Стыдливой украдкой Полина поводила ресницами в сторону камина. Каждый волосок на голове дворового парня Гриши волновал её, каждая вздымающаяся, как у коня, жила на его дубовой шее производила в душе Полины трепетный ответ. Гриша пыхтел над непокорным огнём в купеческой гостиной, а она с прямою, как струна, спиной сидела рядом с маменькой Ольгой Алексеевной и вышивала гладью носовой платок. Пальцы обеих почти не слушались от холода и Ольга Алексеевна гневалась за нерасторопность на Гришу и обещала выпороть его, если он сию же минуту не распалит как следует пламя.
- Лентяй и баламут! Видела я давеча, как ты лез в драку у торговых рядов. Кулачища отрастил, а ума меньше, чем у той глупой синицы, - шипела Ольга Алексеевна и её объёмный второй подбородок, лоснистый и упругий, как накрепко застывшее желе, мягко подрагивал. Угольно-бисерные глазки её застыли на узоре из переплетения роз, а пухлые холёные пальчики методично вздымали вверх иглу с нитью. Тонкие, брезгливые губы хозяйки вновь раскрылись и она продолжила с возвышением бранить Гришу: - Лапотник эдакий, крестьянская твоя морда, да уморить ты нас холодом удумал что ли? Встать прямо, когда барыня с тобой говорит!
Гриша бросил спичечный короб и встал, и развернулся, но глаз своих на барыню поднять не смел. Ольга Алексеевна с отвращением поглядела на его широкие, развитые плечи, отметила про себя, что мужик ещё более подрос, хотя куда уж более... Его красивое, светлое, чисто славянское лицо на первый взгляд выражало покорность, но была в нём сила, крутость дикого крестьянского нрава, глубоко затаённый протест, непозволительная смелость - такой, если что случится, первым занесёт топор над головой хозяина.
- Долго ты будешь возиться ещё? Или давно не секли тебя? - строго молвила Ольга Алексеевна.
- Спички отсырели, должно, ваша милость.
- Так поди разыщи новые, шут безмозглый!
- Слушаюсь, - ещё ниже опустил голову Гриша и сделал шаг к двери, но тут Полина громко взвизгнула:
- Ой!
Гриша замер и горячо посмотрел на девушку.
- Что такое, душа моя? - встрепенулась мать и схватила её за руки, притянула их к себе.
- Палец уколола.
Ольга Алексеевна задула на пальчик дочери, на выступившую капельку крови, а Полина влажно и жарко воззрилась на Гришу и улыбка едва заметно тронула её розовые и блестящие губы.
- Облизать надо ранку-то, ваша милость, - посоветовал Гриша, - слюна заживляет, недаром собаки всё себе лижут...
- Ты что несёшь такое? Чтобы я, купеческая жена, кровь лизала? - возмутилась Ольга Алексеевна, - на одну ступень с собаками меня выставил?! Что такое? - визгливо крикнула она дочери.
Полина выхватила руку от матери и всунула палец себе в рот. На этом моменте Ольге Алексеевне следовало бы изобразить обморок, но здоровье её было слишком крепким, а уж комплекция тем более, поэтому выглядело бы комично.
- Ну вот и всё, - явила чистый пальчик миру Полина, - спасибо за совет, Гриша.
Гриша нахально ухмыльнулся.
- Иди уже за спичками! - вознегодовала хозяйка.
Гриша вновь откланялся и хотел было выйти, он уже отворил дверь, да тут из столовой послышался грохот стекла. Ольга Алексеевна встрепенулась, как всполошенная курица.
- Я убью эту Глашку проклятую, - вскочила она и, быстро одёрнув подол платья, забыв о Григории, поспешила на звук, - если она опять графин разбила...
Едва скрылась мать, Полина порывисто встала. Григорий медленно прикрыл дверь. Теперь, будучи наедине, они могли смело смотреть друг на друга. Полина оглянулась на всякий случай на окна и подошла к Грише. Она заключила его загрубелую, перемазанную сажей руку в свои тонкие белые пальчики и, волнуясь, спросила:
- А что, Гриша? Скажи мне, как твои успели в письме?
Гриша ответил сдавленно, тоже волнуясь, чувствуя, как свежо и цветочно пахнет её чернявая головка, и запах этот пьянил его, дурманил:
- Без вас, барыня, всё позабыл уж. Давно вы мне уроков не давали.
