11 июня мы сходили на рок-оперу "Преступление и наказание" в постановке Андрея Кончаловского с Александром Казьминым в главной роли.
Писать об этом спектакле не просто: то, что мне понравилось, понравилось безумно, а то, что вызвало отторжение, вызвало его категорически и бесповоротно. Среди ценителей классического театра и жанра мюзикла считается хорошим тоном данную постановку ругать. Но объективно это грандиозная композиторская, режиссерская и актерская работа. Беспощадный спектакль-притча, спектакль-фантасмагория, где сны и видения важнее реальности, а топор сам выбирает палача и оказывается в пелëнках вместо младенца...
Я не поклонница осовременивания классики. Ведь, что греха таить, делается это обычно с одной-единственной целью: заработать на тех, кто в искусстве ничего не смыслит, но в театр ходить хочет.
И у Кончаловского эта цель, безусловно, стояла. Но спектакль в итоге вышел страшным и красивым, перенасыщенным неслучайными деталями, нещадно мотающим нервы и одновременно очищающим аффекты, цепляющим сразу и низкие инстинкты, и высокие помыслы. Смотреть его не отдых, а работа. И для зрителей, и для актеров, которых хочется и пожалеть, и порадоваться за них. Тому, кто ходит в театр отдыхать и расслабляться, лучше "Преступление и наказание" действительно не видеть. Впрочем, таким и Достоевского читать незачем.
Музыка великого Эдуарда Артемьева — самое интересное, что есть в данном "Преступлении и наказании". Она без преувеличения шедевральна. К тому же, звук в Театре мюзикла хороший, исполнение живое и блестящее: звучит не фонограмма, а настоящий симфонический оркестр, и в целом действо ближе к академической опере-мистерии, коим изначально и задумывалось композитором
Спектакль полистилистичен, как и должно быть при постановке романа Достоевского. Здесь и академическая симфония, и рок, и джаз, и эстрада, и фолк, и рэп, много электроники, местами почти трип-хоп. Интересно наблюдать, как меняются стили вслед за движениям сюжета и эволюцией героев (у каждого из них своя стилистика и свои темы). Причём, почти все мелодии построены принципиально антихитово. Большинство арий не состоят из куплетов и припевов, у главных героев всë намного сложнее. Причëм, и на уровне текстов тоже: белые тонические стихи, написанные поэтом Юрием Ряшенцевым. Бедные актёры, как вы это учили?..
Отдельные фрагменты и музыкальные ходы намертво врезаются в память с первого прослушивания и упорно требуют к ним вернуться. Но лучше всего запоминается, пожалуй, мелодия арий шарманщика, звучащая через весь спектакль красивым и печальным резонëрским рефреном (кстати, её Артемьев написал самой первой). Не потому ли шарманщик так похож внешне на самого Фёдора Михайловича, и топор прежде чем попасть к Раскольникову, оказывается в его руках?
У меня лично было ощущение, что настоящий рок изначально звучит в этом спектакле только как тема бунтаря-Раскольникова. А мир вокруг главного героя скорее шансонный, и именно поэтому находиться внутри невыносимо: "некуда человеку пойти". Бунт нормального человека неизбежен, вопрос лишь в его формах. Собственно, весь спектакль о том, как из этого мира вырваться или его изменить: Раскольникову, кажется, удаётся это сделать через веру в Бога и покаяние. Кается он, кстати, вначале не перед следователем, а перед Богом и народом. И в более поздней вариации (в нашей версии спектакля не было) крестится и кланяется до земли. Интересно, режиссёрская ли это находка или инициатива исполнителя главной роли Александра Казьмина?
Поскольку действие происходит как бы в 90-е, то всë логично: это и было время, когда рок начал вырождаться, а шансон пришёл к власти. И 90-е были как раз очень "достоевскими" по духу: тревожным, душным, нищим мороком. Старуха-процентщица, трансформировавшаяся в ларёчницу, типичное порождение Питера 90-х ("города одного дурного сна", "столицы муравьёв, приюта толпы"). И она такая мерзкая, что, кажется, действительно "в ней вся мерзость мира": в ее ларьке на Сенной не только дешёвый ширпотреб, ставший символом 90-х, но и водка с наркотиками. А ещё она даёт деньги в долг под проценты. У задолжавшей ей Сони Мармеладовой (и, видимо, не только у нее) старуха забирает под залог паспорт. А еще ларечница открыто глумится над всеми, кто ее слабее и беднее. В общем, изображена эта торговка так, чтобы ее хотелось убить даже зрителю. Играет её, кстати, мужчина (Антон Аносов) и делает это совершенно блестяще.
Но сюжет рок-оперы "Преступление и наказание" на самом деле движется сквозь разные эпохи.
