Часть 18
Время от времени Женька еще пыталась дозвониться подруге, пару раз даже приходила к ней, но безрезультатно. Лана не отвечала на звонки и не открывала дверь даже тогда, когда Женька точно знала, что она в Москве.
Женя упрямо писала ей по вотс ап, призывала одуматься, взывала к разуму. Было понятно, Лана читает ее длинные, эмоциональные послания, но не отвечает, как если бы взяла обет молчания. Тупик.
Женька не единожды пыталась поговорить с Егором, но бессовестный брат очень сухо ответил, что они взрослые люди и разберутся сами:
—Прости, Женек, но тебя это никак не касается. Пусть Лана сама примет решение, без твоего участия. Живи своей жизнью.
—Егор! Ну, есть у тебя совесть, или нет?! Ты же ей жизнь сломаешь! Что же ты за подлец такой?! Ну, зачем тебе это?! Опомнись! - отчаянно пыталась достучаться Женька.
—Совесть?! – хмыкнул Егор, — При чем здесь вообще совесть? Это жизнь, сестричка. Просто жизнь. И не такой уж я мерзавец, бывают, знаешь ли, и похуже.
В какой-то момент Женя отчетливо поняла, что не в силах изменить неизбежное, но она очень надеялась, что у Ланы все же хватит мозгов, не бросить Бориса, а раз и навсегда дать отставку Егору.
Лана не выходила на связь целый месяц. Все это время она думала день и ночь. На работе и дома, лежа без сна, она прокручивала варианты и представляла себе разное развитие событий. В конце концов, призналась себе, что походит на мать куда больше, чем могла себе вообразить. Главное для нее это чувство к мужчине, влечение, страсть, остальное вторично. И она приняла-таки роковое решение, которое, впрочем, далось ей очень и очень непросто.
Несколько раз Лана малодушно отодвигала неотвратимое, но, сколько веревочке ни виться, конец все равно будет. Обнимая детей, играя с ними, занимаясь или прогуливаясь, Лана представляла себе, как измениться ее жизнь совсем скоро. Она верила, Борис не лишит ее права видеть малышей, но что если предположить обратное? Что, если Борис в свою очередь поставит условие? Сможет ли она совсем не видеть их? Да сможет, честно ответила она себе, а ответив, решилась на разговор:
—Борис, нам нужно поговорить, – выдавила она из себя поздним вечером, когда дом погрузился в сон, а муж читал, сидя в кровати.
—Да, милая, – Борис отложил книгу и внимательно посмотрел на Лану, но
та все ходила по комнате, заламывая руки и, не находя слов.
—Слушаю тебя. Что же ты? Что-то случилось? - мягко надавил Борис.
Лана стояла у окна и смотрела на улицу. Она прошла в комнату, не зажигая свет и не раздеваясь, оставив сумку с вещами посреди коридора. По лицу ее катились слезы. За окном брезжил серый, хмурый рассвет. Она вспоминала лицо Бориса, как отхлынула от него кровь, стоило ей произнести горькие слова. Она видела, КАК ему больно, как невыносимо он страдает, и ничего не могла поделать. Беззвучно рыдая, предательница собирала вещи, потому что Борис просил ее уехать тотчас. И он был прав, как можно оставаться под одной крышей после ТАКОГО?! Немыслимо. Невыносимо.
—Возьми все необходимое, остальное я пришлю тебе позже. Уезжай прямо сейчас. Я не хочу тебя видеть ни одной лишней минуты, – приказал Борис отстраненно, затем оделся и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. В этом был он весь. Ее верный, любящий, порядочный муж, которого она предала.
"Лучше бы он избил меня", – подумала Лана, сглотнув горечь.
Вопрос о детях не обсуждался, Борис не собирался отдавать своих малышей Егору, не подозревая о том, что Лана вовсе не планировала их забрать.
Несмотря на то, что все произошло очень быстро и совершенно бескровно, Лана чувствовала себя так, будто выиграв войну, лишилась самого главного, ничего не получив взамен.
Пока Лана собиралась, Борис сидел в глубине сада и курил, чего не делал уже много лет. Беглянка могла только догадываться, ЧТО творилось у него на душе.
Лана слышала, как покинула свою комнату Вася и как вышла она в сад, направляясь к сыну, с тем, чтобы узнать, что происходит? Что за странные передвижения среди ночи? Лана представила себе, как они вместе курят, переживая случившееся и гадая, за что чудовищное предательство навестило их мирный дом?
Собрав минимум необходимых вещей, Лана уселась на кровати, ожидая машину. Во рту у нее пересохло, сердце билось ритмично и глухо, словно бы нехотя, из-под палки. Она чувствовала себя так, будто собственными руками только что уничтожила всю свою жизнь. Так оно, по сути, и было, разметав устроенный, налаженный быт, Лана ступала в неизвестность, будто на тонкий лед.
Казалось бы, самое трудное позади, но предстояло еще объяснение с отцом. Его Лана боялась ничуть не меньше.
Павел Анатольевич любил Бориса, как родного, а его неприязнь к Егору оставалась прежней и это не изменить. Лана волновалась, готовилась, просила Егора не приходить в тот вечер.
И, как оказалось, не зря.
Услышав новость, Павел Анатольевич закрыл руками лицо и... заплакал. Лана впервые видела, как отец плачет. Она страдала с ним вместе, но считала себя правой, невзирая ни на что. Больше всего на свете ей хотелось, чтобы папа понял ее и принял ее выбор. Он сидел так с минуту, а потом сказал, промокнув салфеткой лицо:
—Лана, дочка, это твоя жизнь. Но ты совершила самую большую и совершенно непростительную ошибку. К сожалению, тебе вряд ли удастся исправить содеянное, даже если ты этого сильно захочешь, моя девочка...
