.
.
.
Прочитал, что Хабенский сыграл главврача психбольницы, похожего на Чехова и психоаналитика Дмитрия Ольшанского , покинувшего Россию... Фильм не смотрел, и вряд ли стану смотреть. Но если вспомнить мой опыт больниц, и опыт общения с психиатрами, мне нравился Вениамин Валерьянович, (был заведующий такой в больнице Николая Чудотворца в конце восьмидесятых) в которой я провел всю первую половину жизни, (вторую я проводил уже в Кащенко.) Это был одесский еврей, очень отвязный, с какими- то блатными манерами, какие и в детективном сериале, далеко не каждый актер изобразит , внешним образом похожий на Аркадия Северного. Про него говорили, что на обход он будто приходил поприкалываться, чем на самом деле только веселил больных, включая и самых депрессивных. С юмором был человек... А блатные манеры у него были наверное потому, что на отделении много было "принудчиков", как и людей с уголовным прошлым, не смотря на то, что отделение не считалось острым. Острым было скорее время на дворе, когда все психиатрические больницы были просто переполнены. Лично мне он не сделал никакого зла, не причинил вреда, мягкое назначал лечение, и подолгу никогда не держал. Мне нравилось в нем то , что за своей внешней блатной отвязностью , этот человек сочувствовал больным., угощал сигаретами и продуктами тех, кого никто давно, или никогда не навещал, как мог отнестись с неожиданно редким пониманием к чьей -нибудь сложной, или грустной ситуации, в которой часто оказывались и многие здоровые люди в ту пору.
У Вениамина Валерьевича так же был и редкий дар выводить из депрессии вниманием и улыбой, как и неожиданным остроумным ответом на чей -нибудь вопрос, печальную реплику, или жалобу. Вспоминается, что когда он приходил на обход, все отделение на час превращалась в театр, принося хоть какое то праздничное разнообразие в монотонную, серую, а иногда и мрачную обыденность больничной жизни , где все , кроме редких инцидентов от отдельных больных, было расписано по часам. На самом деле, все это было давно, в сложную пору моей юности. Многое из той поры жизни забылось, но этот человек запомнился и остался в памяти . Кстати, когда я из этой психушки один раз сбежал, отогнув решётки, и спустившись с третьего этажа туалета по похищенным с надзорной палаты простыням, а далее , пройдя через проходную , (в которой я представился вахтеру рабочим) , каким то образом уже по февральскому морозу добрался ночью на такси домой, Вениамин Валерьянович мне на рассвете неожиданно позвонил, и предложил, что если я вернусь в больницу, на третий день он меня выпишет.
Не знаю, почему, но инстинктивно я поверил Вениамину Валерьяновичу.
Поверил потому, что мне было бы травматично ему не поверить, это во первых. Во вторых, потому, что немного удивило, как ласково и мягко он со мной говорил по телефону, без налета блатоты. Сказал мне так, Витенька, родной ты только дождись меня, никуда не уходи, хорошо? И через час сам приехал за мной на Скорой домой, и в конце концов, на третий день, как обещал выписал . Разве, что немного меня пожурил за побег, легко и ненавязчиво . Если , что этот человек не любил, то только лжи, и сам слово свое всегда держал, не как слово держит пацан, а как держит слово Врач, с большой и прописной буквы. Впрочем, таким было мое небольшое вступление, перед тем как перейти к главной теме этого очерка , как можно догадаться, отношения к евреям, теме для России, как и для всего мира, сложной.
Люблю ли я евреев?
Евреев я люблю, как и всегда их любил, особенно если говорить об интеллектуальных, книжных русских евреях. Как ни парадоксально это прозвучит, но некоторые из них кажутся мне порой более русскими, чем сами русские. Не говоря о том, что я очень их уважаю, прежде всего за их национальное самосознание, а именно, за то, что они хотят быть евреями, как бы кто на них не смотрел. Антисемитизм же для меня недалек и туп, потому что я не представляю, с кем бы я тогда мог еще поговорить о музыке, о философии, или о поэзии...
Я бы тогда стопроцентно был бы одиноким.
Но каким бы ты не был одиноким, обязательно встретишь еврея , с которым можно содержательно пообщаться. Евреям я все прощаю....То, что уходили от меня, бросали, всегда им прощал. Потому, что понимаю, что я не из их круга, имели право и уйти. Все равно я их как любил, так и люблю...Русскому , если бы русский меня бросил, может быть и не простил бы. Не простил в том смысле, что победила бы обида. А на евреев , я никогда не обижаюсь. У меня срабатывает понимание, и скорее понимающее, а не высокомерное снисхождение .
А про русский мир, что я могу сказать?...
Я голубоглазый немец, а не русский, даже в детстве я говорил с врожденным немецким акцентом, а родители мне рассказывали, что в пору моих самых первых слов, я заговорил почему то на немецком языке. А когда меня пытались учить говорить по русски, неожиданно я на пару лет замолчал, меня даже принимали за немного. Все свое детство я противостоял русскому миру, ибо все детство, именно русские мальчики меня били. Меня били, а я противостоял. Противостоял, значит убегал, если чувствовал их силу, или нападал, если чувствовал свою силу. Иногда я плохо рассчитывал свое превосходство, но это тоже моя врожденная немецкая черта...