- Оставь это, - сморщила гладкий лобик девушка. - Барыня... Когда мы одни, я для тебя просто Полина. Как в детстве...
Григорий сжал её пальчики и наклонился к ним. Они пахли мылом и чистотой. Он робко поцеловал их. Так они и стояли, не смея глядеть друг на друга: купеческая дочь в светлом, домашнем платье с чёрными, по-простому собранными волосами, с трепещущими длинными ресницами под которыми блестели карие с поволокой глаза и простой работник их двора, крепкий, красивый, русявый парень Гриша. Они с детства знали друг друга: мать Гриши когда-то работала прачкой в доме Зубцовых, а мальчишка то ей помогал, то делал что-то по двору, а потом умерла мать и Гриша остался единственным кормильцем для своих троих братьев и сестёр. Каждое утро чуть свет он приходил в город Ш. из близлежащей деревни и трудился до позднего вечера. В пору их детства дела у отца Полины шли хорошо, были у них и дворовые, и горничные, и няни с кухарками, да со временем магазинчик отца, расположенный в первом, кирпичном этаже их дома, начал хиреть. Остались из работников только Гриша, кухарка Глашка да няня для младших сыновей Зубцовых, которая напару с кухаркой разделяла и обязанности горничной.
- Любишь ли ты меня по-прежнему, Гриша? - тихо спросила Полина.
- Люблю! - горячо отвечал Григорий, - всегда любил и буду, с первого дня нашей встречи.
- Ах, если бы мы могли убежать! Куда-нибудь!
Полина смотрела в его голубые, сияющие глаза, и всё в ней таяло, мешалось, сдвигалось с привычного места.
- Мы можем! Вы хотите? И обвенчаемся втайне... Я никогда вас не обижу, я всё для вас, вы же знаете... Вы хотите, Полина?
Полина уже не понимала стоит ли она на земле либо же возносился куда-то в небо.
- Хочу... - едва выдохнула она и приложилась лбом к его плечу. Гриша взял её за подбородок одним пальцем и, словно боясь спугнуть эту дикую птичку, развернул к себе и поцеловал.
Мать Полины бранила кухарку - та всё-таки разбила именно графин. Из-за двери доносился её приглушённый голос. А Полина была далеко отсюда, а Гриша ещё дальше, ведь его, в отличии от Полины, ничего не держало в этих стенах... В гостиную вела ещё одна дверь, которая часто оставалась открытой - это был проход, соединяющий лестницей первый рабочий этаж со вторым, жилым. В эту-то дверь и вошёл бесшумно отец Полины, Павел Евгеньич, и первое, на что натолкнулся его взгляд - это его дочь в объятиях Гришки. Пузо его мигом надулось до размеров воздушного шара, хотя из без того было внушительным.
- Эээээт чтооо... - засопел он, а потом воскликнул: - Полина Павловна!!!
Влюблённые, как пронзённые током, отпрянули друг от друга.
- Простите, я... - залепетал Гриша, усиленно тупя взор.
- Пошёл вон, сссскотина! - взревел Павел Евгеньич и Гриша вылетел за дверь стремительным котом, - я с тобой потом... того... - прокричал ему отец семейства. - А ты!.. - быстрой перевалкой прокатился он к дочери и задышал ей в лицо отрывисто, тяжело, гневно, - а ты в свою комнату! И не выходить оттуда, пока я не приду! Поняла?
Полина, прижав руки к груди, как бы защищаясь, кивнула, вся дрожа, и шмыгнула следом за Григорием. Отец ещё походил, пыхтя боровом, из одного конца гостиной в другую, совсем позабыв о том, зачем он сюда поднялся. С его губ то и дело срывались обрывки мыслей: "Я им!..", "Господи, что это?", "Паскудная, неблагодарная...", "Выдам замуж немедленно!.." Поток его сумбурных мыслей прервала жена, испуганно забежав в гостиную и на всякий случай спрятавшись за спинкой софы.
- Павлушенька... Миленький... Ты чего это? Кто тебя разозлил так? С товаром беда?
Павел Евгеньич бросил безумный взгляд на жену.
- Женю, паскуду! То есть замуж выдам!
- К-кого? М-меня? Да я ведь...
- Да кому ты нужна, курица! Польку нашу, бесстыдницу, тараканщицу и эту самую... да чтоб её! - не находил от бешенства подходящих слов отец.
