Февральская революция 1917 года в России началась, как известно, со стихийных демонстраций в столичном Петрограде, вызванных перебоями в поставках продовольствия, переросших в массовые беспорядки с погромами полицейских участков. Забастовки охватили петроградские заводы; студенты и представители интеллигенции, вечно недовольные правящей властью и привыкшие держать «кукиш в кармане», нацепив красные банты, влились в ряды манифестантов. Попытки властей подавить беспорядки силой 27–28 февраля 1917 года только усугубили кризис. Ни полиция, ни казачьи части не помогли. Резервные пехотные части, расквартированные в городе, активно поддержали демонстрантов; некоторые офицеры, пытаясь удержать порядок и дисциплину в этих частях, были убиты. Так, например, погиб офицер лейб-гвардии Волынского полка штабс-капитан И.С. Лашкевич, убитый 27-го февраля унтер-офицером Т.И. Кирпичниковым (последний был награжден за этот «подвиг» Георгиевским крестом 4-й ст.). Вечером 26-го февраля на Конюшенной площади был убит командир запасного батальона лейб-гвардии Павловского полка полковник А.Н. Экстен; утром 28-го в Петергофе солдаты убили капитана Вульфа (2-я школа прапорщиков). Тысячи вооруженных солдат вышли в город, усилив хаос на улицах. Слухи о бесчисленных пулеметах, установленных полицией на чердаках домов якобы для расстрела демонстрантов, возбуждали и будоражили толпу. В городе стала раздаваться частая стрельба, причем, кто и в кого стрелял, как правило, оставалось неизвестным. Это стихийное народное выступление сопровождалось грабежами лавок и магазинов. Кто управлял восстанием и управлял ли вообще, было непонятно. Загнанные в подполье партии социал-демократического толка оказались не готовы быстро отреагировать на изменение внутриполитической жизни страны.
Балтийский флот несколько дней оставался в стороне от происходящих событий, так как основные военно-морские базы находились в Кронштадте, Гельстнгфорсе (Хельсинки) и Ревеле (Таллин). Удаленность баз от столицы позволяла командованию флота скрывать информацию о происходящем. Из крупных кораблей в Петрограде был только крейсер 1 ранга «Аврора», проходивший срочный ремонт на Франко-Русском заводе. На нем и пролилась первая кровь.
Министерство внутренних дел так описывало политическую обстановку на флоте в те дни: «С объявлением войны в Балтийский флот поступило весьма значительное число запасных, принимавших участие в матросских беспорядках 1905–1907 и 1910–1912 гг. Этот неблагонадежный элемент, при наблюдаемом ныне общем повышении настроения матросов на почве недовольства их офицерами, носящими немецкие фамилии, и казенной пищей, несомненно, растлевающе действовал на всю массу нижних чинов флота». Отмечалась также активная деятельность подпольного Петроградского комитета РСДРП по созданию коллективов (ячеек) этой партии на кораблях и в балтийских портах: «Хотя возникшие коллективы малочисленны и находятся еще в период своей организации, тем не менее, коллективы, образованные на линейном корабле "Император Павел I" и на крейсере "Россия", достигли уже известной степени развития. Из менее значительных известны пока коллективы на крейсерах "Аврора" и "Богатырь" и на линейных кораблях "Император Александр II" и "Цесаревич"».
