Мирная пашня... Нерасторжимо крепка и вечна связь простых, привычных, как дыхание, слов. От них веет покоем, радостью труда, надеждой хлебороба на добрый урожай, на щедрость земли-кормилицы. Пахать, сеять, жать, молотить — самое мирное занятие.
Почему же сейчас, глядя на этот старый снимок, мы вспоминаем войну? Через широкое, в прозрачной дымке поле пролегли бугристые борозды. Тишина. Не слышно разрывов бомб и снарядов, не свистят пули, не льётся кровь. Война осталась за кадром. Но незримо присутствует в нём. Это она вывела в поле женщин. Вывела на тяжёлую, нечеловечески горькую работу. Заставила тянуть плуг, надрывая последние силы. Потому что в деревне, недавно освобождённой от вражеской оккупации, опалённой огнём жестоких боёв нет ни лошадей, ни тракторов — они отняты войной. Потому что почти не осталось и деревне мужчин — они на фронте. Многие уже никогда не вернутся к мирным заботам. Другие вернутся инвалидами. Третьи — придут, вернутся, но это будет потом. После Победы. А поле ждёт сеятеля. Оно хочет, оно должно принимать в себя зерно и зеленеть всходами наливать колос и кормить людей. Тех, кто вернулся сюда, домой, и тех, кто воюет. Солдат, женщин, детей, стариков. Всех, кому выпало жить. Жить и помнить...
У снимка (автора его, к сожалению, установить не удалось) есть конкретный адрес: Смоленская область. Известна и дата съёмки: 30 мая 1943 года.
Но мы знаем: так было не только на Смоленщине и не только в 1943-м. Когда уже отгремели последние залпы Великой Отечественной, в местах, где в годы войны хозяйничали оккупанты, деревня ещё долго залечивала нанесённые ими раны. Помню, на Псковщине, в одной из многих разорённых войной деревень женщины-солдатки, всё ещё ждавшие, несмотря на похоронки, своих мужей, весной 45-го собирались вместе и, продев палки через верёвочные петли, распахивали часть полей и огородов. Среди них была и моя мать. Мальчишки крутились возле, старались помочь им тащить неподатливый плуг. Старались изо всех сил. И всё же для нас это была как бы игра, и женщины, поощряя усердие детворы, сердились на наши шалости, озорство.
Для них это была неотложная работа — ради хлеба насущного. Иной раз бывало, рвались непрочные верёвки. Женщины выбивались из сил, падали в изнеможении. Вставали и продолжали работу. И поле, пусть медленно, покрывалось сизовато-черными, маслянисто блестевшими бороздами. От свежевспаханной нивы исходил кисловатый пьянящий дух. Скворцы, довольные удачей, прыгали по бороздам, проворно выхватывая из них потревоженных плугом дождевых червей.
Потом женщины брались за бороны — деревянные, с деревянными зубьями. Потом шли колотушками разбивать ссохшиеся комья земли. Потом на поля выходили старики со стародавними лукошками, что ещё сохранились и некоторых домах. Сев требовал сноровки, верного глаза, опытной руки. Словно по струне, шёл пашней сеятель, и из его ладони соразмерно шагам вылетали скупо и точно трети драгоценных, на вес золота, семян. Их приносили на себе за сорок вёрст из райцентра, каждое зёрнышко было наперечёт, и так хотелось, чтобы каждое обернулось колосом...
Похожие картины живут в памяти многих людей военного поколения, мальчишек и девчонок послевоенных лет.
Позднее на Западе кое-кто бестрепетно подсчитает, что война дала толчок техническому прогрессу, что некоторые отрасли индустрии резко пошли вперёд за счёт военных заказов.
Здесь речь о другом — о том, чего нельзя забывать при любых подсчётах.
Вглядитесь ещё раз в старый снимок из военного архива «Правды». О техническом ли прогрессе тут говорить? Нет, о варварском стремлении фашистов повернуть историю вспять, отбросить нас далеко назад, к временам ушедшим. К тем, по меньшей мере, когда крестьяне Советской страны вслед за Лениным ещё только мечтали о 100 тысячах тракторов для России. Когда были ещё впереди и Первые «Фордзоны-путиловцы», и строительство тракторных заводов — Сталинградского, Харьковского, Челябинского, и Паша Ангелина, первая женщина-трактористка, и сотни её последовательниц, и задорная песня поколения энтузиастов: «Мы с чудесным конём все поля обойдём...»
Мы знаем цену войне. Настоящую цену.
И всё-таки не одни грустные мысли рождает эта фотография. И гордость — тоже: не сломлен, не потерял веры в будущее народ, который вновь берётся за плуг. С одним желанием: скорее стереть следы войны, вернуть жизнь родной земле. Писатель Борис Горбатов, военный корреспондент «Правды», нашёл очень точные слова, когда весной 1944 года писал о настроении в освобождённых районах юга страны, — жажда восстановления. «Плуг перепахивает поле недавнего боя. Под стальным лемехом исчезают минные воронки. И в этом есть великое торжество труда. Ради этого мы и воюем — ради будущего». Чтобы приблизить его, на помощь трудящимся пострадавших районов пришла вся страна.
Скорее стереть следы войны... Не всегда это получалось — скорее. В редакционном музее хранится золотистый сноп спелых пшеничных колосьев — хлеб Солдатского поля в Волгоградской области. Поле, истерзанное разрывами снарядов, мин, гусеницами танков и самоходок во время великой битвы под Сталинградом, лишь спустя долгие годы было возвращено к жизни. Пшеничный сноп подарен «Правде» участниками Всесоюзного похода комсомольцев и молодёжи по местам ратной славы: они вложили свою лепту в возрождение «огненной» земли.
Много израненных полей оставила на советской земле война. Теперь они вновь распаханы или застроены, вновь служат мирному делу. Лишь кое-где оставлены специально нетронутые квадраты земли, пронзённой металлом, буквально набитой осколками. Оставлены как напоминание о пережитом. О том, что выстрадано нами — людьми и страной.
Поле... Русское поле. Солдатское поле... Эти слова-символы навсегда вошли в наше сознание. В ряд с ними могло бы встать и Женское поле. Вот хотя бы это — на снимке 1943 года. Одно из тысяч и тысяч полей Советской Родины — прославленных и безымянных. Поле памяти нашей.
А. ИЛЬИН (1985)
★ ★ ★
Вскоре удалось установить, что на снимке за плугом Анна Ивановна Пашкова. А тянут плуг односельчанки её — солдатки и вдовы, самой старшей из которых было 65 лет. Звали её Екатерина.