—Папочка, - всхлипнула Лана, прижавшись к отцу, —я люблю его. Я так сильно люблю его! Что же было делать?!
—Ты же помнишь Милу, дочь? Свою маму? Она тоже любила и ушла. Оставила тебя. И ты оставила своих детей. Они еще маленькие и может, быть, повторяю, может быть, когда-нибудь они поймут тебя. Но вот простят ли? Ты как думаешь, девочка? Смогут они простить тебя? И еще, подумай хорошенько, разве человек, который любит, потребует оставить детей? Заикнется об этом? Это тебя не смущает? Не наводит на мысли?
Низко опустив голову, Лана молчала, она не знала, что сказать.
—То-то, милая... - произнес Павел и, похлопав дочь по руке, поднялся чтобы уйти. Лица на нем не было, вместо него образовалось бледное, размытое пятно.
Потянулись очень тяжелые, сложные дни, но Егор находился рядом и когда Лана обнимала его, то думала, что все не напрасно.
А через два месяца позвонила Варя, и сказала, что у отца случился инфаркт и что его больше нет:
—Его больше нет, совсем нет... – прошептала Варвара и повесила трубку.
Лана не плакала, она испытывала такое горе, такое огромное необъятное горе, что не могла дышать. На грудь ее легла огромная свинцовая тяжесть.
—Прими мои соболезнования, – Женя позвонила сама, хотя все прошедшее время не разговаривала ни с ней, ни с Егором, —я рядом, – добавила она. И держалась рядом.
После похорон Лана хотела подойти к Варе, обнять ее, утешить, но та вдруг отстранилась:
—Я стала вдовой во второй раз. И в этот исключительно благодаря тебе, Лана. Это дело твоих рук, и ты должна об этом знать. Никогда не забывай о том, что сделала. Я больше не хочу знать тебя. Не звони мне, пожалуйста никогда. Никогда. Тебя для меня нет.
Варвара резко развернулась и, сунув руки глубоко в карманы пальто, поспешила прочь.
Лана смотрела ей вслед сухими глазами и понимала что Варя права, что в смерти отца виновата она.
"Но я не могла поступить иначе, - думала сирота, - иначе не могла... Я лишь хотела свою жизнь, не чью-то чужую..."
Егор оставался чуток и на удивление внимателен, неуклюже поддерживал Лану, как мог, как умел. И в нем она находила утешение, если после потери близкого можно утешиться в принципе.
Минул год, все как-то устоялось. Йога, дыхание – проверенные, верные друзья помогали держаться. Женька снова заглядывала к ним запросто, как раньше и Лана была ей очень благодарна за это.
—В конечном итоге я все-таки твоя подруга, даже если ты делаешь нечто ужасное, – решила Женька, – и кроме того, ты знаешь мое отношение к случившемуся, зачем повторяться? Ничего не изменилось.
—Я знаю, Женька, знаю. Спасибо, что ты вернулась. Я страшно скучала, – призналась Лана и обняла подругу.
Егор, как ни странно, оставался верен и ни разу не дал повода пожалеть о принятом решении. Он изменился, стал ровнее, спокойнее.
Лана навещала детей, Борис не пытался лишить ее этого, но приезжать позволял не чаще чем, раз в неделю, а случалось отменял визит, ссылаясь на неотложные дела, болезни, неожиданно запланированные, но важные встречи, или еще что-нибудь. Говорил он всегда коротко, исключительно по делу и так сухо, что голос его, казалось шуршал. Лана знала, он никогда не простит ее, и вряд ли сумеет поверить кому-либо из женщин еще.
Она тосковала по ним, по ним всем, но привыкла, как привыкает человек ко всему. Как неизбежно привыкли дети. Это был ее выбор, и она должна была сполна за него расплатиться.
Василиса уходила из дома загодя, чтобы не видеть Лану, не слышать ее голос. И Лана ее понимала, она и сама бы ни за что не захотела себя видеть.
Не обрадовались и Алина с Платоном. И больше всего Алина справедливо переживала за то, что-теперь-то уж точно не увидит Ваню. Так и обречена будет любоваться фотографиями родного внука, а когда он вырастет, то ей едва ли удастся стать для него хоть кем-то. Посторонние. Они будут ему посторонние.
—Как же так, Ланочка, как же так? – приговаривала Алина сквозь слезы, когда Егор привел ее в "Самовар" и представил женой.
—И какая, позволь поинтересоваться, "жена"? – сердито уточнил Платон Иванович, —Ты, Лана, с Борисом развелась уже что ли? Вы оба хорошо подумали, прежде чем, затеяли все это? Я хочу знать, действительно ли вв хорошо вы подумали?
—Мы подумали, папа, - ответил Егор и посмотрел на стыдливо опустившую глаза Лану.
—Что-то я сильно в этом сомневаюсь... - с этими словами Платон встал и удалился на кухню, где среди шума и запахов готовящейся еды, надеялся скрыться от того, о чем знать не хотел.
А уж после смерти Павла, Алина и вовсе раскисла и как показалось Лане, стала старательно избегать ее.
—Пойми меня, Лана, нас с Алиной пойми, Павел был не только твоим отцом, но и нашим близким другом, – сказал Платон Иванович, —нам тяжело видеть тебя, как бы это ни звучало, чем бы ни казалось. Возможно время... Возможно... Время все расставит по местам.
"Так, как было, уже никогда не будет", – с горечью понимала Лана.
Но она любила и тем оправдывалась перед собой и перед всем миром. Что же делать, раз так сложилось? Что ей было делать?
Надежда Ровицкая