А дружил я только с евреями.
Потому, что понимал, если мальчик по крови и фамилии еврей , то он не опасен, он из хорошей семьи, и наверное как и я он занимается музыкой. Я знал, что ему я буду сильным другом, а он самым добрым другом. Однако, эти мои слова и признание , не относятся к русской культуре. Я точно могу сказать, что я люблю Россию Пушкина и Блока, я люблю Петербург Достоевского, и да не прозвучит это пафосно, люблю просто Русь, и святую, и лесную. Русский мир для меня не в пространстве, а во времени, как опыт культуры , то есть, в прошлом, обращенном не к будущему а к вечному. Вечность не в будущем. Ее там нет, и не будет.
Вечность это воскресшее лучшее и забытое прошлое.
В детстве и юности я дружил с одними евреями, русские дети меня мало принимали, я с ними только конфликтовал. Первым моим другом в пионерском лагере был мальчик по фамилии Бахман, звали его Андреем. Это был правнук знаменитого революционера , которого все дети били. В общем то и меня били, но меньше чем впятером, бить меня не шли, боялись, зная, что я мог спокойно взять в руки кирпич, или железную трубу, как мог и кинуться душить обидчика. Меня считали психом. Бахмана били же за т, о что он еврей, и я зная это, за Андрея всегда заступался. Один раз заметив, как Андрея бьют, а он плачет, кинулся на бьющих его детей с ножом , никого не порезал , но дети в ужасе разбежались.
А я . зачем- то, в азарте, побежал за ними.
Воспитатели не на шутку перепугались, и вызвав скорую, меня отвезли в психушку. В психушке меня очень подавили, и после выписки, я переключился на искусство, на музыку , на мечты, потому, что в свои силы я уже не верил, компенсируя подавленное состояние поэтическим и религиозным воображением. Может быть, это и к лучшему. А с Бахманом , который научил меня ругаться матом и курить, я продолжал дружить.
В ту пору это был полный , немного смешной мальчик.
В нем сочетались побитость и злость , при этом злость какая- та не детская, а циничная и умная. Он был злым на язык. Быть может, эта злость ему помогла в жизни как -то пробиться, хотя что с ним стала потом, я не знаю. А мне такой злости, почему -то, недоставало. Я был психованней, но я был и добрее. А теперь я немного отвлекусь, и коснусь русского человека, русских детей.
Все таки , что такое быть русским?
Быть русским это прежде всего ощущать русский народ как семью, из которой вышел ты (или вышли твои бабушки и дедушки , и потому вышел и ты,) и это ощущать , что и русские люди к тебе относятся так же как ты к ним, как к члену семьи. Но работает ли это родство, например, через культуру? Да и каждый ли, даже русский по крови человек , искренне любящий русскую культуру, может ощущать свой народ как родную семью? Как мне кажется, далеко не каждый.
И среди русских полно чужаков – самим же русским.
Можно с таким же успехом любить японскую, или корейскую культуру, и даже уехать жить в Японию или Корею , но от того никогда не стать японцем, или корейцем, и как бы тебе не становилась их культура все родней и родней – для японцев и корейцев ты не станешь никогда родным. Быть может, нечто подобное можно отнести и к родному языку. Не всегда и один язык роднит людей. Говоря на одном языке, часто люди говорят на совершенно разных языках. Интеллигент не всегда поймет рабочего, как и технарь не всегда поймет музыканта , или поэта.
Именно родной язык освещает разность человеческих типов.
В качестве примера я очень люблю русскую культуру, на которой я и воспитан, но от того русские люди мне никогда не становились родней. Хотя самых отдельных русских людей я всегда любил. Каких русских? Наверное русских больше от Бога, (и от святой Руси) , чем от нынешнего мира., от Петербурга Достоевского, чем скажем, Пелевина . Но и это не культурное, а скорее жизненное и очень личное чувство. Признаюсь, что для меня это слишком сложный вопрос.
Да и из Православия сложно выводить русскость, (намного правильнее, если касаться религии, из русскости выводить Православие.) В эпоху СССР было много русских, по крови и характеру среди неверующих и атеистов , которые , тем не менее не переставали быть русскими.
Что, все таки, такое быть русским?
Быть русским, это в большей мере ощущать в себе опыт русского народа, чем даже опыт русской культуры, хотя одно другому не мешает, а напротив, усиливает . Но опыт народа, (и родства народа) должен быть первичным, как было это у Достоевского, Толстого, или Пушкина.
Но не каждого человека ведет именно этот опыт .
Помнится, как Аксаков как- то , заметил что русский народ желает не политической свободы, (как на западе) а свободы духа. Какая- та, есть правда в этих словах Ивана Аксакова, поскольку, если не абсолютной, то безусловной можно назвать только духовную свободу.
Абсолютной же может быть не большая свобода , а наверное только большая любовь.
