под авторством Евгения Севастьяновича Шумигорского
Императрица Мария Фёдоровна по происхождению своему принадлежала к миру мелких германских княжеских домов. Мать ее, Фредерика-София, дочь маркграфа Бранденбург-Шведтского, была по своей матери родной племянницей Фридриха Великого, а отец, Фридрих Евгений, находившийся с молодых лет на прусской службе, был третьим сыном владетельного герцога Вюртембергского Карла-Александра.
Брак их заключен был в Берлине, в 1753 году. Ни новобрачные, ни потомство их, по условиям германской жизни того времени, не могли, по-видимому, рассчитывать на блестящую политическую будущность; но судьба решила иначе. Фридрих Евгений, пережив двух старших братьев своих, умер в старости владетельным герцогом Вюртембергским; старший сын его Фридрих (по милости Наполеона) сделался первым королем Вюртембергским, а старшая дочь София-Доротея-Августа-Луиза - русской императрицей под именем Марии Фёдоровны.
Этому счастливому повороту предшествовали, однако, целые десятки лет зависимого и стеснённого положения. Жизнь Фридриха Евгения Вюртембергского и его семейства сложилась первоначально под условиями, в которых находились в XVIII веке как Германия, так и её княжеские дома.
Разделенная Вестфальскими мирными договорами на 300 мелких владений (подвластных, но только для виду, так называемому римскому императору (здесь Леопольд I)), Германия XVIII в., кроме двух крупных держав, Австрии и Пруссии, представляет любопытное зрелище множества князей и князьков различного чина: курфюрстов, герцогов, ландграфов, маркграфов и т. д.
Весь этот княжеский мир, за немногими исключениями, вызывает порицание немецких историков. Мало заботясь о благе подданных, князья главное внимание обращали на содержание своего двора и на этикет, строгим соблюдением всех мелочей которого они думали оградить свое достоинство среди множества себе подобных высших и низших фюрстов.
Людовик XIV был для них недосягаемым идеалом. Как выражение высшего образования, французские нравы, язык и словесность проникли во все немецкие дворы. Каждый немецкий государь, как бы ничтожно ни было его владение, старался устроить свой маленький Версаль; ему казалось необходимым иметь дорогую метрессу, содержать великолепную охоту и давать блестящие праздники.
Когда страна не могла покрывать всех расходов, сопряженных с таким образом жизни, князья не стыдились находиться на жалованье у иностранных правительств или продавать им своих подданных в виде наемных войск.
Роскошному и напыщенному образу жизни их соответствовала страшная распущенность нравов, также заимствованная у французов; театральные представления, музыка, картины, - всё проникнуто было ненасытимой чувственностью, все призывало к эпикурейскому пользованию жизнью.
Простота образа жизни, нравственность казались тогда синонимами грубости натуры и невежества. И действительно, французское образование, проникавшее в Германию и действовавшее на высшее немецкое общество, проявлялось прежде всего в презрении ко всему отечественному, в ослаблении семейных уз и в крайней нравственной легкости офранцузившихся немцев; сама образованность таким образом отождествлялась, в глазах немцев, с безнравственностью.
В Германии XVIII века мы видим завершающимся в сущности тот же ход болезненного увлечения иноземщиной, которой немного позднее с не меньшей силой развился и в России. Отпора не было ни откуда. Преобладали мелкие личные выгоды князей и лиц княжеской крови, которые смотрели на подавленный народ как на платежную силу и средство для пополнения своих войск.
Немецкая словесность была еще в зародыше, а немецкого духа можно было бы искать разве в многочисленных, хотя и необильных студентами университетах, где, по замечанию Шлоссера, "поддерживался педантизм, старинная рутина и грубые понятия цеха вместе с буйством и пьянством".
Что касается до религиозного воспитания, то в высших слоях общества о нем почти не думали; самые "князья церкви" подавали пример крайне легкомысленного отношения к делу веры.
Безумная роскошь и одряхлевший разврат напыщенных и своекорыстных владетелей не могли не вызвать противодействия в грубых, конечно, но здоровых началах немецкого народа. За Фридрихом I Прусским, страстным поклонником Людовика XIV, появился сын его Фридрих-Вильгельм I, истый немец, которому пришлись более по душе суровая простота и практический гений другого его современника, Петра Великого.
Но, презирая французскую образованность, в которой видел источник нравственной заразы, он не менее презирал и немецкую науку, которая была в его глазах мертвой, ни к чему негодной ученостью. Он преклонялся пред Петром, но, не имея его гения, впадал в крайности.
