Покуда мужчины отправились со старейшинами прощаться, Найда побежала не домой – к Тишке решила наведаться. Сердце подсказывало ей, что нужно непременно увидать его, поговорить с ним, хоть он и лежит в беспамятстве, хоть и не ответит ей ничего.
Несмело постучавшись, Найда вошла в такую знакомую сумрачную горницу. Авдотья хлопотала у печки, Прошки в избе не было, а Голуба сидела тихонько на лавочке, поглядывая на лежащего в забвенье брата.
Найду встретили тепло, хоть и ощущалась глубокая скорбь во всей окружающей обстановке. Авдотья, пользуясь случаем, отлучилась по хозяйственным делам, и Голубу с собой прихватила. Оставшись наедине с Тишкой, Найда присела рядом с ним, радуясь, что никто не помешает ей с ним побеседовать.
Он лежал бледный, неподвижный, мало похожий на себя прежнего. Куда исчез румянец с его щек? Когда успели поблекнуть густые темные кудри? Найда спрашивала себя и не находила ответа. Перед ней лежал будто бы прежний Тишка, но другой, незнакомый. Словно какая-то часть его умерла, ушла в небытие, оставив вместо себя подобие молодого полного жизни парня. Найда ощущала всем своим существом странный холод, исходящий от него, будто это был уже и не человек вовсе.
Испугавшись своих страшных мыслей, она расплакалась, но тут же вытерла слезы. Рано, рано плакать над ним! Тиша жив, он будет жить, а как же иначе? Найда желала побеседовать с ним, и не могла: слова застряли в горле. Неуклюже, сбивчиво она проговорила:
- Слышишь ли ты меня? Не знаю этого, Тиша. Вот ведь как все сложилось. Вроде и спасли тебя, а будто неживой ты… ой, да что это я. Живой, живой ты! Бог милостив, поправишься. Ты семье своей нужен… матери, сестрице…
Неожиданный хриплый голос Тихомира заставил ее вздрогнуть.
- А тебе… тебе я более не нужен?
Он произнес это так, что Найда едва расслышала его слова. И он ли это сказал? Быть может, ей только почудилось? Ведь она не видала, как шевелятся губы Тихомира, а его глаза были по-прежнему закрыты. Он лежал, точно каменный. Найда в страхе обернулась: в избе, кроме них, никого не было.
- Тиша… - позвала она.
Но ответом ей было молчание.
- Ты всем нужен, всем – слышишь? Я очень хочу, чтобы ты выжил и все стало как прежде!
«Как прежде уже не будет…», - пронеслась в ее голове горькая мысль.
С содроганием Найда дотронулась до руки Тихомира – холодной, как лед. Мертвецки бледный, он, тем не менее, был жив: грудь его едва заметно вздымалась.
Дождавшись Авдотью с Голубой, Найда отправилась домой. Она брела, потерянная, не глядя по сторонам, и внутренний голос упрямо твердил ей: «Это был ваш последний разговор… ты в последний раз слышала его голос…». Мучительное предчувствие следовало за ней по пятам, хватало за пятки, точно злая собака, спущенная с цепи.
Найда успела вернуться к себе на двор до прихода отца с Мечиславом. Занялась привычной работой, снедаемая печалью. Понемногу тоска из-за Тишки отступила, и мыслями ее завладела другая, не менее тяжелая дума: о завтрашней разлуке с Мечиславом. Вгрызлась в сердце черная печаль, от которой и так некуда было деться.
Найда заметила, когда дружинный возвратился, но ничего ему не сказала, ни о чем не стала спрашивать, как бывало раньше. Что-то неведомое и странное творилось с ней: в присутствии Мечислава она становилась тиха и молчалива, несмотря на бушующее в сердце пламя. То ли смелости, то ли сил ей недоставало побеседовать перед расставанием, и она выполняла свою работу молча, стараясь не глядеть на него.
Почувствовал это и Мечислав. Поразился он тому, как переменилась Найда за последние дни. Казалось, до того дня, покуда он не впал в беспамятство, она была совсем другая. Смотрела на него взором таким нежным и ласковым, что сердце из груди выпрыгивало. А тут – будто подменили девку: и не взглянет на него, и слова доброго не скажет, и встречи наедине не ищет, как прежде бывало. Заела тоска дружинного.
Улучил он минуту, когда пошла Найда на двор, и выскользнул следом за ней.
- Что с тобой? – спросил он. – Не узнаю тебя, Найда. Обидел тебя я чем? Ты и не взглянешь в мою сторону.
Она быстро вскинула на него взгляд и тут же опустила глаза.
- Что ты, Мечислав… ничем не мог ты меня обидеть… умаялась я просто…
- Нынче это последний наш с тобой разговор... наедине уж не побеседуем более… утром надобно в путь-дорогу.
- Знаю я, - тихо отозвалась Найда, - уйдешь ты… уйдешь навсегда…
- Может, еще и свидимся, даст Бог…
- Как же? Мы здесь, в глуши своей живем, а ты далече.
- Коли жив буду, изыщу путь, чтобы свидеться с тобой.
Найда молчала: комок слез поступил к горлу, а глаза сухими были, не защипало их даже. Что за диво!
Мечислав нежно взял ее за плечи, развернул к себе, не дождавшись ответа. Она глядела на него неотрывно, но как-то отчужденно. Дружинный не мог взять в толк, отчего так равнодушна стала Найда. Быть может, не мил он ей стал? Сердце девичье – загадка…
Вспомнил Мечислав, как лежал он в забвении, а из небытия перед ним возникали образы плачущей Найды с ее светлыми косами, разметавшимися по плечам… или это были лишь его горячные сны?
