Широко известно, что поэт Михаил Лермонтов изначально всячески избегал встреч с Натальей Гончаровой-Пушкиной. Частично он винил её в смерти поэта, считал её внешнюю отстранённость наигранностью для привлечения внимания. Они пару раз встречались у кого-нибудь на ужине, но никогда не разговаривали.
И так было, пока не наступил 1839 год. Пришло постановление отправить Лермонтова на Кавказ.
Предписание было вручено. В течение 48 часов поручику Михаилу Лермонтову следовало отправиться на Кавказ и там нести службу. Друзья поэта в честь его отъезда решили устроить прощальный вечер. В это время он был знаменит по всему Петербургу, его стихи «На смерть поэта» разлетелись по сотням рук, переписывались и пересказывались. Решено было проводить Лермонтова у Карамзина. Туда пришла и носившая уже два года траур по мужу Наталья Пушкина.
Когда Лермонтов пришёл к Карамзину на вечер, она уже была там. Очередной раз с ног до головы оглядывая её, он не мог понять, что Пушкин нашёл в этой холодной и молчаливой барышне. Чем она его так привлекла? Неужели можно так искусно притворяться только для того, чтобы всегда быть в центре внимания? Все эти вопросы мучили молодого поэта.
Гончарова тоже смотрела на Лермонтова понимая какой настрой у него в душе. Она знала, что он винит её в гибели Пушкина и не знала, как объяснить ему свои чувства. Наконец, она подошла к нему и произнесла:
"И скучно и грустно,
И некому руку подать
В минуту душевной невзгоды.
Желанья!... что пользы
Напрасно и вечно желать?...
А годы проходят, все лучшие годы..."
Лермонтов остолбенел. Она говорила с ним его стихами! И здесь молодой поэт уже не смог сдержать чувств.
Дальше уже всё со слов дочери Гончаровой, которая воссоздала позже тот вечер у Карамзиных и записала собранные воспоминания очевидцев. Она пишет:
«Нигде она <Наталья Николаевна Пушкина> так не отдыхала душою, как на карамзинских вечерах, где всегда являлась желанной гостьей. Но в этой пропитанной симпатией атмосфере один только частый посетитель как будто чуждался ее, и за изысканной вежливостью обращения она угадывала предвзятую враждебность».
Лермонтова было сложно пробить на чувство. О его скверном характере знали все, но тут он держался всегда отстранённо и никогда не вступал в диалог.
«Слишком хорошо воспитанный, чтобы чем-нибудь выдать чувства, оскорбительные для женщины, он всегда избегал всякую беседу с ней, ограничиваясь обменом пустых, условных фраз.
Матери это было тем более чувствительно, что многое в его поэзии меланхолической струей подходило к настроению ее души, будило в ней сочувственное эхо. Находили минуты, когда она стремилась высказаться, когда дань поклонения его таланту так и рвалась ему навстречу, но врожденная застенчивость, смутный страх сковывали уста. Постоянно вращаясь в том же маленьком кругу, они чувствовали незримую, но непреодолимую преграду, выросшую между ними».
И, наконец, в тот вечер, когда разговор пошёл, Лермонтов признался:
— Когда я только подумаю, как мы часто с вами здесь встречались!.. Сколько вечеров, проведенных здесь, в этой гостиной, но в разных углах! Я чуждался вас, малодушно поддаваясь враждебным влияниям. Я видел в вас только холодную неприступную красавицу, готов был гордиться, что не подчиняюсь общему здешнему культу, и только накануне отъезда надо было мне разглядеть под этой оболочкой женщину, постигнуть ее обаяние искренности, которое не разбираешь, а признаешь, чтобы унести с собою вечный упрек в близорукости, бесплодное сожаление о даром утраченных часах! Но когда я вернусь, я сумею заслужить прощение и, если не слишком самонадеянна мечта, стать когда-нибудь вам другом. Никто не может помешать посвятить вам ту беззаветную преданность, на которую я чувствую себя способным.
Барьер был разрушен. Гончарова увидела настоящего Лермонтова. Душевного и меланхоличного, какого знала по его поэзии, что была так близка ей в эти годы. В ответ она произнесла:
— Прощать мне вам нечего, но если вам жаль уехать с изменившимся мнением обо мне, то поверьте, что мне отраднее оставаться при этом убеждении.
Прощание их было самым душевном. Многие никогда не видели такого Лермонтова, разве что только настоящие друзья поэта знали, какой он настоящий на самом деле. Гончарова пробила его «язвительный щит» и обнажила всё нутро поэта.
Чуть позже, когда дочь Гончаровой подрастёт и прочитает «Герой нашего времени» она будет часто расспрашивать мать о Лермонтове. На что она один раз скажет:
— Случалось в жизни, что люди поддавались мне, но я знала, что это было из-за красоты. Этот раз была победа сердца, и вот чем была она мне дорога. Даже и теперь мне радостно подумать, что он не дурное мнение обо мне унес с собою в могилу.
Вот такая история, друзья. А те самые стихи Лермонтова, что читала ему Гончарова заканчиваются так:
Что страсти? — ведь рано иль поздно их сладкий недуг
Исчезнет при слове рассудка;
И жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг —
Такая пустая и глупая шутка…