Моё представление о разведчиках было минимальным. Думал, лежат они возле дороги и машины немецкие считают, а нет, всё было не так. Я давно заметил, что разведгруппа была малочисленной. В других взводах по двадцать человек, а у них с десяток едва наберётся. Всё было просто: непроверенного человека в разведку не брали, да и желающих не было. Разведчики всегда шли впереди отряда и часто принимали первый удар на себя, оттого погибшие были в каждом переходе. Вечером одного из июньских дней 1942 года Егоров предупредил группу о скором выходе. Все стали готовиться, в очередной раз проверяли оружие, распределяли боеприпасы, Волков, помощник Егорова, тихо молился. О его набожности знали только разведчики, они не препятствовали молитвам и языки не распускали. К нам пришёл партизан с ручным пулемётом и три бойца. И вот мы вышли на задание, о сути которого Егоров молчал до последнего. Надо сказать, что он стал моим наставником, учил меня всяким премудростям, хотя был всего года на три старше меня.
Шли всю ночь, к утру добрались до дороги, там меня ждало разочарование.
- Товарищ сержант, - обратился я к Егорову, - мы на этой тропе цели ждать до конца войны будем! Надо было на большак идти!
- На большаке немцев много, машины часто ездят, а здесь, если одна в день пройдёт, она-то нашей и будет. Вот смотри: в ту сторону немецкий пост и в ту сторону - пост, между ними десять километров. Мы сейчас как раз посередине. Как только атакуем, один из них поспешит к своим на помощь. Пока доедет, мы уже в лесу будем. А на большаке что? Не успеешь даже выстрелить, как какая-нибудь колонна покажется, и всё – пиши пропало. Понял?
- Понял. А зачем немцы посты на дорогах выставляют?
- Не мы одни воюем, есть и другие партизанские отряды. Научили мы их бояться! А теперь слушай.
По замыслу нашего командира, мне и ещё одному партизану, нужно было отойти от засады в разные стороны метров на пятьдесят. Когда основная группа откроет огонь – молчать, а если фрицы решат обойти партизанскую засаду, то воспрепятствовать этому. Я был недоволен! «Все будут воевать, а я за немцем смотреть?!». Но, делать нечего, приказ есть приказ.
По дороге ехал мотоцикл, за ним грузовик. Когда тяжелогруженая машина поравнялась с телеграфным столбом, основная группа разведчиков открыла огонь. Я думал, что наш пулемёт разберётся с этой целью за одну минуту, но он молчал. Мотоцикл развернулся и на большой скорости поехал обратно. «Ну, уж НЕТ! Здесь останешься!». Я выпустил длинную очередь из своего автомата в мотоциклиста, он метров десять до меня не доехал. Готов - свалился в обочину! Бой быстро стих, послышался сигнал к отходу. Я побежал к лесу, кажется, по мне стреляли, так как, срезанные пулями ветки падали прямо под ноги.
- Молодец! – похвалил меня Егоров, когда мы встретились, - теперь домой.
Через месяц, всем отрядом, мы напали на немецкую колонну. Силы оказались неравные, вместо тыловых машин, которых мы ожидали, атаковали грузовики с излечившимися ранеными солдатами. Нам дали такой отпор, что многие из партизан бросились в лес, опасаясь смерти. Почти сразу я был ранен в голову, кровь заливала лицо, я не мог отличить своего от немца, видел только очертания человеческих фигур. Отряду пришлось отступить.
Командир отряда ранен, Егоров задыхался, из его груди шла кровь, лейтенант Мишин, он из тех пленных, которых мы освободили, не мог встать, обе ноги были прострелены. А тут ещё такое! Подбежал один из тех разведчиков, кто должен был прикрывать отход отряда.
- Там Катю к сосне прибили. Вот такими гвоздями, - он развёл руки в стороны, выходило сантиметров тридцать.
Катя это медсестра отряда, которая приглянулась нашему доктору, она пошла на задание с нами. Я посмотрел вокруг, партизаны стояли, сжимая кулаки.
