29 апрели 1949 года в редакцию «Комсомольской правды» пришли два молодых солдата, однополчан Саши Космодемьянского. Их направило в Москву командование с печальной вестью: Александр Космодемьянский погиб на поле битвы в Восточной Пруссии. Надо было известить об этом тяжёлом горе мать. Молодые ребята, сами прошедшие через тяжёлые бои, не решились принести ей эту страшную весть и потому пришли сюда.
Редакция поручила своему сотруднику Ольге Чечёткиной (впоследствии она работала в «Правде») сопровождать Любовь Тимофеевну в её поездке в полк Александра. Сегодня мы печатаем записки из её старого дневника.
30 апреля 1945 года
Из Москвы вылетели в 11 утра. В самолёте, кроме нас, все военные. Уже была предвечерняя пора, когда прилетели в Вильнюс. Здесь предстояла ночёвка.
В гостинице друг Саши Космодемьянского — Саша-рыженький, как мы его прозвали, — грустно напевает в кресле: «Сядь-ка рядом, что-то мне не спится. Вчера в бою я друга потерял...» На него кто-то цыкнул, и Саша замолчал. Стало ещё тоскливее.
Любовь Тимофеевна все пытается поделиться, как она опознавала Зою, когда жители Петрищева рассказали о казни московской девушки Тани (история эта известна по очеркам Петра Лидова и Сергея Любимова). А я всё пытаюсь отвлечь её от этих воспоминаний.
На дворе дождь, почти осенний. А завтра Первое мая.
1 Мая
Рано утром за вами приехал представитель штаба фронта. Он привёз нас в политуправление. Там уже ждал генерал. Он, осторожно подбирая слова, заговорил с Любовью Тимофеевной. Заметно, что ему, прошедшему всю жестокую войну, трудно говорить сейчас с женщиной, потерявшей в самом конце войны свою последнюю опору и надежду.
Любовь Тимофеевна сидела прямая, строгая и молчаливая. Лишь одну фразу она сказала твёрдо:
— Я хочу видеть Сашу. Прошу вас, товарищ генерал, сделать это для матери.
— Да, да, — заторопился генерал, — конечно, дорогая Любовь Тимофеевна. Ваше желание для нас свято... Да, конечно... Мы распорядились сделать всё необходимое. Вы хотите сами перевезти гроб в Москву?
— Да, — и слегка помедлив, Любовь Тимофеевна добавила: — Мне обещали, что Саша будет похоронен рядом с Зоей.
В 9 утра мы выехали из Вильнюса.
...Проехали сильно разбитый Мариямполе. Вспомнила, как в редакции мы расставляли флажки на карте и одним из них отметили взятие этого города. Было это всего полгода назад. А сейчас уже вся Восточная Пруссия очищена вашими. Бои идут только под Пиллау, но бои, как рассказывают, упорные: немцы ещё надеются на что-то.
2 мая
В небольшом городке Гумбинене остановились напиться. На центральной площади его стоит захудалый, но по-прусски чванливый памятник Фридриху I. Вот поди ж ты, тысячи домов вокруг разрушены, а Фридрих уцелел. Впрочем, может, это и к лучшему: пусть люди помнят, кто бросил здесь ядовитые семена, из которых уж который раз вырастают варварские орды, мечтающие покорить другие народы и получающие ныне сокрушающий удар от советского солдата.
...На дорогах вереницы немцев — дети, старики, женщины. Возвращаются по домам, толкая перед собой тележки со скарбом или сгибаясь под узлами и корзинами. Идут молча, хмуро, но нет ни боязливых взглядов, ни любопытства.
А навстречу нам ещё один поток: повозки с советскими бойцами и каким-то военным грузом.
У небольшого озера валяется разбитая легковая машина. Неподалёку на земле лежит заднее сиденье. На нём, как на скамейке в сквере, устроился наш боец. Другой — его товарищ — разложил на газете какую-то еду. Из-за ствола большого дерева на бойцов смотрят старуха и мальчишка лет шести-семи. Смотрят голодными, испуганными, просящими глазами. Один из бойцов оглянулся, поёрзал и, взял с бумаги краюху хлеба, шагнул к дереву. Великий ты наш, добрый — ох, до чего добрый — Человек!
