"Мать Ивана, Агриппина, когда узнала от деда Антипа о случившемся, просидела возле метущегося в беспамятстве сына не одну ночь. А потом побывала на Малинниковом хуторе у старой Марфы, принесла ей в узле то, что знахарка просила, и поклоны клала земные за спасение сына. Но пуще всего родители Ивана кланялись Глаше!"
Начало здесь.
Глава 7.
Заря даже еще не показалась, не протянулась золотой ниточкой над горизонтом, когда Глаша и Ваня бежали, задыхаясь к дому деда Антипа. Вот-вот покажется каменная ограда у кромки леса, и Глаша ждала её с таким нетерпением – за ней их спасение. Только Ваня вдруг схватился за грудь, побелел и стал оседать на землю, схватившись рукой за тонкий ствол осины.
- Глашенька… беги, слышишь, - прохрипел он, глядя на девушку, черты его исказились от боли.
- Нет! Вставай, Ванечка! Вставай, миленький! Нам только до ограды добраться! – Глаша кинулась к Ване и стала поднимать его, подставляя под его руку своё хрупкое плечико.
Там, в глубине бора, и уже совсем недалеко от них, какая-то бесформенная черная бездна воя и беснуясь вырывала с корнем тонкие деревца на своём пути. Ревело чёрное месиво множеством голосов, и Глаша от ужаса почуяла в себе силу. Рванувшись, она увлекла за собой Ивана, который судорожно хрипел, но всё же пытался бежать.
- Скорее, скорее, мне его не удержать! - до Глаши откуда-то донёсся слабый и отчаянный голос Лукерьи, - Шибче, шибче бегите… бегите…
Глаша закричала, отчаянно теряя надежду на спасение, а тьма уже догнала их, обволакивая и удушая… Глаша упала на траву, рядом с Ваней, глаза которого закатились.
Вдруг сильная рука дёрнула Глашу вверх, чей-то голос звал её по имени и увлекал вперёд. Она почти ничего не видела перед собой, дышать было больно, только сил и хватило приметить, что это дед Антип тащил их с Ваней за собой, а впереди маячила старая каменная ограда. За оградой кричала что-то бабушка Марфа и от её слов тьма чуть отпрянула назад, выпустив людей из своих могильно-холодных объятий. Но тут же собралась, сгустилась и с многоголосым рыком кинулась вдогонку.
Через мгновение Глашу оглушило – такой крик муки и боли разнёсся по округе, что всё живое в ужасе кинулось в разные стороны. Где-то у топи вскинулась стая воронья и с карканьем разлетелась, всполошив лес. Все трое – Глаша, Ваня и дед Антип – ввалились за ограду и упали на траву.
То, что их преследовало с воем ударилось о каменную ограду и криком своим оглушило всех, кто был под защитой старых загадочных камней. Тьма, жалобно завывая, рассыпалась прахом, который тут же уносили резкие порывы ветра в сторону топи.
Глаша уронила голову на траву и закрыла глаза…. Теперь им ничего не грозит!
Немногим позже Глаша открыла глаза и поняла, что лежит на широкой лавке в доме деда Антипа. Голова гудела, всё тело болело и саднило, словно она голышом продиралась сквозь заросли крапивы.
- На-кось, испей, - услышала Глаша и над нею склонилось бородатое доброе лицо деда Антипа.
Какой-то терпкий отвар сперва показался ей горьким, но освежил и успокоил Глашу, постепенно она перестала дрожать и только теперь вспомнила всё, что случилось с ними этой ночью.
За окном уже рассвело, лампадка ярко горела в углу под святыми образами, Глаша попыталась подняться и посмотреть, что же с Ваней, где он, но дед Антип удержал её:
- Ты лежи, Глашенька, лежи. Жив Ванятка наш, над ним сейчас бабка Марфа колдует. Не станем ей мешаться, нам вот тебя на ноги поставить надобно…
Много дней пролетело, пока оправился Ваня, хоть и не помнил он почти ничего из того, что же произошло с ним на топи, а лихорадка терзала его тело и сознание. Но, дело молодое, сильное, отошла хворь, и вот уже сидит он, похудевший и осунувшийся, на крылечке дедова дома и смотрит, как не торопясь идёт от калитки к каменной ограде старая знахарка бабка Марфа, а позади её догоняет весёлая Глаша. Зашлось радостью сердце, и словно сил прибавилось!
- Бабушка Марфа, родимая, благодетельница ты моя, - начал Ваня, глядя, как запаривает в горшке старая знахарка корешки и травы, что-то пришёптывая над ними, - Благослови тебя Господь за дела твои добрые, а только когда уже можно мне будет домой пойти? Матушке помогать надобно, да и отцу одному в кузне каково!
- Когда скажу, тогда и пойдёшь! – строго отвечала бабка Марфа, но глаза её смеялись и светились теплом, она украдкой подмигивала Глаше, - А покуда тут тебе надобно силы набираться. Матушка твоя была у меня, знает всё, сколь тебе тут быть, у деда.
Мать Ивана, Агриппина, когда узнала от деда Антипа о случившемся, просидела возле метущегося в беспамятстве сына не одну ночь. А потом побывала на Малинниковом хуторе у старой Марфы, принесла ей в узле то, что знахарка просила, и поклоны клала земные за спасение сына. Но пуще всего родители Ивана кланялись Глаше!