- Кто со мной? – крикнул я, поднимая с земли автомат, мне не ответили, - боитесь? А Катя не боялась? Кто-нибудь слышал, что она кричала?!
Вперёд вышло человек двадцать.
- Все патроны, гранаты им, - скомандовал я, если по военному, то такого права не имел.
Мы подошли к месту боя примерно через час. Слышалась губная гармошка. Мне указали вправо. Под нижними ветками сосны было тело Кати.
- Андрей, там солдат под сорок рыл! Не осилим! – прошептал мне Тимофеич, самый взрослый из разведчиков.
- Осилим, не осилим, но Катю с дерева снять! Возьми ещё кого, и пока мы…, сам понимаешь.
Мы подползли к дороге, как можно ближе. Да, врагов было много, они вальяжно лежали на земле, курили.
- За Катю, - закричал я, и бросился вниз по склону на дорогу.
«Кровь лилась рекой» - так в книгах пишут, в нашем случае она брызгала струями. Выстрелов было мало, в ход пошли ножи, руки, зубы.
Знаете, как бывает, когда долго играет громкая музыка, а потом вдруг резко стихает? Так было и в тот раз. Внезапно наступила тишина.
- Живые есть? – мне казалось, что я кричу, но на самом деле шептал.
- Есть. Катю сняли. Уходить надо, - я узнал голос Тимофеича.
Я с трудом встал с земли, голова кружилась, повязка со лба сползла на глаза. Я оглядел поле боя: вокруг трупы, несколько раненых, как партизан, так и немецких солдат, корчились от боли.
- Немцев добить! – сказал я.
- А тех, кто ходить может? – спросил Тимофеич.
- Оставить. Будет для них работа!
Всё, что произошло дальше, было, как в тумане, некоторые моменты я даже забыл, они вернулись ко мне позже, в сновидениях. Пять немецких солдат выкопали своими касками глубокую могилу, туда мы положили погибших партизан и Катю.
- Этих на дорогу, - я показал глазами на немцев, - и… патронов у нас нет.
В отряд мы вернулись на сутки позже, чем туда доставили командира отряда, сержанта Егорова и лейтенанта Мишина.
Наступил октябрь 1942 года. Наш отряд «спал», мы не вели активных боевых действий, так распорядился командир. Чувствовал он себя плохо, на людях показывался редко, почти не выходил из своей землянки. Говорили, что хотел застрелиться, но ему помешали. Сержант Егоров поправился, но его правая рука висела плетью вдоль тела. Лейтенант Мишин умер, не смог ему помочь наш доктор.
В конце месяца в отряд пожаловали гости. Старший лейтенант Боровских объявил на построении, что теперь он командир отряда, а лейтенант Давыдов, который прибыл с ним, будет командовать разведкой. По строю партизан прошёл недовольный гул. Дальше - больше. По приказу старшего лейтенанта, партизан разделили на военных и гражданских. Мы отдали военным гранаты и патроны, оставив себе лишь по одной обойме к винтовкам. Сержант Егоров был недоволен этим новшеством, пытался спорить с новым командиром отряда, но куда там. Его самого из разведчиков убрали, назначив помощником тыловика, который заведовал продуктами.
На восьмое ноября была запланированная крупная операция. Нужно было отличиться в праздник. Отряд вышел в район, где мы никогда не были и разведка там не проводилась. В низине, заросшей кустами, проходила дорога. По приказу Боровских мы устроили там засаду. Ждать пришлось недолго, через три часа показались немцы. Четыре грузовика гудели моторами, два мотоцикла, то обгоняли их, то отставали, наблюдая за обстановкой. Когда те, кто считался военными, открыли по врагу огонь, он нам ответил. Оказывается, совсем рядом была другая дорога, и по ней в тот момент шли немецкие войска. Нас обстреляли из миномётов, да так, что многие партизаны в панике сбежали в лес. Мины падали так часто, что казалось, от них нет спасения. Расстреляв все патроны, я залез под вывороченный пень, большой осколок мины заставил меня взвыть от боли. Пройдя по моей спине, он, как острым ножом, разрезал одежду и кожу. Очнулся я в овраге, рядом были другие партизаны, большинство из них было ранено.