Однако, его действия благотворно отозвались на состоянии Германии: мелочная муштровка солдата, доведенная до степени художества, создала армию, которая потом била самих французов, главных врагов Германии; любовь к деньгам и скаредность, лишавшая королевское семейство возможности даже сытно поесть, развила у пруссаков бережливость и наполнила государственную казну миллионами, в то время, когда у князей не было ничего кроме долгов; наконец, уважение к старой протестантской теологии дало толчок к поднятию воспитания и сохранений старых преданий, поставивших Пруссию во главе протестантской Германии.
Допустив, по необходимости, воспитать своих детей на французский лад, Фридрих, подобно нашему Петру, не хотел иметь наследником сына, не сочувствовавшего его политике, и окружал себя немцами. В особенности не любил он, как делали это фюрсты, употреблять для дипломатических поручений французских или итальянских графов и маркизов, находя, что "у него довольно немцев для заведывания делами и что щеголевато выраженный при иностранном дворе, на французском или итальянском языке, комплимент не стоит тех денег, которые он должен платить за него чужестранцу".
Когда борьба миновала свой острый период, страсти улеглись, крайности сгладились, в исходе оказалось проснувшееся сознание народного достоинства, разработка общечеловеческого просвещения на своих, немецких началах и, как следствие этого, пышный расцвет немецкой науки и словесности.
Даже князья стали усваивать себе по частям программу Фридриха, принимая из нее то, что более нравилось и обещало более выгод, например кропотливое изучение мелочей военного дела. Но заботы об умственной жизни немцев и нельзя было требовать от них, когда её не обнаруживал и сам Фридрих Великий, политический патриотизм которого не мешал ему презирать немецкую словесность и писать по-французски.
Протестантство и политический прусский патриотизм, которые Фридрих Вильгельм I и Фридрих II положили в основание своей политической системы, нашли себе в скором времени многих ревностных сторонников в такой германской среде, которая до этого времени, по своему положению и усвоенным взглядам, могла бы быть названа космополитическою, именно, в среде мелких германских владетельных князей и особенно младших членов их семейств.
Не имея дома никакого дела, а часто и средств к приличному для своего сана существованию, они искали службы и счастья в разных государствах Европы. Более счастливые из этих обиженных судьбой принцев, при всей своей бедности и политическом ничтожестве, успевали заключать родственные союзы с иноземными династиями.
Это станет вполне понятно, если принять в соображение, что, с одной стороны, в Германии, при её раздробленности, было несравненно больше династий, чем во всей остальной Европе, и что, с другой, могущественные династии, из политических причин, часто избегали родства между собой.
Вот почему германские принцы и принцессы с самого рождения предназначались к выгодным бракам; родители их привыкли ловить счастливую случайность и часто даже путем происков доставляли иногда детям своим престолы первостепенных европейских держав.
Поговорка, сложившаяся об Австрии: "Bellum gerant alii, tu, felix Austria, nube" (пусть войну ведут другие, а ты, счастливая Австрия, женись и выходи замуж) - применима ко многим германским династиям; такова, например, судьба династии Ганноверской, Брауншвейгской и Голштинской; такова судьба и Екатерины II, которая, родившись дочерью мелкого Ангальт-Цербстского невладетельного князя, находившегося в прусской службе, сделалась самодержавной русской императрицей.
Менее счастливые князья иногда весь свой век проводили на службе в каких-либо государствах. Много их было и в России, где некоторые из них действительно послужили усердно приютившей их стране. Но ближе всего им было искать службы в Австрии и, особенно в Пруссии, так как, будучи по большей части протестантами, они, естественно, имели с ней более точек соприкосновения.
Здесь эти служилые принцы, занимаясь исключительно военным делом, вполне подчинялись прусскому влиянию, становясь, особенно в руках опытного в происках Фридриха II, важным орудием прусской политики для достижения её целей в Германии и даже за границею. Подчинение это доходило до того, что принцы сражались за Пруссию даже с войсками родной своей страны, а католические принцы своих детей крестили иногда по протестантскому обряду.
Берлин при короле-вольтерьянце (здесь Фридрих II) стал Меккою протестантской Германии, а в этой Мекке можно было научиться только одному: - работать "pour le roi de Prusse" (для короля Пруссии). Следует прибавить, что за немецкими принцами, упрочившими свое положение в чужой стране, тянулся туда же иногда целый ряд немецких выходцев, преимущественно дворянского происхождения, в качестве друзей и дельцов.
