«Уважаемые пассажиры, заканчивается посадка на рейс LY 611 Тель-Авив-Москва, просим пройти к стойкам регистрации...»
«Да, блт…»
Раздражённо тру лоб, мазнув взглядом по электронному табло, безжалостно отщёлкивающему утекающие секунды.
«Лиля, ты как всегда…»
Роман рядом разводит руками, перекидывая сумку с одного плеча на другое. Снова набираю её.
– Лилия, ты где? Улетаем уже!
– Ту-у-ут! – доносится до меня приятный, чуть севший, словно, простуженный тембр и из динамика, и в реальности среди беспокойного гула аэропорта.
Резко оборачиваюсь на такой узнаваемый для меня голос и медленно опускаю трубку, безошибочно вычленяя женскую фигурку в суетливой толпе. Беззвучно матерюсь, прилипая к ней взглядом.
«Лиля, ты как всегда…»
У нас деловая встреча, с самолёта мы сразу отправимся в МосГорЗдрав, я говорил, но… На ней кроссовки. Белые, стильные, но это, блт, кроссовки! Бесит и одновременно сладко болезненно тянет в груди. Такая неуловимо красивая…
Даже в этих дурацких кроссовках, укороченных голубых брючках по щиколотки и свободной блузке, расстёгнутой до самой груди. Мне сложно представить менее подходящий деловой образ, и что-то более восхитительно трогательное, дерзко-нежное, чем она в нём…
Спешит. Чемоданчик на колёсиках весело прыгает сзади в такт торопливым шагам, в руке – стакан с кофе, который Лиля каким-то чудом умудряется не пролить. Размашистая, почти бегом походка, раскрасневшееся лицо, виноватая и в тоже время с вызовом улыбка растягивает розовые мягкие губы, тёмные глаза смотрят прямо в мои, даже когда она огибает очередное препятствие в виде других посетителей аэропорта. Ощущение, что она спешит, именно, ко мне, обманчиво, но очень навязчиво и приятно.
– Простите, таксист был форменный идиот, – рапортует моя змейка, резко тормозя чётко в метре от меня.
Порхающим движением оправляет тонкой рукой выпавшую из хвоста длинную прядь волос. Давно заметил этот её явно невротический жест, но почему-то даже он меня привлекает. Вместо ответа поджимаю губы, мстительно косясь на часы на электронном табло. Хочется ей вменить, что если бы она осталась у меня, как я хотел, и мы бы поехали вместе, этого бы не было, но рядом Соткин и сын…
– У тебя все идиоты, Ирханова, – бубнит Роман и первый отправляется к стойке регистрации, толкая перед собой инвалидную коляску Максима, – Чуть не опоздали...
– Ну, не опоздали же, – закатывает она глаза.
– Давай, помогу, – кладу ладонь на ручку чемодана поверх её смуглой ладошки.
– Я сама, Даниил Аронович, - возмущённо шипит маленькой, но дико гордой самостоятельной змейкой, и вырывает у меня из рук несчастный чемодан.
Идёт за Романом, больше не удостоив взглядом. Плетусь последним, меланхолично размышляя, что укороченные брюки, обтягивающие её округлую попку, могли бы быть и пошире, раз уж она тут решила нарядиться унисекс. Потому что, пока я вот так пялюсь сзади, как поршнями ходят подкаченные женские ягодицы, приставка «уни-» как-то ускользает от меня… Усилием воли отдираю взгляд от аккуратной задницы и перемещаю на, казалось бы, вполне безопасные лопатки, обтянутые тонкой тканью голубой блузки. Они острые и выразительные как у балерины, желобок позвоночника просвечивает, мелькает намёком полоска застёжки бюстгальтера, а выше над легкомысленно расстёгнутым воротником – длинная гибкая шея. Лиля чуть поворачивается, косясь на очередь к стойке регистрации, и тем только подчёркивает аристократичную, горделивую посадку головы…
Блт! С лёгким чувством раздражения оттягиваю брюки в районе паха. Это что-то болезненное, выматывающее, и я порядком от этого устал. Устал, потому что, сколько не бей, а, кажется, что это всё игра в одни ворота. Никогда не думал, что это настолько угнетает, когда тебе просто позволяют быть рядом. И, вроде бы, и придраться не к чему. Мы вместе, да! Интим – пожалуйста, какой угодно, днём и ночью – без проблем, по взаимной договорённости. Но это, как секс в презервативе, кайф есть – доверия нет.
Кто-то один обтянулся тонкой, но непробиваемой плёнкой и проникнуть внутрь по-настоящему не получается. И пусть тебе сколько угодно рассказывают, что ощущения от этого не меняются, ты знаешь, уверен на сто процентов, что есть грань, за которую тебя не пускают. Потому что за ней, за той гранью, другое…
Там мысли вслух, нагота, будущее одними глазами, общие фантазии, семья, может быть, когда-нибудь потом даже дети…
А здесь ты и только твой член. Остальное Лиле мало интересно. Я вижу это в её прекрасных тёмных глазах. В них, словно, стекло-обсидиан, когда смотрит на меня: острое, режущие жилы. Иногда оно истончается, превращаясь в почти не ранящую крошку, но в любой момент всё может измениться, и её взгляд снова мгновенно затягивается этими страшными, распарывающими осколками, об которые можно стесаться до основания. А я хочу, одержимо уже хочу внутрь её упрямой, гордо посаженной головы. Не помню, чтобы меня хоть когда-нибудь так заботила степень доверия другого человека. Хочу, чтобы дала шанс. По-настоящему…
Как этого добиться? К сожалению, в этих вопросах я совсем не силен, обычно находясь по другую сторону баррикад – в роли отбивающегося от слишком назойливых попыток залезть мне в душу. Но вот, пришло наказание. Плачу сполна.
