Николай Степаныч в чудеса не верил, ибо, повидав за жизнь всякое и не единожды и подолгу находясь в местах диких, не сказать, что аномальных, ничего сверхъестественного не встречал ни разу.
Нет, в тумане там или в температурном бреду иной раз и могло померекаться нечто, но убедить Степаныча в том, что это нечто действительно существует, было невозможно.
Вот и теперь он все еще пытался самому себе доказать, что, происходящее с ним в этом, на первый взгляд, самом невинном месте, лишь плод одиночества и ночных бессонниц, помноженных на осенний морок, клубящийся заоконным тленом над ворохами опавшей листвы. Да и брошенные хозяевами до весны подмосковные дачи, бликуя закатно пустышками стеклянных линз и делая вид, что обитаемы, вряд ли могли обмануть бывалого.
Николай Степаныч, уйдя на пенсию и одновременно, в чем стоял, от жены, уставшей от его бесконечных экспедиций и давно и счастливо живущей с его лучшим другом, поселился здесь с конца сентября. Уехать в тайгу или потеряться в горах было уже не по здоровью. А здешнее одиночество было вполне цивилизованным, ибо и интернет имелся, и ближайший поселок городского типа был в каком-то километре, всего-то и надо пройти лес да поле.
Снял дачу за копейки, да она большего и не стоила: домишко щитовой о двух комнатенках, при несоразмерно большой для него печи, был густо населен мышами. И первое время Степанычу ну никак не удавалось уравновесить тишину внутри себя и снаружи. Но, потратив немало усилий, он таки законопатил хвостатым безобразникам все лазейки.
И теперь, натопив свое зимовье до температуры финской сауны, лежал он в одних труселях на горбатом диване и наблюдал за тем, как наблюдают за ним из непролазно узкой щелочки в том месте, где печка срасталась с потолком.
Черным бусинкам на чердаке было так же одиноко, как и Степанычу.
Непонятную историю про мальчугана Петю в шортиках и летних сандаликах местный сторож Василий впервые поведал Николаю еще в бабье лето. И хоть народу на дачах уже практически не было, но кое-кто из самых стойких на выходные нет-нет, да наведывался. Отчего и малышку было не погонять на своем, еще видать дедовском трехколесном недоразумении. Вот только дом, к которому он, по словам все того же Васи, всякий раз сворачивал, был по виду совсем уж запущенный, ветхий.
Сам Василий, по слухам, недавно откинувшийся с нар за непредумышленное убийство, а так-то человек безобидный и вполне себе вменяемый и уж точно одинокий, не считая невероятно привязвашегося к нему сторожевого двортерьера Жуки, частенько теперь звал Степаныча с собой на обход. Уж очень ему хотелось при свидетеле подловить странненького и, похоже, ничейного мальчишечку, мол, болтается малый по улице все в тех же сандаликах и рубашоночке с коротким рукавом, несмотря на то, что на дворе уже ноябрь, да прехолодный.
Васькины истории про Петю поначалу забавляли бывшего геолога, но легенд и баек за свою долгую кочевую жизнь он понаслушался вдоволь, бывали и постраннее. И думалось ему, мол, мели, Емеля... а все не так скучно. Но шли дни и даже месяцы, а Василий с темы не соскакивал, нагоняя порой такого мистического ужаса, что и Степаныч начал невольно проникаться. И уж стало и ему мерещиться нечто в силуэтах индевелых кустов за окном или слышаться в ночных шорохах и скрипах дома.
Меж тем бесконечные снегопады замели дачные проулки по колено. Теперь и матерому велосипедисту было бы уж никак не проехать, не говоря о ничейном этом малыше на трехколесной безделице.
Реальный оброненный сандалик первым увидел еще издалека Жука, рванул к нему! И у Степаныча упало сердце! Васька же, сделав страшные глаза, вдруг завыл, поддразнивая пса, но тот, так и не подойдя к находке, поджал хвост и дал деру.
Диковатая эта выходка показалась Николаю Степанычу довольно мальчишеской, ведь сторожу было не меньше пятидесяти. Сандалик же, при ближайшем рассмотрении, оказался всего лишь пачкой из-под сигарет.
Зима шла своим чередом и к новому году снегу навалило так, что в парнишкин проулок можно было пройти разве что по Жукиным следам. Сторож туда и не совался, полностью доверив лохматому надзор за тупичками. Да, к слову, так и воров было проще отслеживать. Нет следов, значит все в порядке.
Так будто и забылось на время про малыша. Но в бессонные ночи полнолуния Николаю Степанычу порой уже реально мерещился кто-то маленький — то за калиткой, то во дворе, а то и в доме... Бывало прошмыгнет нечто, а и нет никого. Степаныч уж и караулить стал, но все без толку.
А, между тем, Петя на велосипеде, по словам Васьки, повадился кочевать из дома в дом.
— Вот не веришь ты мне, Степаныч, а смотри: с утра на летней кухне у Макса свет горел, а сейчас в доме! И музыку, шельмец, включает! Слышишь?
— Да это сам Макс, видать, и приехал, когда ты спал уже! Видишь следы в саду? Да я и репертуар его отлично помню. Он что осенью, что зимой все тяжелый рок гоняет. Совсем не детская музыка!
Сторож, не сдаваясь, подначил Николая Степаныча, мол, не веришь, пойдем, посмотрим, что мертвых бояться! Он, мальчонка-то, потому и может болтаться зимой без курточки и кататься по сугробикам, не проваливаясь, что нет его в живых давно! Да и места тут такие глухие, что вот убью я тебя, к примеру, прикопаю в лесу, и фиг найдешь! А ты, неупокоенный, будешь потом тоже мотаться тут по проулкам или грибников в лесу стращать!