В партизанском лагере стояла тишина, даже наши поварихи не гремели кастрюлями. Тимофеич рассказал, что от тех, кто был в засаде, и половины не осталось. Было много раненых, несколько человек умерли по дороге в отряд. Я попросил его позвать Егорова, тот пришёл быстро.
- Что, Андрей? – спросил он.
- Наша там вина была. Наша! Разведчиков! Сколько народу погибло! Командиры как?
- Давыдов погиб, Боровских серьёзно ранен.
- А наш командир как? Он бы такого не допустил!
- Плохо с ним. С головой плохо!
- Бери командование на себя. Тебя все знают, доверяют.
- Есть одна мысль. Лежи. Выздоравливай.
Егорова не было больше недели, наконец, он вернулся и не один. Наш отряд, вернее то, что от него осталось, присоединился к партизанскому соединению, которым командовал Василий Исаевич Воронченко. Из-за отсутствия связи с другими отрядами, мы даже не знали, что совсем рядом находится целый партизанский край. Многие населённые пункты были освобождены от немецких захватчиков, там была Советская власть. Пройдя больше восьмидесяти километров, мы вышли к первым постам партизанского соединения. Из нашего отряда было сформировано отдельное подразделение, которое занималось охраной двух дорог в партизанскую зону. Видели мы и немецкие танки, и специально подготовленных для лесных боёв солдат, и предателей из полицаев, но ни один из них не прошёл через наши посты. Самолётами нам доставляли мины, оружие, патроны, командование понимало, что существование большой территории в тылу врага, где нет оккупантов, морально важно для местного населения.
Последний мой бой состоялся в феврале 1943 года. Мы должны были атаковать фрицев, которые обходили с фланга наши войска, глубоко вклинившиеся в оборону противника. Заранее выйдя на позицию, мы успели, как следует окопаться и подготовиться. Сапёры заминировали все подходы, а если учесть, что мы были выше, так лучшего места не найти. Вечерело, на дороге показались немецкие грузовики и танки, их было много, но нас это не испугало. Бой начался одновременно в трёх местах, такая у командования была задумка. Продержав под своим огнём фрицев почти час, мы отошли, а тут сюрприз: им в тыл ударили два других партизанских отряда. Понимая, что отступать некуда, враг держался стойко. Мы запаслись боеприпасами и пошли в атаку. Бой длился почти шесть часов, в самом его конце меня ранило, да как! Очередь из немецкого пулемёта буквально отрезала у меня обе ноги. Кто меня тащил или нёс, я не помню.
Мы стонали, кричали от боли, но кто нас слышал?! Нашлись сани, три телеги, всех раненых разместили на них. В ходе контрудара Красной армии, образовался коридор, через который нас хотели вывезти. Тем, у кого были здоровые руки, оружие оставили. На второй день нас атаковали наши же самолёты. Партизан по фамилии Вуйчик, из обрусевших поляков, стал размахивать над головой окровавленными бинтами. Второго захода наших самолётов не было, а Вуйчик умер от потери крови.
В госпитале нас приняли хорошо, окружили вниманием и заботой. После выписки я не знал куда податься. Подсказали трое армян: «У тебя отец армянин. Поехали к нам!». Поехали. Устроился в часовую мастерскую, кинул клич, что, мол, возьму в ремонт неисправные мужские наручные часы, но обратно не верну – уедут на фронт. Люди откликнулись. В конце 1944 года мне пришло письмо от командира одной из дивизий, он писал, что моими часами награждали отличившихся бойцов. В 1946 году я вернул себе фамилию отца, да так в Армении и остался.