Эта иммиграция была всегда тем значительнее, чем страна стояла ниже в образовании. В особенности много приютила их Россия, которой суждено бы в то время видеть Европу из немецких рук.
Как германские принцы, искавшие счастья на чужбине, так и сопровождавшие их германские выходцы, принадлежали к двум, резко отличавшимся друг от друга категориям: одни смотрели на иностранную службу лишь с точки зрения наживы, будучи, таким образом, прежде всего, искателями приключений; другие, напротив, искренно привязывались к приютившей их стране и старались честной и полезной деятельностью отблагодарить ее за гостеприимство.
Впрочем, и те, и другие, конечно, не могли переродиться в духовном смысле и, в сущности оставались теми же немцами или космополитами, что не могло не отражаться и на их деятельности. В русской истории мы встречаем лишь немного исключений из этого общего правила; но зато это были блестящие, богато одаренные натуры, душой и телом предавшиеся России.
Эти общие замечания о Германии XVIII века показались нам нужны для уяснения главных черт в истории Вюртембергского герцогского дома, из которого происходила наша императрица Мария Фёдоровна.
Вюртембергом исстари называлась небольшая земля, расположенная по верхнему теченью Дуная и Неккара и входившая в состав Швабии. Эта обширная горная страна, с резким и угрюмым ландшафтом, наложила печать и на своих обитателей, швабов, издавна отличавшихся буйным, неукротимым характером.
Нигде в Германии не развилось такого как здесь стремления к сословной и личной свободе и обособленности: каждое сословие ревниво оберегало свои права и приобретения. Благодаря близкому соседству с богатой Италией, Швабия издавна пользовалась выгодами торгового и военного посредничества между нею и Германией. Постоянные войны и широкие торговые операции способствовали неукротимости швабских рыцарей, живших в неприступных замках, и богатству больших швабских городов, укреплённых толстыми стенами.
В Швабии же пользовались огромным значением земство и церковь, сохранившая даже по принятии швабами лютеранства всю дисциплину и непреклонность, свойственный католицизму. Что касается до швабских князей, то их выдающаяся энергия, воспитанная веками борьбы между собою и с непокорными сословиями, доказывается уже тем, что они были родоначальниками самых славных германских династий: Гогенштауфенов, Габсбургов и Гогенцоллернов.
Из мелких владетелей, с течением времени, выделились и графы Вюртембергские, которые получили затем герцогский титул от императора Максимилиана в 1495 году. "Они вечно дрались то с императором, то с городскими и рыцарскими союзами, словом, со всем окружавшим их светом, и прозвища их переносят нас в сказочный мир синих бород и злыдней".
Но в век Людовика XIV и жизнь Вюртембергских герцогов совершенно изменилась по французскому образцу. Это произошло в малолетство герцога Эберхарда Людвига (1677-1733), когда регентом был его дядя, принц Фридрих-Карл, о празднествах которого во французском вкусе отзывались с похвалой даже парижские журналы того времени. Сам Эберхард-Людвиг, достигнув совершеннолетия, предался роскошной и развратной жизни.
Он не довольствовался метрессами и окончательно запятнал себя связью с Вильгеминой фон Гревениц; он вступил с нею даже в брак при жизни своей супруги и предоставил ей в управление свою несчастную страну. Тогда был построен близ Штутгарта, наподобие Версаля, прекрасный увеселительный замок Людвигсбург, где давались пышные праздники. В то время как доходов Вюртемберга не доставало на удовлетворение мотовства герцога, Гревениц, при содействии министерства, составленного из ее подручников и находившегося под ее председательством, хищнически управляла страною, продавая государственные должности.
Эберхард Людвиг умер, не имея наследников, и его преемником сделался двоюродный брат его, сын бывшего регента Фридриха Карла, Карл Александр (1733-1737), родной дед нашей Марии Фёдоровны. Молодость свою он провел в австрийской службе, под знаменами Евгения Савойского, и в это время принял католичество.
Поэтому при самом вступлении на престол он должен был обеспечить права протестантской церкви в Вюртемберге, к которой принадлежала большая часть его подданных; но характер правления остался тот же, что и в прошлое царствование: то же забвение обязанностей правителя, тот же утонченный разврат и безумная роскошь.
Так как средства страны были уже истощены образом жизни Эберхарда Людвига и управлением Гревениц, то Карл Александр вверил управление Вюртембергом еврею Йозефу Леви Зюссу Оппенгеймеру, который приобрел его доверие еще в Австрии и который взялся доставлять ему деньги.
