До российского проката добралось «Проклятие «Зов могилы» — южнокорейский хит года №1, который на родине уже вошел в шестерку самых кассовых фильмов всех времен. Это третий фильм Чан Джэ Хёна, и раньше работавшего с мистическим хоррором («Сваха», «Черные священники»), но тут он, кажется, нащупал если не формулу успеха, то крайне удачный баланс между ужасами, убедительностью, оккультными практиками и историческими шрамами. Как ему это удалось — размышляет Алексей Филиппов.
Три молодые женщины в больничной палате устраивают ритуал, чтобы узнать, кто изранил их приятеля Юн Бон Гиля — бывшего спортсмена, завязавшего с карьерой, когда в нем открылся шаманский дар. Они разыгрывают мини-постановку «званый ужин», обсуждая яства, которые собираются вкушать, и знакомых, кого следовали бы пригласить — но не хочется, очень уж они заняты. Одержимый неизвестной сущностью Юн, лежавший в коме, откликается — и подхватывает «игру», покупаясь на манипуляции трех южнокорейских шаманок — мудан. Сам злой дух скрывается в могиле средь Восточно-Корейских гор, недалеко от границы с КНДР. Ее раскопали по просьбе богатого заказчика спецы по мистическим и погребальным практикам, даже не подозревая, какая бездна там скрывается.
Инициировало это неблагодарное дело семейство Пак — состоятельные корейцы, которые давно живут в США и, казалось бы, утратили духовную связь с родиной. Однако долгожданный первенец — точнее его непрекращающиеся стенания, — заставляют Джи Ёна (Ким Джэ Чхоль) искать поддержки не у врачей, но у специалистов иного профиля. В итоге для борьбы с, как выясняется, семейным проклятием собирается целый квартет: перспективная мудан Ли Хва Рим (Ким Го Ын), определившая, что Паков мучает «зов могилы», ее помощник-паксумуМужчина-шаман — прим.автора Юн Бон Гиль (Ли До Хён), директор похоронного бюро Ко Ён Гын (Ю Хэ Джин), а также геомант Ким Сан Док (Чхве Мин Сик), который 40 лет помогает людям найти подходящую, согласно фэншую, землю для захоронения. Именно он заподозрил неладное, как только увидел пейзаж на пути к месту, а потом лишь убеждался, что дело дрянь: вокруг бродят лисы (дурной знак), а почва — горькая, непригодная для священных ритуалов. В общем, все понимали, что неспроста заказчик платит 500 тысяч долларов, однако нужда, амбиции или мистическая ответственность перевесили.
«Проклятие «Зов могилы» — в оригинале емкое Pamyo — главный южнокорейский хит года, обогнавший в домашнем прокате «Паразитов» и «Поезд в Пусан», а по мировым сборам приближающийся к 100 миллионам долларов (у оскароносного фильма Пон Джун Хо для сравнения — 266 миллионов при чуть большем бюджете). Такой успех, конечно, провоцирует индустриальные и социологические обобщения: скажем, поиски в фильме Чан Джэ Хёна если не нового слова в (под)жанре, то выражения национальных настроений. Режиссеру даже пришлось объяснять, что разговор о временах оккупации и Имдимской войны не делает «Проклятие» антияпонским: просто исторические наследие и шрамы никак не обойти стороной, если хочется немного копнуть в прошлое. Кто не верит, может ознакомиться с другими корейскими хитами вроде первого национального блокбастера «Шири» (1999), где темой для рефлексии служили отношения с КНДР и публичные разговоры о воссоединении, а Чхве Мин Сик, наиболее известный по «Олдбою» (2003), играл лидера северокорейской группировки, стремящегося вновь нажать спусковой крючок войны.
Если же избегать ярлыков, можно сказать, что главная удача Чана — комбинация «стихий». Подобно пяти началамВода, огонь, дерево, металл, земля — прим.автора, о которых заказчику рассказывает геомант Ким, темы и образы «Зова могилы» тесно связаны между собой — и с ритуалами. Как жанровыми и мистическими, так социальными и повседневными: вроде переговоров (в дорогом доме или в закусочной за сакэ из чашечек-отёко) и вынесенного в заглавие «памё» — обряда перезахоронения (сожжения) предка, чья душа осталась неупокоенной и продолжает бродить по земле в виде призрака-гвисина. В итоге сцены ловко цепляются друг за друга при формально меняющихся регистрах и действующих лицах: за каждую процедуру отвечает отдельный специалист — даже если это «звонок нужному человеку», как в случае похоронщика Ко Ён Гына.
Поначалу фильм «заземлен» и тяготеет к производственной драме (погребение изображено довольно подробно), затем в пространство кадра — на уровне разговоров — проникают незримые, мистические материи, со временем обретающие волю и субъектность. Однако Чан Джэ Хён не уходит в теоретизацию и проговаривание — ритуал лучше один раз увидеть. Как оглушительно звучат двусторонние барабаны-чангу. Как мудан Хван Рим танцует и говорит нараспев, погружаясь в транс, прежде чем взяться за полосование свиных туш, которые должны отвлечь потусторонние злые силы, и размазывание крови по лицу. Как выбирает ракурсы и крупности Ли Мо Гэ — постоянный оператор Ким Чжи Уна, дебютировавший на мистическом хорроре «История двух сестер» (2003), — а ритмичный монтаж придает видеоряду завораживающую и жуткую ауру.
Как нередко случается с жанровыми хитами, «Зов могилы» в первую очередь цепляет сноровкой — виртуозностью и находчивостью исполнения. Дело не в самом действе — обряды интриги, саспенса и скримера лишены налета таинства, — но в соединении с другими элементами: характерами, историей, стилистикой, эпохой. «Проклятие» работает методично, но никогда не на автопилоте. Выбрав землю ключевым образом, Чан производит бережные раскопки от капиталистического реализма — к, возможно, суеверным, но укоренившимся в национальных традициях практикам, а следом добирается до времен японской оккупации и далее, а также до глубинных пластов шаманизма, способных определять убеждения если не стран(ы), то как минимум фамилии.
В фильме столько всего переплетается, что может (п)оказаться, будто в какой-то момент сюжет разламывается пополам, а некоторые арки или события не до конца проговорены. Чан выбрал формат повествования, который позволяет не приводить всю аудиовизуальную информацию к единому знаменателю: повседневные, научные и магические нарративы подхватывают друг друга, выступая на равных, — ведь их принципы, по словам все того же геоманта Кима, нередко схожи, а культурные и мистические практики Китая, Японии и Кореи тесно связаны, хотя со временем ушли в разных направлениях. Пока, конечно, встречи в одном кадре шаманов-муданов и колдунов-оммёдзи, буддистских сутр и постколониальной теории представляется, скорее, редкостью. В силу, надо полагать, трагедий прошлого, которые, по Чан Джэ Хёну, наносили «колющие ранения» земле. Однако ходить по ней все равно придется, так что осознанность — прогрессивная или мистическая — в отношении соседей и предков никогда не бывает лишней. Иногда бездна может воззвать, даже если ты в нее не смотришь.