Регистрацию мы проходим быстро, чуть ли не бежим по рукаву к самолёту. У нас бизнес, и Роман с Максом занимают места впереди, а мы – через ряд от них. Пропускаю Лилю перед собой, всё-таки, забираю у неё из рук чемоданчик и устраиваю нашу кладь на верхних полках, оставив нам по ноутбуку. Со всем управившись, сажусь. После знакомства с Силой, страх перед полётами у Лили сошёл на нет, а мне как-то даже не хватает теперь беспомощности в её глазах и цепких объятий.
Змейка мажет по мне рассеянным взглядом, скупо улыбается и тут же натягивает огромные наушники, отворачиваясь и тыкаясь носом в просыпающийся ноутбук. Если я надеялся на милую беседу в ближайшие четыре с половиной часа, то мне явно дают понять, что зря. Откидываюсь в кресле, прикрывая глаза. Внутри глухо ворочается раздражение. На неё, на себя…
Мы не виделись сутки. Она собрала свои вещи и уехала вчера утром под предлогом, что ей надо «пообщаться напоследок и настроить постоянный канал связи с сестрой-пери». Вечером не ответила на звонок, потому что была занята, а потом, просто, отправила сердечко часа в два ночи. Когда вспомнила, вообще, про меня, да. Сутки… Неужели, не хочется, хотя бы, просто, спросить: «Как дела?»
Бесит! И то, что ей очевидно не хочется, и то, что мне очевидно это не всё равно. Она медленно сводит меня с ума…
Самолёт медленно набирает высоту, плавно вдавливая меня в кресло. Решаю не зацикливаться на своей ершистой соседке и раскрываю ноутбук, погружаясь в работу, и не могу сосредоточиться, хотя сейчас действительно надо. В голове всплывает вечерний разговор с Соткиным, который срочно прилетел в Израиль, чтобы уладить все формальности с переездом в Россию и отменой опеки над моим сыном родителей Марии.
– Ну? Ты ей скажешь, наконец? – Роман отпил виски из бокала, поглядывая на меня, и принялся за гаванскую сигару.
Улыбнулся, нервно растягивая губы.
– Какое тебе дело, вообще, скажу или нет, – бросил в ответ, откинувшись на стуле.
– Как какое? Мне же потом на твою скорбную рожу смотреть, – юрист засмеялся, затягиваясь, – Если сам скажешь, ну, недельку потерплю тебя унылого, не страшно. А, если ей бывший «арабский шейх» проговорится, то… Даже и не знаю… Я к такому не готов!
– Очень смешно, рожа моя его беспокоит, – скривился, с деланным интересом рассматривая кубики льда в своём бокале, – У меня в любом случае сейчас нет этой недели, мы завтра вылетаем. Потом скажу.
Лиля с Максом уедут вдвоём в Казань до самой свадьбы, мы решили, что так будет лучше. Сын совершенно пришёл в себя, но мышцы ещё слабы, и необходима длительная реабилитация. Так «удачно» совпало, что мать Лили – Ирханова старшая – врач Восстановительной медицины высшей категории, а её дочь и моя невеста по совместительству – ведьма, обладающая даром исцелять любые недуги, и рядом Голубое озеро – источник её силы… Но всё это знать моему лучшему другу совершенно не обязательно!
– Ну да, дотянул до последнего, – фыркнул Роман, потянувшись за пепельницей.
Ничего не ответил, нахмурившись. Да, я знал, что он прав, что давно уже нужно было рассказать и забыть обо всём. Лиля бы поняла. Не сразу, конечно, сначала бы поругались… Сильно…
И вот это «сильно» заставляло оттягивать момент объяснения под любым подходящим и не совсем предлогом. Так хотелось насладиться счастьем. Ну, хоть чуть-чуть. Три с половиной недели, почти четыре… Даже вспомнить не мог, когда ещё мне было так хорошо. Наверное, и не было. Мы никогда не были так близки с Марией. Всё время: и днём, и ночью. Дела, разговоры, смех, нежность и страсть. Всё приносило удовольствие. Заставляло верить только в хорошее, что ничего плохого не случится. Только не с нами.
Боковое зрение упрямо и жадно ловит змейку. Невольно замираю и задерживаю дыхание на каждое её движение. Вот она наклоняет голову набок, беззащитно изогнув шею, кусает нижнюю губку и медленно выпускает её из плена белых зубов, сводит тонкие брови вместе, озадаченно хмурясь. Изящная кисть порхает вверх, и музыкальные пальчики взъерошивают тёмные волосы роскошного хвоста. По приоткрытым розовым губам скользит острый кончик языка. Я, бесшумно выдыхая, немного сползаю в кресле, пошире расставляя ноги, потому что…
«Блт! В паху начинает требовательно и совершенно однозначно тянуть. Злюсь на себя. Как грёбаный школьник!»