Командир «Авроры» капитан 1-го ранга М.И. Никольский, хотя и был, как и большинство офицеров, далек от политики, был информирован о возможных угрозах и замечал обстоятельства, отрицательно влияющие на настроения команды. Так, после беспорядков на линкоре «Гангут» в октябре 1915 года, когда для конвоирования арестованных матросов-гангутцев был привлечен караул с «Авроры», команды других кораблей отнеслись к этому крайне отрицательно. Про матросов «Авроры» стали говорить, что они «изменники, телохранители, идут против своих братьев, потому их надо бить»; после того, как весной 1916 года «Аврору» зачислили в Учебный отряд Морского училища для плавания с гардемаринами, т. е. вместо участия в боевых действиях направили в тыл, характер нападок изменился. Теперь про авроровцев стали говорить, что, мол, «вам только со своими сражаться, вас из действующего флота исключили, вас в бой пустить нельзя». В рапорте на имя начальника 2-й бригады крейсеров М.И. Никольский писал, что «на этот раз, видимо, нападки не проходят бесследно — они являются слишком обидными, на деле, как бы справедливыми, и резко чувствуется, как упало настроение команды, как замечается охлаждение к кораблю». Требуя у начальства привлечь крейсер к участию в боевых операциях, командир отмечал, что, если этого не будет сделано, он не будет удивлен, «если на этой почве будут в скором времени те или иные инциденты, проступки и выступления» и, более того, не уверен, что «на крейсере не произойдет явлений, подобных беспорядкам на "Гангуте", "Рюрике" и политической пропаганде на "России"» . Просьба командира была удовлетворена, и вторую половину августа 1916 года «Аврора» провела в Рижском заливе, поддерживая артиллерийским огнем сухопутные войска на курляндском побережье.
Вернувшись в Кронштадт 6 сентября 1916 года, «Аврора» встала в док, предварительно выгрузив боезапас. 25 октября буксиры перевели крейсер в Петроград, где ему предстояло пройти капитальный ремонт на Адмиралтейском заводе; на расположенном рядом Франко-Русском заводе должны были провести ремонт машин и котлов. Рабочий день для команды, помогающей в ремонте заводским рабочим, был установлен в 9,5 часов, причем сверхурочные работы, если таковые были необходимы, не должны были вызывать у нижних чинов «чрезмерного переутомления». Общение с революционно настроенными рабочими не могло не сказаться на политико-моральном состоянии команды. Считая, что отвлечь матросов от общения с агитаторами можно только жесткой дисциплиной, М.И. Никольский принялся «закручивать гайки», вникая во все мелочи корабельной жизни, что обычно являлось прерогативой старшего офицера корабля. Назначенный в январе 1917 года старшим офицером на «Аврору» старший лейтенант П.П. Огранович, служивший ранее на линкорах, был под стать командиру, т. к. считал, что дисциплина на корабле «пошатнулась» и требуется установление нового порядка по линкоровскому образцу. «Придирчивый, грубо-формальный, он скоро восстановил против себя всех»,— так характеризовали Ограновича молодые офицеры крейсера. Мелочные придирки командира и грубость старшего офицера возмущали как команду, так и офицерский состав. М. И. Никольского вскоре перестали приглашать к столу в офицерской кают-компании, как это было заведено на больших кораблях, и командир вынужден был обедать в одиночестве в своем салоне. Офицеры крейсера стали избегать общения со своим командиром под любыми предлогами . М.И. Никольского матросы вскоре стали называть «Виреном» — по фамилии командира Кронштадтского порта, заслужившего недобрую славу поборника жесткой дисциплины. За какие-то 3 месяца отношения между командой и офицерским составом с одной стороны и М.И. Никольским—с другой изменились кардинально.
Начавшиеся в феврале 1917 года беспорядки в Петрограде, вызванные перебоями в снабжении столицы продовольствием, резко ухудшили обстановку на «Авроре». Ограничив сход команды на берег, пресечь общение матросов с бастующими рабочими командир крейсера не мог. Вскоре забастовки охватили большинство петроградских заводов, в том числе и Франко-Русский. В городе начались нападения на городовых и полицейские участки, заволновались запасные батальоны гвардейских и пехотных полков. Охрана Франко-Русского завода была усилена ротой лейб-гвардии Кексгольмского полка, был усилен караул и на «Авроре». Фатальной ошибкой стало решение М.И. Никольского разместить в корабельном карцере трех агитаторов —двух солдат и одного штатского, задержанных охраной завода утром 27 февраля 1917 года.