- Бесстыдницу? Да что случилось-то? Ей ведь едва восемнадцать минуло, рано замуж...
- И будет ей в девках ходить! Ещё доходится... Выдам без разбора и точка! За мещанина пойдёт, есть у меня один... Мастеровой он, оборотистый мужик и к Польке нашей интерес проявлял.
- Господи! - упала на софу Ольга Алексеевна и страдальчески заломила руки. - Должно ведь у тебя хоть немного любви быть! Ведь дочь твоя! Человек живой!
- А мещане не люди по-твоему? Тоже честно хлеб ремеслом добывают.
- Это не тот ли случаем бешеный мужик, что валенки делает? - мелькнула догадка у Ольги Алексеевны, - который жену свою, говорят, забил до смерти?
- Вспомнила тоже. Давно это было. Теперь он смирен и кроток, как овца, в Бога верует, в церковь ходит. Перебесился и остепенился, а теперь жену ищет.
- Да он ведь стар!
- А на что ей молодой-зелёный? Зато голодной никогда не будет, шаповальня завсегда их прокормит. А у нас, ты знаешь, дела не особо... Приданое небогатое... - угасал Павел Евгеньич, вспоминая свои неважные дела. - Эдак можно до скончания века искать ей подходящую партию, не каждый возьмёт дочь разорённого купца. Хм... Я всё сказал.
Ольга Алексеевна закрыла лицо руками и заплакала.
Через неделю явился к ним свататься мужик Фёдор, мастер по валенкам. Вёл он себя скромно, терялся в купеческом доме. Полина старалась на него не смотреть, стояла у окна, как изваяние, не шевелясь, скрестив руки, лишь иногда подрагивала у неё щека и если бы кто совсем близко к ней приблизился, то заметил бы, что у Полины дёргается и глаз. Накануне отец категорически приказал ей идти замуж за Фёдора, а глупости, связанные с Григорием, навсегда забыть и выбросить из головы. Помощниками отца в уговорах были вожжи - ими он, не скупясь, отхлестал упирающуюся Полину по спине и всему, что ниже.
Фёдор... Он был ужасен, несмотря на старательно вычищенный вид. Он старше Полины лет на пятнадцать, он обладал рыжими, неровно стриженными волосами, такого же цвета бородой и рост имел низкий (ниже Полины). Увидев его, Полине захотелось умереть на этом моменте, но воля отца есть воля отца, а она, его дочь, по сути товар, мнения которого не спрашивают.
Свадьбу назначили через месяц, на начало марта. Второпях стали собирать приданое для Полины. Она не плакала, не молила отца передумать. Тень её неслышно скользила по дому, звонкий голос её совсем затих, глазки угасли, а нос заострился, как у больной. Гришу она не видела со дня сватовства - отец уволил его со службы.
Месяц для одних домочадцев пролетел быстро, для других - Полины и матери её - показался вечностью в преисподней. Настал день свадьбы. После церковного венчания праздник продолжился в доме Зубцовых. За всё время празднества улыбка ни разу не коснулась губ Полины. Лицо её было мертвенно-прозрачным, как воск, она сухо принимала поздравления и ни разу за весь вечер не взглянула на своего жениха. Она вообще старалась ни на кого не глядеть, эти сочувствующие, виноватые, удивлённые взгляды были для неё невыносимы.
"Скорее бы всё закончилось. И уехать. Поскорее уехать в деревню от этого позора,"- думала она.
У Фёдора в деревне был дом. Подруги Полины разузнали кое-что о нём: Фёдор и впрямь забил до смерти свою жену за то, что она не могла иметь детей. Он долго гулял, не женился, был грубым и чёрствым, а потом переменился резко в один момент, стал набожным, скромным, как подменили.
- Притворяется он до поры до времени, - не унималась Ольга Алексеевна, - а как увезёт нашу Полечку к себе в деревню, начнёт со свету бедняжку сживать. И как она будет там со всём справляться, бедняжка? Ведь ни прислуги у него, никого! Не губи дочь, Паша, опомнись! Уж лучше б она за Гришку нищего шла, чем за это чудовище!
- А ты откуда про Гришку знаешь?! - насупился муж.
- А что я знать должна? - невинно захлопала глазками Ольга Алексеевна.