...Приехали в политуправление 3-го Белорусского фронта. Нас поместили в небольшой гостинице. В комнату вошли двое, подтянуты, вежливы и грустны: полковник Кузнецов, подполковник Шуров — командир полка, где служил Саша Космодемьянский.
Полк был отмечен в приказе Верховного Главнокомандующего в связи с взятием Инстербурга. Как раз сейчас в полку проходило вручение наград особо отличившимся.
За столом, накрытым красным полотнищем, сидела Любовь Тимофеевна. Сидела выпрямившись, подтянутая, с седой головой и тяжёлыми руками, положенными на стол. В полку уже знали, что приехала мать Саши. Приближаясь к столу, очередной награждённый отчеканивал: «Прибыл за получением правительственной награды», а сам напряжённо и как-то виновато смотрел на Любовь Тимофеевну.
Потом состоялся митинг в честь взятия нашими войсками Берлина. Прошёл он по-солдатски сдержанно, кратко, но со знойной ненавистью к врагу, навязавшему нам годы тяжёлой, кровопролитной войны.
После митинга поехали на виллу, где жил генерал Сергей Богданович Казбинцев. В разговоре с Любовью Тимофеевной тактично и осторожно он сказал, что к отлёту в Москву всё готово, но, может быть, Любовь Тимофеевна доверит всё приготовить им самим?..
— Нет, — сказала она, — я хочу видеть Сашу здесь сама.
— Воля ваша, — вздохнул генерал. — Воля ваша.
О своём товарище рассказал Александр Рубцов, механик-водитель самоходной пушки Саши Космодемьянского. Молод так же, как был и его друг — командир. Воевали вместе с июня прошлого года. Начали под Оршей, Борисовом. Потом прорыв под Тильзитом. В январе был Инстербург. А во второй половине февраля наши войска начали наступление на Кёнигсберг. Немцы перешли в контрнаступление. Бои носили ожесточённый характер. На один из наиболее тяжёлых участков бросили часть, в которой была и батарея Саши Космодемьянского.
Рубцов показал свой самодельный альбом с фотографиями. Среди них снимок Космодемьянского с его заряжающим.
— Был Саша очень добрым, к нему всех тянуло, — делился Рубцов. — Любил петь. А что не любил — так отставать ни в чём и нигде. Бывало, как часть тронется, он всё норовит вперёд. Машина была всегда исправная, экипаж слаженный. Команду всегда отдавал, начиная словами: «За Зою!»
Иногда мы ему говорили: «Поезжай в тыл учиться». Отвечал: «Нет, пока не отомщу за Зою полностью, не уйду. И должен выполнить наказ матери». Пуще глаз берег фотокарточку сестры, на которой мать написала: «Будь таким, как Зоя».
Мечтал стать художником. Он и для нашей батареи рисовал... цветы.
6 апреля наши войска поднялись в наступление на Кёнигсберг. И тут произошёл такой случай. Подошли мы к невольному леску и каналу. Сапёры перебросили через канал мосток.
Командир части спрашивает
— Кто пойдёт первым?
— Я, — сразу вырвался Саша.
Только он перемахнул через переправу, как она рухнула, и Саша остался один на том берегу. Немцы — у них было пять орудий — открыли огонь по нему. Но Саша опередил и успел шквальным огнём подавить всю батарею. Три дня оставалась самоходка на той позиции и держала бой. Потом подошли наши танки, восстановили переправу, и Саша вернулся в свой полк.
Это был один из подвигов, за которые Александр Космодемьянский получил звание Героя Советского Союза...
* * *
И вот мы отправились в самый тяжёлый путь. Но нас разделили. Мне объяснили: «Хотим показать вам место гибели Саши, а Любови Тимофеевне это может быть тяжело».
...Небольшой разреженный лес. Сосна и ель. Песчаная почва, говорящая о том, что где-то не так уж далеко должно быть море. Бледное, голубое, северное небо. Лес пересекается нешироким, кое-где побитым шоссе. Совсем рядом посёлок, или, как говорят военные, населённый пункт Фирбруденкруг.