Вроде в шутку сказал это сторож, но так гадко стало на душе Степанычу и так очевидно, что не стоило и начинать это вынужденное общение, а, уж тем более, забывать о том, кто этот самый Вася.
И вдруг ясно вспомнилось, что это же он сам, мимоходом, ещё в первый день знакомства, и рассказал убивцу-сторожу про мальчика Петю на велосипеде. А ему эту историю поведала хозяйка дачи, когда показывала поселок. Да Степаныч первый в окне заброшенного дома, что аккурал был у самого леса, фото маленького мальчика и заметил тогда.
В ночь перед Рождеством, с глотка самогонки ли, с которой притащился поздравиться Василий, или перегревшись, но приснился Степанычу сон, а может и не сон вовсе...
Будто бы в его домике странная Петина мамка рожала, рожала, да и уснула, а батя его уж на пороге стоял с узлами. Съезжали они, осовобожная место Степанычу.
Новорожденный Петька и скатись за кровать. Его и не заметили. Мать уж к тому времени еще одного успела родить, так и не проснувшись.
И тогда второго вместе с мамкой батя сгреб в охапку, сунул в старую Копейку и укатил. А этого, который Петька, под кроватью нашли мыши и выкормили.
Все это Николай узнал от самих мышей, что так прежде ему досаждали. И да, подтвердили, что ночами Петька топотит и подхныкивает, но ведь ребенку и место нужно для игр, а тут такое дело.
Расчувствовался Степаныч, прослезился, и тут же пошел отконопачивать все углы. О чем вскоре и пожалел.
Утром встал с дивана горбатого, сунулся в резиновые полусапожки на меху, что у порога стояли, рванул, было до ветру на улицу... Ешкин кот! А ноги-то у него разными стали. И не то, чтобы левая с правой местами поменялись, а стала она какая-то такая, а какая-то не такая... И не короче, и не толще.... а размеров на десять меньше точно! Хотел было Николай в дом вернуться, а тут Вася дурниной как заорет из-за забора:
— Степаныч, собирайся! Боюсь я без тебя теперь ходить по поселку и по утрам! Петька ночью у меня в сторожке куролесил, сапог подменил, глянь-ка, один мой, а второй будто с великана!
Ну, Степаныч ему и скажи, мол, с моими-то такая же история, только наоборот! Да и знает он теперь про Петьку — мышиного короля из первых уст!
Сторожа и понесло, мол, сам ночью спугнул наглеца в предбаннике с сапожонками, тобой дареными! Мол, а еще с вечера, как пришел от тебя, Степаныч, все слышалось, будто кто баюкается за стенкой, и все как-то не по нашенски, да с мышиным подписком! А, чуть свет сегодня, нате вам! Явление — выкатывается в открытую из-за печки щекастый раскосенький карапузик, да прямиком к столу с недоеденной вчерашней картохой! Так и упер вместе со сковородкой!
Тут к калитке подошел сосед Макс с женой, поздоровался, поинтересовался, не мешает ли музыка, сказал, что пробудут они с друзьями на даче еще с неделю... и попросился в колодец. Его, мол, замерз.
Николай Степаныч возьми, да и спроси его про Петю на велосипеде.
Так вся правда-то и открылась. Петя этот с фотографии действительно существет в реальности и даже был другом Макса, но еще в детстве родители увезли Петьку за границу. Нет, на лето-то они иногда еще приезжали, уже пожилыми, но без сына. Потом на их даче шуршала какая-то дальняя родственница, но и ее давно там не видно. А это выцветшее фото за стеклом стоит столько, сколько Макс себя помнит...
Сторож как-то сразу посмурнел, притих, а потом вдруг взъерепенился и, разувшись, начал кидаться в Степаныча сапогами, материться и орать, что все его достали! А он никакой не сторож, а секьюрити и вообще бизнесмен! И не позволит всяким тут шмакодявкам и нищебродам мешать его планам, ибо он — спящая ячейка и всем еще тут даст кровью умыться!
Хорошо, что Макс был аккурат позади него и успел шарахнуть по башке пустым ведром. Так, разом присмиревшего секьюрити, мужички и отнесли в его сторожку. И связав для верности, вызвали участкового. Васька, по правде-то, хоть и был страшен в гневе, но плюгаш плюгашом. И лежал теперь этот хренов бизнесмен-охранник-сторож, а, возможно, и шпиен, на кушетке, мордашкой вниз, скрючив босые ножки тридцать седьмого размера.
А потом за ним приехали и из психушки и увезли, потому как оказался Вася вовсе не убивцем и даже никаким не сидельцем, а всего лишь беглым мамкиным шизофреником в стадии обострения.
Вот как брать кого попало да без документов в сторожа. Хотя кто еще пойдет на такую-то зарплату при удобствах на улице. Спасибо, хоть не убивец.
На сторожке повесили замок, потому как желающих сторожить то, что и самим то не очень нужно, не нашлось.
Николай Степанович нашел Петькины координаты и отослал ему ту фотографию по интернету. И уже к маю наш одинокий геолог перебрался во вполне еще, как оказалось, сохранную дачу мальчика на велосипедике, и вместе с мышами и Жукой зажил там в полной гармонии.
А летом их навестил и сам Петька.
10.05.2024