Агриппина плакала и обнимала смущённую девушку, называла её доченькой, и век Бога молить за неё обещала. Глаша смущалась от такого, особенно когда увидела слёзы на глазах Ваниного отца, крепкого, словно семижильного мужика, запросто гнущего подковы одной рукой. Глаше он в землю поклонился, за сына её и Бога благодарил.
Старая знахарка приходила к деду Антипу каждый день, чтобы проведать Ивана. Парень шёл на поправку, хоть бы спать начал без того, чтобы посреди ночи взметнуться с криком. Бабка Марфа заваривала травы и корешки, растирку приготовила, чтобы посиневшие до щиколоток ноги оттирать.
- Бабушка, а расскажи, почему так всё вышло, - осторожно спросила Глаша.
Она тоже каждый день на Смолкин выселок бывала, и теперь сидела у окна с шитьём, Ваня перебрался поближе к милой и ловко орудовал клещице́й вывязывая рыбацкую сеть. Он уже почти оправился, только иногда случившееся на топи давало себя знать, возвращаясь удушливым кашлем.
- А что вышло, - пряча улыбку, отвечала бабка Марфа, расталкивая в маленькой ступке какой-то сухой корешок, рядом дед Антип сидел у припечка и плёл лапоть.
- Ну, отчего Лукерья Спиридона сгубила? И остальных тоже? И почему нас спасла?
- Вон чего, всё вам скажи, - усмехнулась знахарка, - Страшно́ то сказание, не забоитесь?
- А чего, чай ведь мы не дети малые, не забоимся, расскажи бабань, - усмехнулся Ваня, - Дюже интересно!
- Давно было, - начала бабка Марфа, - Сам-то Спиридон Глушков тогда парнишком ещё бегал. У семейства ихнего и дом справный был, хозяйство большое. Сыновей пятеро, две дочки у родителей, сам Спиридон посерёдке где-то возрастом, который – я уж не упомню. Приглянулась ему Устинова Луша, помоложе его девка, красивая, справная – загляденье! Как вон наша Глафира! Уж как Спиридон за ней вился, отца своего со слезами молил Лушу просватать, да и девчонке прохода не давал, с самого Уезду ленты да платки возил. Растаяло девичье сердечко, да и отец Спиридона над парнем своим сжалился, к Устиновым сватов заслал, засватали за Спиридона Лукерью. На осенний мясоед собирались свадьбу играть!
А ранней весной у тутошнего Бобровского купца Игната Рябинина дочка с Уезду приехала. Отец Катерину в уезд отправил учиться, когда там курсы какие-то для девиц открыли на манер столичных. Намеревался повыгоднее взамуж отдать, чтоб человек был состоятельный, в губернии уважаемый, а не простонародец какой. Только сама Катерина, видать насмотревшись в Уезде вольной жизни, не в пример деревенской, сама себе суженого присмотрела. Говорили в народе, что за тех, кого отец ей в мужья прочит, Катерина идти отказывалась и грозилась на себя руки наложить, коли её станут неволить. Как уж Катерина Спиридона себе приглядела, никто не ведает… А только и он не против такого к себе внимания оказался, сам-то Спиридон! Сначала от людей таились, конечно, Катерина со Спиридоном, но ведь у нас в Бобровке рази такое от людей утаишь! Стали судачить, сперва потихоньку, а потом уж и во всю пошло… Как убивалась Лукерья! Даже лекаря звали, со Старокаменки приезжал, пилюль насыпал, снадобье какое дал…да что, не излечить такое пилюлями.
На Пасху уж и вовсе перестал Спиридон таиться, гордо индюком ходил рядом с Катериной. После того уж куда ему деться – надо с Лушей разговаривать, негоже такое – как девку опозорил, ведь сватана перед людьми! Поговорили видать… а уж после узнали, что уже тогда тяжёлая Лукерья была, от Спиридона понесла, так вот… Лушин отец, как прознал, на двор Глушковых с багром прибежал, да так Спиридона отделал, что тот три дни с лавки не вставал.
Сказывают, что потом и сам Игнат Рябинин к Устиновым в дом был, денег сулил… за что мзду давал, и правда ли это – никто не знает. Мать Лушина к батюшке нашему была, дескать, как так, позор девке допускает, и на всю семью! А что тот батюшка? Стар уж был отец Акинфий, а купец видать ещё и денег ему не пожалел, на приход пожертвовал… Потом и сама Катерина Лушу встретила, что-то говорила, убеждала что ли. Убежала в слезах Лукерья, не стала разговоры говорить.
И вот на что Катерине этот Спиридон сдался… ведь и не красавец писаный, ни стати, ни лица, волосёнки жиденькие! Правду сказать, и она лицом неказиста, фигурой тоже не удалась. Ну да ему-то понятно – это ж с купцом породниться, а у того сынов нету, три дочки, и Катька меньшая.
А потом страшное случилось… пропала Луша. Сколь искали, а только возле самой топи ленточку нашли, да девичий шитый венок. Утопилась Лукерья, не снесла позора.
Продолжение здесь.
Все текстовые материалы канала "Сказы старого мельника" являются объектом авторского права. Запрещено копирование, распространение (в том числе путем копирования на другие ресурсы и сайты в сети Интернет), а также любое использование материалов данного канала без предварительного согласования с правообладателем. Коммерческое использование запрещено.