Можно представить себе весь ужас этого еврейского управления! Законы не имели никакого действия; новый любимец и его подручники высасывали последние соки из несчастной страны, глумясь над правосудием и нравственностью, в то время как герцог проводил все время в кутежах и на охоте.
"Как много терпели страна и бедный вюртембергский народ, говорит Шлоссер, можно судить по тому, что в три года правления герцога Карла Александра и шайки негодяев, которым предал государство еврей, продажа мест и грабежи всякого рода, по свидетельству актов, принесли правительству более миллиона".
В такую же сумму, по всем вероятностям, можно оценить вред принесенный охранением диких зверей для охоты герцога: несмотря на то, что в 1737 году, в год смерти Карла Александра, убито было 2500 оленей, 4000 разных хищных зверей и ланей и около 5000 кабанов, в следующем 1738 году убытки жителей от княжеских охот оценены в 500000 гульденов.
Крайне невоздержной жизни не вынесло, наконец, и железное здоровье Карла Александра. Когда он умер в 1737 году, то в акте вскрытия его было сказано: "сердце, голова и прочее найдено в совершенно здоровом состоянии; но грудь до того наполнена пылью, дымом и чадом карнавала и оперы, что suffocatio sanguinis (захлебывающаяся кровь?) было неизбежно".
От брака, заключённого в 1727 году с принцессой Марией-Августой Турн фон Таксис, герцог оставил дочь (бывшую потом замужем за принцем Турн фон Таксис) и трех малолетних сыновей: Карла Евгения, Людвига Евгения и Фридриха Евгения. Все три брата получили имя Евгения в честь принца Евгения Савойского, под начальством которого был их отец, находясь на императорской службе, и все они последовательно управляли Вюртембергским герцогством.
Младшему из братьев Фридриху Евгению, отцу императрицы Марии Фёдоровны, суждено было сделаться родоначальником нынешнего Вюртембергского дома. Различная судьба братьев в значительной степени объясняется различием в их характере и воспитании, начало которому положено было их матерью, герцогиней Марией Августой.
Герцогиня Мария Августа, бабка нашей Марии Фёдоровны, была одной из оригинальнейших женщин своего времени. Вдумываясь в противоречивые иногда отзывы о ней современников, нельзя не видеть, что она обладала энергической, кипучей и даровитой природой, совмещавшей в себе противоположности, которыми так богат был XVIII век.
Мягкость, восприимчивость женщины уживались в ней с твердостью и решительностью мужчины; жажда светских удовольствий, всеобщее поклонение ее красоте, не мешали ей на университетском диспуте возражать профессорам медицины с приводившей всех в изумление ловкостью и основательностью; поражая даже современников своим веселым образом жизни, она у них же приобрела репутацию ханжи и, в довершение всего, приняла звание Мальтийского рыцаря.
Будучи горячей поклонницей французской литературы и разделяя увлечение современников французской образованностью, Мария Августа и детям своим дала французское воспитание. Она приставила к ним французского гувернера, барона Монтольё, составив для руководства воспитанием принцев подробное наставление. Из этого наставления видно, что преподавание велось исключительно на французском языке и во французском духе; требовалось не столько основательное знание изучаемых предметов, сколько легкое, поверхностное, светское образование.
Нравственное влияние французских идей того времени также не могло миновать молодых принцев, тем более, что старшие из них должны были хорошо помнить дурные отношения между отцом и матерью, вынудившие Марию Августу при жизни своего мужа даже перебраться с детьми на жительство в Брюссель.
Нельзя не сочувствовать жалобам немецких историков на такое воспитание будущего Вюртембергского властителя, "отца-государя честных и простодушных швабов"; но в то время, в виду превосходства французской образованности пред немецкою, оно вовсе "не казалось странным", подобно тому, как позже современным немецким же историкам "не показалось странным", что Александр I, государь не менее "честных и простодушных" русских, составлявших притом первый по численности народ в Европе, подучил нерусское, а космополитическое воспитание.
Плоды поверхностного французского воспитания и нравственной порчи молодых принцев не замедлили сказаться на старшем из братьев, Карле Евгении, вступившем в управление герцогством, благодаря содействию Фридриха II, в 1744 году, когда ему было всего 16 лет.
Мудрые советы Фридриха (у которого Карл жил некоторое время), данные ему при отправлении в Вюртемберг, пропали даром для этого "мальчика-государя". Он начал тем, что удалил из Вюртемберга свою мать Марию Августу, и затем, в течение почти 50 лет, предаваясь всякого рода излишествам, терзал своих подданных. По природе даровитый, Карл направил свои дарования в дурную сторону: это был самый гордый, расточительный и жестокий фюрст во всей Империи.