Осенью день короток. Вот и последний вечер наступил, и за воротами уже в ожидании стояла разлука, разрывая сердце зловещей улыбкой…
Начищая во дворе доспехи в окружении любопытных мальцов, приметил Мечислав, что Радим снова в дом явился. Он крикнул ему вослед:
- Никого нет там, Горазд с Любимом не вернулись еще, а дед Сидор у соседей толкует…
- А я и не к Горазду, - ухмыльнулся Радим и скрылся в сенях дома.
В избе застал он Найду да Матрену, стряпающих к вечере.
- Вечер добрый, - глаза его блеснули.
- Видались уж, - вздохнула Матрена, - я пойду на двор, Найда, за мальцами пригляжу. А ты покамест тут управляйся. Наши придут – за стол сядем.
Радим дождался, покуда Матрена выйдет, и, довольный, что им никто не мешает, сказал:
- А я медку хмельного принес вам, отцу передашь.
Найда вскользь глянула на него:
- Благодарствуем, поставь на стол-то. С нами присядешь?
- Да нет уж, я со своими нынче. Отец ждет. Я вот что пришел. Завтра в соседнее селение едем, дружинного проводить. На базаре будем наверняка. Что привезти тебе, краса моя? Говори, что пожелаешь – достану, хоть из-под земли!
Найда отвечала твердо:
- Не надобно ничего, Радим. Спасибо тебе, но отец сам привезет все, что нужно. Мы с матерью уж дали наказы ему.
- А все же, - не унимался тот, - чем твою душу порадовать? Желаешь, пряников с базара привезу? Или сластей каких? Бусы желаешь? Или лент тебе ярких надобно?
- Нет, не трудись, отец все привезет!
- Алую ленту тебе в косы или небесную?
- Алую… - ответила Найда, только чтобы покончить с этим разговором.
- Ну, будет тебе алая! – усмехнулся Радим. – Как ягода спелая, будто губы твои сладкие…
Он поймал невесту и начал жадно ее целовать. Найда не успела вырваться из его объятий, как дверь горницы распахнулась и вошел Мечислав. Как невовремя! Радим уставился на него с видом победителя, а Найда порозовела, отошла в сторону, пряча глаза.
- Помешал я, - бросил дружинный, - я на дворе побуду.
- Мечислав! – окликнула Найда уже закрывшуюся дверь.
Радим, вполне довольный и ничуть не смущенный, сказал:
- Что ж, пойду я. Отцу передашь: завтра чуть свет мы будем готовы.
И он ушел, оставив раздосадованную невесту, сгорающую от стыда.
Хмельной мед, что принес Радим, удивительным образом подействовал на Найду. Вроде бы и сделала она пару глотков, покуда за столом сидели, а сморил ее в тот вечер крепкий сон до самого утра. Заснула она даже раньше, чем Мечислав с дедом Сидором прекратили беседу в дальней горнице.
Рано утром, чуть свет, ее разбудила Матрена:
- Вставай, дочка, пора! Нынче я уж печь растопила. За водой сбегаешь? Я покамест на стол собирать буду. Накормить надо всех хорошенько перед дальней дорогой.
Пошла Найда за водой, все еще стряхивая с себя остатки ночного сна. Надо же, как ее сморило! А думалось ей раньше, не заснет она от горя, ночь напролет будет думать о разлуке с Мечиславом и слезы втихомолку лить…
Собрались быстро, благо Матрена снеди еще накануне сготовила достаточно. Найде кусок в горло не лез, сидела она тихо, не поднимая глаз, потому как боялась встретиться взглядом с дружинным. Боялась, что не сдюжит, не выдержит всей тяготы расставания. Мечислав же иначе помыслил…
На двух повозках решено было ехать: в одной – Горазд, Мечислав и Любим, в другой – Молчан с Радимом. Простились; Матрена не сдержалась, заплакала.
- Спаси вас Бог за все! - сказал дружинный. – Кабы не вы, не было бы меня уж на белом свете! Господь милостив будет – свидимся. Я о вас не забуду, как родные вы все мне стали.
Дед Сидор, и тот захлюпал, слезу пустил. Мальцы ревели, а Найда стояла, точно каменная. Будто сердце у нее из груди вынули. Она даже дышать почти перестала, а глаза по-прежнему сухие были.
Мечислав шагнул к ней, приобнял, но целовать не стал: зорко за ними Радим наблюдал, прожигая своим взглядом.
- Прощай, Найда, - тихо сказал он ей на ухо, - не поминай меня лихом! Свидимся, даст Бог!
Что она говорила ему – сама после вспомнить не могла. Ей было больно где-то глубоко внутри, а снаружи она оставалась невозмутима. И лишь когда обе повозки выехали за ворота селения и скрылись на лесной дороге, ее сердце встрепенулось и бешено заметалось в груди. Будто очнулась Найда от странного, страшного сна. Она хотела побежать вслед за ними, да поздно было. Кричать хотела, а голос пропал, и крик ее застрял камнем где-то в груди. Защипали глаза запоздалые слезы. Затем они покатились по щекам – крупные, точно скатный жемчуг, горячие. Найда плакала, а потом рыдать начала. Матрена увела ее скорее на двор к себе, чтоб люди не глазели. Там она усадила дочку на лавку, присела с ней рядышком, обняла. И долго сидела так, покуда та вздрагивала от надрывных, душащих ее рыданий.
Назад или Читать далее (Глава 44. Жертва)
#легендаоволколаке #оборотень #волколак #мистика #мистическаяповесть