Помимо 90-х в спектакле явно есть и эпоха Достоевского, и более близкое к нам время. Раскольников живëт в той самой каморке, словно сошедшей со страниц романа. Крохотной, с жëлтыми обоями, железной кроватью и жестяным рукомойничком. Но при этом на стенах портреты Ленина и Гитлера, а под кроватью "Капитал", "Майн Кампф" и подаренная матерью Библия (не считаю, кстати, это режиссёрской удачей, все политические штуки здесь работают на сужение образа и уводят от Достоевского). А ещё в каморке стоит принтер, на котором главный герой печатает свою статью (это уже явно не 90-е, а гораздо позже). А после убийства старухи на Невском начинаются погромы, приезжает ОМОН (тоже реалии близкого к нам времени). Проводя жуткую историю сквозь разные эпохи, режиссёр подчёркивает вечность и вневременность романа Достоевского, и, как ни странно, в данном случае осовременивание классики работает на текст, а не против. Тем более, что прямых цитат, аллюзий и реминисценций из первоисточника в постановке предостаточно.
Трижды повторяющийся и по-настоящему страшный сон Раскольникова об убийстве лошади как раз явно родом из XIX века. И забитая насмерть лошадëнка, впряжëнная в телегу со всяким сбродом и пьянью, которую ей просто не под силу везти, становится по воле Кончаловского символом России. И появляется в этих местах спектакля страшный мужик в красной рубахе (совершенно инфернальный образ и символ низких страстей народа, символ преступления и вообще знак всякой мерзости). А звучит во время кошмарных снов разнузданный фолк. Ну, не может Кончаловский без русофобии, не может. Это основная моя к нему претензия. А вторая (вытекающая из первой) -- гиперфиксация на том, что ниже пояса. Дорогие театральные критики могут закидать меня чем угодно, но я уверена, что без хоров проституток (да ещё с длиннющими пошлейшими ариями) спектакль только выиграл бы. А уж без смакования темы аниме-педофилии и подавно.
На этом, пожалуй, минусы заканчиваются. Если вынести за скобки два названных выше момента и политизацию образа Раскольникова, остальное без преувеличения прекрасно. О сильных сторонах можно смело писать не одну статью.
Я вот уже почти месяц думаю о том, что Раскольников, наверное, будет самой любимой моей ролью Александра Казьмина. Испытала такой восторг, когда смотрела, что даже написание этого текста долго откладывала. Впечатления мешали. Казьмин, как обычно, дал мне гораздо больше, чем я ждала.
Его голос был продолжением гениальной музыки. В невозможнейших верхних нотах звучала бездна боли, ужаса, отчаянья, злости, любви:
И если я не раб в толпе рабов,
я их спасти обязан...
Этот Раскольников, несмотря на всю свою неоднозначность, формирует на протяжение спектакля у зрителя безудержную эмпатию. Его с самого начала жаль. С первой сцены в невообразимой каморке, совершенно не предназначенной для жизни ("Лишь одна мне свобода дана: молчать, молчать, молчать!"). Жаль, когда он видит мучительные сны. Жаль, когда он наблюдает за Соней, не зная, как ей помочь. Жаль, когда Соня, приняв за очередного клиента, в порыве ненависти полощет ему по щеке заточкой (девочка эта в исполнении Марии Биорк, кстати, вышла той ещё рыбкой-пираньей и вызвает много вопросов). Жаль, когда его жестоко избивают в баре. Жаль, когда он страдает после убийства старухи... Везде чужой, абсолютно отторгаемый миром...
Этот Раскольников получился явно глубже, чем его задумывал режиссëр. Он перерастает и свои глупые политические убеждения, которые, как корове седло, как плакат на стену, навешивает ему Кончаловский, и уходит вслед за Христом. Он с самого начала любит и сам жалеет Соню (что, конечно, противоречит букве, но не духу Достоевского). Убийство старухи искренняя ошибка этого Раскольникова в борьбе с мировым шансоном злом. Зато в конце главный герой обретает любовь и веру, наконец возвращается к себе, к чистоте того ребёнка, которому мать в самом начале действия пела свою пронзительную колыбельную...
Меня поразило, что девочки-фанатки Казьмина, сидящие впереди нас, обсуждали в антракте поход после спектакля на служебку. Жестокий у нас народ всë-таки, прав был Кончаловский. А вот какая после такой роли и такой самоотдачи может быть служебка? После неё психотерапия нужна или хотя бы покой и сон часов на 12, чтобы живым и здоровым остаться... Люди, жалейте хоть иногда артистов тоже...
ЗЫ: для тех, кто не в курсе: примечание по поводу названия и ссылки на видео арий спектакля в будут в комментах.