- Ничего, - проворчал Павел Евгеньич и уткнулся в журнал, - ступай уже, не мешай мне. Всё решено уже.
Ольга Алексеевна с достоинством встала и свысока посмотрела на лысеющую макушку мужа.
- Садист вы, Павел Евгеньич, натуральный садист. Господь вас за это ещё накажет.
Павел Евгеньич хмуро слушал как удаляется шелест платья его жены. Он ничего не ответил.
Когда вечером праздничная процессия вышла во двор, началось самое интересное. За воротами, на санях молодожёнов сидел ни кто иной, как Григорий. Его окружали приятели.
- Поля, Полина! Садись пока не поздно! Увезу тебя!
Полина увидала его и пошатнулась, ноги её подкосились, она схватилась за плечо отца и что-то простонала, и спрятала белое лицо, отвернувшись. Замешательство гостей было недолгим. С криком негодования несколько мужчин бросились освобождать украшенные по свадебному сани, а лошади, запряженные в них, заржали с волнением. Началась потасовка на потеху зевак. Парни лихо защищали оккупированную повозку, а тем временем Григорий, всех раскидав на своём пути, мощной горой приблизился к Полине и её жениху. Он дышал тяжело.
- Выбирай, Полина! Любовь или деньги! Я или он? Ещё не поздно.
Полина испуганно взглянула на него, губы её нервически дрогнули, рот не слушался.
- Не могу. Мы венчаны уж, Гриша.
- Вот наглый какой! -возмутился Фёдор, - иди ищи себе невесту под стать, голь перекатная!
На глазах Полины красивое лицо Григория закаменело.
- Уверена?
Она опустила ресницы.
Григорий встретился бешеным взглядом с не менее ошалевшими, красными глазами Павла Евгеньича, который всё это время свирепо орал, но ничего не предпринимал физически. Гриша резко повернулся и ударил в лицо жениха. Тот упал. Гриша обрушился на него и начал колотить беспощадно, пока их не растащили. Напоследок он с приятелями накидал в свадебные сани пласты снега и сбежал. Сбежал, как казалось Полине, уже навсегда...
***
Вышеописанные события происходили в далёком 1910 году. За время брака с Фёдором Полина родила пятерых детей. Муж её и пальцем никогда не тронул, дурного слова не сказал ни разу, даже слова "черт" не произносил. Со стороны казалось, что они живут счастливо, а уж после революции, когда родителям Полины пришлось бежать, всё потеряв, и скрываться в отдалённой деревне, она оказалась в лучшем положении, чем они. Фёдор вступил в ряды большевиков, прошел первую мировую войну и вернулся домой уже калекой. Она не смогла его полюбить, внутренне всегда его боялась и была готова к участи его первой жены. Как-то раз, уже перед Великой Отечественной войной, когда Фёдор лежал на смертном одре, она спросила его почему он был так добр к ней и так жесток по отношению к первой жене. И Фёдор рассказал ей историю :
- Как-то раз возвращался я домой уже вечером, шёл пешком через лес. Товар долго не продавался вот я и задержался в городе. Попал я в болото и начало меня засасывать. Грехов на мне много, вот и наказал Бог страшным судом, сам черт потянул меня прямо под землю в преисподнюю. А умирать не хотелось! Страшно стало! И взмолился я Господу нашему, так и сказал вслух: Господи, помоги! Выберусь - не буду ни пить, ни курить, ни обманывать, чёрного слова никому не скажу, женюсь и детей нарожаю, жену на руках носить буду... И тут почувствовал я под ногами островок твёрдый! Болото как земля стало - не топким. Так и выбрался. Надеюсь, сдержал свое слово...
Умер Фёдор перед самой войной и одна из немногих бомб, упавших на поселок, разбила церковь, около которой он был похоронен. При расчистке завалов не смогли даже приблизительно найти его могилу. А сама Полина дожила до 90 лет. Перед смертью она почему-то просила детей не хоронить её на том кладбище, не хотела лежать вечность рядом с тем, кого она не любила.
- Пусть хотя бы на том свете я буду от него свободна.
Каждый раз, проходя мимо мемориала павшим воинам, Полина обходила вечный огонь, подходила к плите с высеченными именами, протирала пыль всегда в одном месте и целовала лишь одно имя на нём: Шаповалов Григорий Никифорович, годы жизни 1892-1942, капитан. Больше о его судьбе ничего не знала Полина.