Наименее пострадал от французского воспитания герцог Фридрих Евгений, младший из братьев, быть может, потому, что он еще в ранней молодости предназначался к духовному званию и получил даже каноникат в Зальцбурге и Констанце. Но духовное поприще не привлекало к себе молодого принца, и он в 1749 году вышел на обычную в то время дорогу для младших членов княжеских семейств, т. е. вступил, по приглашению Фридриха II-го, в прусскую военную службу, тогда как другой брат его Людвиг Евгений уехал служить во Францию.
Строгое и точное исполнение обязанностей военной службы, требовавшееся в прусской армии, сравнительная чистота нравов и скромный образ жизни Берлинского двора, произвели благодетельное нравственное влияние на молодого 17-летнего Вюртембергского принца; а поклонение короля-философа французской литературе и постоянное общение с находившимися в Берлине представителями этой литературы поощряли Фридриха Евгения к самообразованию, поддерживая в нем интерес к литературным вопросам и исправляя недостатки его поверхностного воспитания.
Сам Фридрих Евгений производил благоприятное впечатление в Берлине, где, впрочем, он живал и ранее с матерью и со старшими своими братьями. Это был, по отзывам современников, умный, просвещенный воин, с мягким сердцем и веселым, но нервным темпераментом. Близкие отношения, завязавшиеся между ним и королевским семейством, завершились, наконец, в 1753 году браком его с 17-тилетней племянницей Фридриха II-го Фредерикой Доротеей Софией, дочерью маркграфа Бранденбург-Шведтского.
Непременным условием брака Фридрих II поставил, чтобы дети этой супружеской четы исповедовали протестантство. Фридрих Евгений, воспитанный отцом, подобно своим братьям, в католичестве, должен был согласиться на это условие; вот почему брак его вызвал самые радостные чувства в жителях Вюртемберга, которые, будучи по большей части протестантами, не могли смириться с католицизмом своих герцогов.
Это супружество было одним из счастливых. Оно составляло исключение в летописях супружеств XVIII века, когда в высших слоях общества на брачные узы смотрели с полнейшим легкомыслием. Оно продолжалось 44 года, и в течение этого времени супруги жили в мире и добром согласии, своим скромным, семейным образом жизни, возбуждая у испорченных современников даже упреки в мещанстве.
Много лет спустя, принцесса Фредерика София, по поводу семейных дел, писала своей дочери, тогда великой княгине, Марии Федоровне о своем столь продолжительном супружеском счастье, выражая самые нежные и преданные чувства к мужу. Эта переписка матери с дочерью, которая, по своей интимности, без сомнения, никогда не появится в печати вполне, рисует нам личность принцессы Фредерики самыми светлыми, сочувственными красками.
Получив, как и другие принцессы прусского королевского дома, французское образование, она восприняла только полезные его стороны. Нежность, мягкость женственной натуры соединялись у Фредерики с просвещенным умом, и необыкновенным для того времени развитием нравственного чувства. Она была матерью, душою семьи, в то время как светские женщины менее всего думали о семье.
Характер принцессы Фредерики сложился под влиянием тихой жизни в ее родном Бранденбургском городке Шведте, просвещенных забот матери и угрюмого нрава отца Фридриха Вильгельма Бранденбург-Шведтского (императрица Екатерина Алексеевна отметила дурную черту в характере деда Марии Федоровны, рассматривая вопрос о ее замужестве с Павлом Петровичем).
Как и другие прусские принцессы того времени, она была воспитана в духе феодальных преданий; только этим объясняется, при полном довольстве скромной семейной жизнью, ее внимание к почестям и мелочам этикета, которое она проявляла не раз впоследствии и которое усиливалось стремлением принцессы поддержать достоинство своего семейства среди множества других княжеских семейств.
Счастливая супружеская чета имела уже двух сыновей: Фридриха Вильгельма (р. 1754) и Людвига Фридриха (р. 1756), когда разразилась гроза Семилетней войны.
В это время герцог Фридрих Евгений, будучи генералом прусской службы, занимал видное положение в рядах прусской армии, а затем ему поручена должность губернатора прусской Померании и города Штеттина (эту самую должность занимал 30 лет тому назад отец Екатерины II, герцог Ангальт-Цербстский, тоже находившийся в прусской службе).
