестем царя Фёдора, но это положение было непрочным, поскольку царица не рожала и сам народ должен был вот-вот потребовать от царя взять другую жену.
Несмотря на все эти очевидности, историческое народное предание, которое чаще всего и содержит истину, упорно держится того, что царь Иван Грозный отравлен. И исполнителем этого чёрного дела называет Бориса Годунова.
Пусть народное предание не ошибается в факте. Попробуем уточнить его в мотивах.
То, о чём я буду писать дальше, только версия. мне она нравится потому, что хоть единственный раз выставляет затурканного историками русского царя Бориса Годунова в достаточно выгодном свете.
Больше того, если вдруг оказалось бы, что я прав в своих рассуждениях, то Годунова можно смело производить в благодетели России. Несмотря даже на то, что образ его обезображен подозрением в убийстве или подстрекательством к тому.
Если бы нам удалось доказать, что Борис Годунов затеял первое смертоубийство, в котором его винят, в целях, далёких от своекорыстия, мы смогли бы поднять его над устоявшимся историческим мнением. Такая возможность есть.
...Угадав приближение смерти, Иван Грозный продиктовал дьяку Савве Фролову духовную — завещание на случай скоропостижной смерти. Это был важнейший документ, определявший дальнейшую судьбу России.
Борису Годунову было черезвычайно любопытно узнать некоторые детали духовной. В той части, например, какая роль в будущем государстве отводиться ему самому, царскому любимцу и близкому родственнику. И Годунов нашёл доступ к завещанию. Две вещи могли страшным образом поразить его. Среди опекунов и соправителей будущего царя он своего имени не нашёл. И ещё, что убило его больше первого — завещанием своим Иван Грозный отдавал Россию во владение то ли немцам, то ли австриякам. Добровольный полон.
Стань известно об этом завещании — и результаты невозможно было бы предсказать.
Трудно сказать, что руководило Иваном Грозным, когда он диктовал эту духовную, то ли он в самом деле не верил, что есть в России человек, способный воспринять царскую власть, то ли он просто спятил.
Борис Годунов мог вполне предполагать последнее.
Есть повесть той поры с названием «Сказание некоего боголюбивого мужа». В ней описаны чародей и царь. В царе очень нетрудно узнать Ивана Грозного. Чародей имеет на него огромное влияние. Ни дня царь не может прожить без того, чтобы не призвать его к себе на совет. И это похоже на правду.
В чародее узнаются черты английского (по другим источникам — голландского) медика Елисея Бомелия, о котором упоминалось. Современники именовали его «волхвом лютым».
В псковской летописи за 1570-й год об этом «докторе» записано так: «Прислаша Немцы к Иоанну Немчина, лютого Волхва, нарицаемого Елисея, и бысть ему любим в приближении и положи на царя страхование... и конче был отвёл Царя от веры; на Русских людей возложил царю свирепство, а к немцам на любовь: понеже безбожнии узнали своими гаданьи, что было им до конца раззорёнными быти; того ради такого злого еретика и послаша к нему, понеже русские люди прелестны и падки на волхвование».
Царь ни с того ни с сего настойчиво с этого времени провозглашает себя немцем по происхождению. Слово «боярин» он производил от «баварец», «баварин». Словом, царь будто помешался на германофильстве. Многие крупнейшие историки прошлого и наших дней согласны с тем, что и завещание, в котором он отказывал все своё наследие, престол и Отечество немцам, вполне могло существовать. Понятие «немцы» в древней Руси объединяло всех, кто не знал русского языка и был по этой причине как бы немым. Следовательно, немцами могли быть и австрийцы, и германцы, и англичане.
Власть Елисея Бомелия над Грозным была так велика, что Годунову одно это могло дать уверенность, что Иван «потемнел» разумом. «Доктор» был некоторое время чуть ли не временщиком. Раскусив характер Грозного, он сумел угадать, как управлять им. Он предсказывал народные бунты, которые царь заблаговременно усмирял, выводил на чистую воду злоумышляющих придворных, которые кончали жизнь, не ведая за что, на плахе или колу.
Это был авантюрист и прилипала, которому перепало сладко есть и мягко спать, а главное, до поры быть нетронутым рядом со свирепым владыкой. Наоборот, сильный в глазах подданных, тот выказывал при Бомелии ничтожество своё и слабость. И как будто искал защиты у него.
Дело в том, что жестокий царь, приходя в память после вдохновенного изуверства, впадал в крайнюю степень униженности и страха. Его удивляла и настораживала безропотность своего народа. Он в неё не верил.
Новая мания им овладела. Он ждал тайного ножа в спину, боялся быть растерзанным яростной толпой. В такие поры Елисей Бомелий снова подбрасывал царю мысль бежать подальше от своего народа. В Англию, например. В Конце концов и эта мысль крепко овладела им. С ней Иван Грозный не расставался до самой смерти. Странно, что эта идея перешла потом, как бы по наследству, к Борису Годунову.
Может быть, этим безумным завещанием Иван Грозный хотел и после смерти мстить своему терпеливому народу за все те страхи, которые пережил при жизни.
Самый первый шаг, который должен был бы предпринять разумный политик и патриот, попытаться уничтожить ещё не наделавшее непредсказуемых зол духовное завещание. Думаю, эта мысль сразу и пришла в голову Борису Годунову. Отчаянная голова могла бы, рискуя собой, сейчас же, как оно оказалось в руках, бросить его в печь, разорвать и т.д. Но оставался живой безумный царь, который повторил бы завещание и шутить с которым было смерти подобно.
Отыскалось иное средство. Оно жестоко, но настолько в духе времени, что предстаёт обыденным, а по логике нашего рассказа в какой-то части и справедливым.
Читаем Карамзина:
«Тревожимый мыслью о смерти, царь искал, как пишут, астрологов, мнимых волхвов в России и в Лапландии... Уверяют, что астрологи предсказали ему неминуемую смерть через несколько дней, именно 18 марта, но что Иван велел им молчать с угрозою сжечь их всех на костре, если будут нескромны... 17 марта ему стало лучше от действия тёплой ванны, так что он велел послу литовскому немедленно ехать из Можайска в столицу и на другой день (если верить Горсею) сказал Бельскому: “Объяви казнь лжецам-астрологам: ныне по их басням, мне должно умереть, а я чувствую себя гораздо бодрее”. Но день еще не миновал, ответствовали ему астрологи...».
Вот тут наша история вплотную приближается к роли Богдана Бельского во всём этом запутанном деле. Во времени, к которому мы подошли, Годунов и Бельский были крепкими друзьями. Они могли ещё доверять друг другу самое кровное и заветное. Осуществляется опасный умысел, конечно, с подачи Бориса. Дальше всё покатилось по продуманной Бельским колее. Узнав о сроке, предсказанном волхвами, он ничего не сказал о том Ивану, а только предупредил этих самых волхвов от его имени, что если царь не умрёт в этот день, то волхвов сожгут живьём.
Ход одновременно и тонкий, и донельзя грубый. Это было больше, чем подстрекательство. Это был приговор. И он достиг цели. Царь, разумеется, умер в назначенный срок. Волхвы в тот день к нему приходили...
Косвенным доказательством, что версии этой можно верить, является такой факт: когда Годунов во второй раз добрался до духовной, вместе с ней исчез и дьяк Савва Фролов...