— Вот здесь, — показывает кто-то из Сашиных друзей. — Здесь был район упорных боях. Немцам удалось из пушки поджечь нашу самоходку. Тогда гвардии старший лейтенант Космодемьянский получил задание с подразделением пехоты взять населённый пункт. Немцы сильным огнём простреливали эту дорогу. Но старший лейтенант вывел пехоту из леса и каналу, и мы выбили гитлеровцев из Фирбруденкруга. И когда посёлок уже был взят, немцы снова открыли сильный артиллерийский огонь. Осколками снаряда старший лейтенант был убит...
Это случилось 13 апреля 1943 года.
...Часа через полтора, встретившись с машиной, в которой были Любовь Тимофеевна и полковник Легеза, мы повернули к могиле Саши.
Здесь среди весенних, ещё безлистных деревьев, на задрапированном красной материей постаменте, утопая в цветах, высился открытый цинковый гроб. В скорбном молчании стояли с обнажёнными головами советские офицеры и солдаты. Поодаль в такой же напряжённой тишине толпились немцы, работавшие на расчистке соседних улиц.
Полковник Легеза бережно взял под руку Любовь Тимофеевну.
В гробу лежал молодой, красивый юноша с ясным и спокойным лицом. Это было нежданное, последнее утешение, дарованное природой несчастной матери, — увидеть сына таким, будто он спал... И это была невероятная, душераздирающая сцена.
Любовь Тимофеевна не закричала, не забилась в рыданиях. Она молча, поддерживаемая с обеих сторон, склонилась к Саше... Только стиснутые губы, тяжёлый желвак на щеке да лихорадочно блестевшие глаза говорили, как невыносимо тяжело было ей в эту минуту.
3 мая
Кёнигсберг почти полностью разрушен. На домах, которые уцелели кое-где на окраинах, неписано: «Минный карантин». Повсюду валяется домашний скарб.
И всё идут и идут колонны узников гитлеровских концлагерей, освобождённые Советской Армией. Идут худые, измождённые, но радостные, счастливые, со своими национальными флагами, сделанными из каких-то лоскутов.
Таков Кёнигсберг, когда однополчане провожают в последний путь гвардии старшего лейтенанта Александра Космодемьянского.
На большой площадке в районе расположения штаба полка выстроилось полукаре. Солдаты, в большинстве своём молодые ребята, застыли в торжественной тишине, одетые в полную форму, с накинутыми плащ-палатками и в железных касках. Моросит мелкий дождь.
В центре площадки на высоком постаменте гроб. На него накинуто красное полотнище, рядом полковое гвардейское знамя.
Любовь Тимофеевна в маленькой группе полковых командиров. Страшно смотреть на её каменное, побледневшее лицо...
— Сейчас с нами в этот тяжёлый час находится Любовь Тимофеевна Космодемьянская, — говорит, открывая траурный митинг, гвардии полковник Легеза. — С нами мать, воспитавшая детей, которыми будет всегда гордиться наш народ. Она воспитала Зою, героически погибшую в первые дни войны, и Сашу, погибшего в последние дни войны. Мы низко кланяемся вам, дорогая Любовь Тимофеевна...
После проникновенных слов однополчан сына Любовь Тимофеевна сделала несколько шагов вперёд. На площадке воцарилась такая напряжённая тишина, такая внутренняя тревога, что, казалось, сам воздух наэлектризован до крайности.
— Дорогие товарищи, — тихий голос матери доходил до каждого солдата. — Дорогие товарищи, никогда я не думала встретиться с вами здесь, на немецкой земле, при таких обстоятельствах, когда погиб мой сын. Война с гитлеровской Германией отняла у меня двоих детей. Но я, как мать, горда тем, что дети мои были преданы Родине. Дети мои были юными, Зое было всего восемнадцать лет. Дети, воспитанные партией и комсомолом, они не могли быть другими...
По щекам солдат, обветренным, суровым, текут скупые, трудные слёзы... Этого забыть нельзя.
* * *
...Александр Космодемьянский похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве, рядом с могилой его сестры Зои. Теперь там же покоится и прах их матери, Любови Тимофеевны Космодемьянской.
Поклонимся же этим святым могилам, героизму Зои и Саши, великому мужеству их матери.
О. ЧЕЧЕТКИНА (1985)