В Штеттине и недалеко от него расположенным местечке Трептове проживала семья Вюртембергского принца, тогда как сам он, увлекаемый военными бурями, не всегда мог быть дома. Судьба служилых принцев, сражавшихся не за родину, а из военной чести и материальных выгод, сказалась в Семилетней войне и на Фридрихе Евгении.
Так как Карл, владетельный герцог Вюртембергский, объявил себя на стороне Австрии и двинул ей на помощь вюртембергские войска: то младшему брату его, находившемуся в прусской армии, поневоле приходилось поднимать руку на родного брата и на его полки. Действительно, герцогу Фридриху Евгению пришлось не раз сражаться с вюртембергскими войсками и одерживать верх над ними.
Вообще, в Семилетней войне он приобрел славу искусного и храброго вождя; так, например, он разбил при Рейхенберге австрийского генерала Пурпурати и взял несколько пушек. Он командовал частью прусских войск при осаде Праги и участвовал в гибельной для Фридриха II-го битве при Кунерсдорфе 1 августа 1759 года, где "скоропостижный" и "захватчивый" король был наголову разбит русскими войсками.
Официальный историк Вюртембергской фамилии в конце XVIII века, Штарк, говоря об участии Фридриха Евгения в Семилетней войне, совершенно умалчивает об его положении в последний ее период; между тем, приложенная к его же сочинению переписка Фридриха Евгения с королем Прусским за это время, в связи с другими данными, уясняет нам многие любопытные случаи, касающиеся и русской истории.
В Кунерсдорфской битве Фридрих Евгений был сильно ранен в ногу, и от раны этой, плохо залеченной, он страдал потом всю жизнь. Поэтому король Фридрих II отправил молодого принца в Померанию, к семье, которая в то время искала себе защиты и спокойствия то в Берлине и Шведте, то в Штеттине.
Семья Фридриха Евгения умножилась в 1758 году новым принцем Евгением Фридрихом, а спустя два с половиною месяца после Кунерсдорфской "преславной баталии" 14 октября 1759 года, страдавший от нанесенной ему русскими раны отец утешен был рождением в Штеттине первой своей дочери, Софии Доротеи Августы Луизы, впоследствии русской царицы Марии Фёдоровны.
Первое время младенчества она, несомненно, провела за крепкими штеттинскими стенами: русские уже делали в то время набеги на Померанию, а зимою 1759-1760 года и совсем утвердились в ней. Тогда, еще не вполне оправившийся от раны, Фридрих Евгений был вынужден вновь сражаться с русскими, приняв команду над остатками рассеянных в Померании прусских войск.
Но отцу будущей русской государыни видимо не везло при встрече с русскими. Уже 22 февраля 1760 года он писал Фридриху II, что отряд казаков в 600 человек, минуя расположенные на пути прусские войска, так быстро и внезапно ворвался в город Шведт, что находившиеся там пруссаки и он сам, пораженные неожиданностью, должны были сдаться в плен казакам, и отвезены были ими в русский лагерь.
Командующий русскими войсками в Померании, генерал Тотлебен, немец, спустя год изменивший России и передавшийся пруссакам, отпустил, однако, королевского родственника и известного генерала за денежный выкуп.
Этой свободой принц воспользовался, чтобы принять участие в неудачной защите Берлина (1760), который был занят русскими войсками 29 сентября того же года и пощажен тем же Тотлебеном, заключившим капитуляцию с жителями Берлина без ведома своего начальника, генерала Чернышева (Захар Григорьевич).
Можно догадываться, что не без участия и ведома принца Фридриха Евгения происходили и изменнические пересылки с пруссаками генерала Тотлебена, завершившиеся, во время похода русских войск в Померании, его арестом, произведенным с общего совета всех полковых командиров подчинённого ему корпуса, 19 июня 1761 года.
Наконец, мы видим, что в этом же году Фридрих Евгений употребляет все усилия, чтобы спасти Кольберг, главный оплот Померании, осажденный Румянцевым; но 1 декабря, пытаясь ввезти в крепость съестные припасы, был он разбит, и тогда Кольберг должен был сдаться Румянцеву.
Смерть императрицы Елизаветы спасла, как известно, Пруссию. Петр III возвратил Фридриху II все сделанные русскими завоевания, и принц Фридрих Евгений, оставшись на своей должности в Померании и живя с семьей то в Штеттине, то в Трептове, старался по возможности залечить раны, нанесенные краю губительной войной, в течение которой он честно исполнял свои воинские обязанности по отношению к Пруссии и Фридриху II-му.