Итак, что же мы видим у Пушкина?
Если в легенде Ирвинга правитель и мудрец всё время находятся рядом и звездочёт постоянно пользуется милостями Абен Хабуза, которому, помимо обеспечения безопасности, доставил немалое развлечение, то звездочёт в сказке Пушкина появится всего дважды, в начале и конце её. И, конечно же, описания этих появлений очень важны.
У Ирвинга «древний арабский лекарь» сам явился ко двору, и «молва бежала перед ним» с рассказами о его чудесных делах. Придя ко двору, он становится советником правителя и сразу же начинает «обустраиваться» по собственному вкусу, а «король прибегал к его помощи в каждой своей нужде».
У Пушкина всё иначе. Дадон измучен постоянными набегами:
Ждут, бывало, с юга, глядь, —
Ан с востока лезет рать.
Справят здесь, — лихие гости
Идут от моря. Со злости
Инда плакал царь Дадон,
Инда забывал и сон.
Что и жизнь в такой тревоге!
И обращается он не к живущему у себя во дворце советнику, а посылает «гонца с поклоном» «к мудрецу, звездочёту и скопцу», явно ни в чём от него не зависящему. А получив волшебного петушка,
Царь скопца благодарит,
Горы золота сулит.
«За такое одолженье, —
Говорит он в восхищенье, —
Волю первую твою
Я исполню, как мою».
Отметим: сам звездочёт, в отличие от персонажа легенды Ирвинга, в этот момент ничего для себя не просит. Мне почему-то вспоминается написанное ранее «Волхвы не боятся могучих владык, а княжеский дар им не нужен».
А вот когда «в путь обратный со своею силой ратной и с девицей молодой царь отправился домой», явится перед ним
В сарачинской шапке белой,
Весь как лебедь поседелый,
Старый друг его, скопец.
И весьма удивит неожиданной просьбой:
Помнишь? за мою услугу
Обещался мне, как другу,
Волю первую мою
Ты исполнить, как свою.
Подари ж ты мне девицу,
Шамаханскую царицу.
Наверное, и мы можем удивиться вместе с царём: «И зачем тебе девица?» Можно, конечно, вспомнить оперу Н.А.Римского-Корсакова (правда, там нет указаний на… ммм… неполноценность звездочёта), где либреттисты заставили старика дать такое объяснение:
Я, признаться, не горяч,
но теперь хочу, хоть плачь,
напоследок подбодриться
и попробовать жениться.
Но у Пушкина, разумеется, не так.
Исследователи давно уже спорят о таинственной связи героев: известно, что в черновиках поэт называет звездочёта «шамаханским мудрецом». Затем это определение исчезнет, но почему-то царицу звездочёт будет требовать… А вот мне опять вспомнится сказка Ирвинга: «Берегись, о король, — прошептал Ибрагим Ибн Абу Аджиб. — Может быть, это одна из тех северных колдуний, что принимают обольстительный вид, дабы искушать легковерных. Сдаётся мне, я вижу волшебные чары в её глазах и колдовство в каждом её движении. Конечно, она и есть тот враг, приход которого возвещён талисманом». Здесь, скорее всего, снова ирония (женолюбие мудреца в легенде не раз подчёркнуто), как и в последующем «Если это и впрямь колдунья, у меня найдутся чары, которые поспорят с её волшебством». Но ведь у Пушкина шамаханская царица – и вправду чародейка. Поэт напишет:
И потом, неделю ровно,
Покорясь ей безусловно,
Околдован, восхищён,
Пировал у ней Дадон.
Конечно, «околдован» можно воспринимать и не буквально, однако царю одного взгляда на неё было достаточно, чтобы «забыл он перед ней смерть обоих сыновей»! Может быть, действительно собирается звездочёт «поспорить с её волшебством»? И случайно ли гибель мудреца вызывает у неё смех («Не боится, знать, греха»)? А в конце сказки, после вмешательства петушка, она исчезает:
А царица вдруг пропала,
Будто вовсе не бывало.
Возможно, смертью своей спас мудрец царство от беды и злых чар?
В конце сказки прозвучат те самые слова, которые не пропустила цензура:
Сказка ложь, да в ней намёк!
Добрым молодцам урок.
Что хочет сказать поэт?
В.С.Непомнящий очень интересно замечает, что «сказка учила человека… говорить те слова и выполнять те действия, которые полагается говорить и выполнять, не делать того, чего делать нельзя; это обеспечивало успех и счастливую судьбу», а «Дадон ведёт себя так, будто весь мир находится в его полной воле и подчиняется его хотениям». И ведь это, несомненно, так и есть (ещё вернусь, конечно, к изображению царя). Таким образом, просьба звездочёта выглядит как последняя проверка царя: выполнит ли он то, что так торжественно обещал? Осталось ли в нём что-то от прежнего человека или он уже полностью во власти чаровницы? И Дадон отказывается от своих слов:
Или бес в тебя ввернулся,
Или ты с ума рехнулся?
Что ты в голову забрал?
Я, конечно, обещал,
Но всему же есть граница.
А затем, как все мы, конечно, помним, происходит и убийство звездочёта, когда впервые в этой сказке мы заметим в авторской речи какие-то очень человеческие интонации:
Старичок хотел заспорить,
Но с иным накладно вздорить;
Царь хватил его жезлом
По лбу; тот упал ничком,
Да и дух вон.
То, что Дадон забывает о долге – и перед царством, и перед людьми – и подчиняется всецело своим желаниям, губит его.
И, возможно, именно в этом и заключается смысл образа звездочёта – напомнить, что человек, от которого зависит судьба страны, не может руководствоваться лишь своими желаниями?
Позволите ли ещё раз обратиться к опере Римского-Корсакова? По свидетельству современников, композитор как-то сказал: «Собственно, Звездочёта следовало бы загримировать мною». А когда в 1988 году её ставили в Большом театре, музыкальный руководитель постановки Е.Ф.Светланов на роль Звездочёта пригласил (неслыханное по тем временам дело!) А.Б.Градского. Мне рассказывали бывшие на премьере (сама я на спектакле была не единожды, но Градского, который спел всего несколько раз, не слышала), что артист, произнеся заключительные слова, сбрасывал свой наряд и оказывался самим собой – современным человеком (у других исполнителей этого не было), чем ещё больше подчёркивал вневременной смысл сказки…
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
