Эти люди так ничего и не смогли понять. “24 февраля” свершилось нечто большее, чем началась преступная война. Тогда, – два года и четыре месяца назад, – пролегла невидимая линия, разделившая всех и вся на “до” и “после”. После этого мир стал другим и всё, что ещё накануне было “как всегда”, перестало иметь прежнее наполнение. Поменялись смыслы, перевернулось мироощущение.
Каждый встал перед выбором.
И этот выбор был – не поменяться для того, чтобы “соответствовать новому курсу”.
Это был выбор – остаться собой, когда “твоя страна” повернулась такой – “обратной” стороной.
Это был выбор – предать себя или сохранить свои убеждения: всё, с чем ты рос – книги, которые ты в читал детстве, дедовские медали, которые ты – сидя у него на коленях, – рассматривал.
Это был выбор – сохранить в себе дедову память или отказаться от неё; это было время ответа на вопрос: гордился бы тобой дед или нет; это было время узнать: понял ли второй дед – которого ты никогда не видел, – что ты встал за него, когда тот упал в последней атаке, что ты вступил на его опустевшее место или – нет.
Это был час, который твои деды от тебя ждали, чтобы понять: было ли это зазря или нет?
И откладывать больше не было возможности. Ответ надо было дать незамедлительно.
Это был глубоко личный выбор.
И причём же здесь “страна”?
В тот день “24 февраля” “эта страна” перестала быть “твоей страной” не потому что ты изменил себе, а потому что она предала тебя. Она предала всё то, что делала тебя тобой.
Да, я не ошибся. Это не “они предали свою страну”. Это “их страна предала их”. Она нарушила свой “основной договор” с ними, свои основные обязательства. И эти обязательства – не зарплаты, образование и пенсии. Это – категории другого порядка.
И те, кто “увидел” и осознал это, те, кто в этот момент вспомнили своих дедов и их фронтовые ордена – её покинули. Кто – физически, кто – виртуально. Как покидают любимую когда-то “половину”, уличённую в неверности.
Ведь понятия “любовь”, “верность” и “предательство” не могут быть односторонними. Это всегда – всегда! – результат взаимного действия.
А раз так, то и “бывшая страна” своим “действием” освободила их от любых к ней обязательств.
Это теперь – не “их страна”. И такого договора между ними не было.
И это – единственное “освобождение”, которого она достигла в ходе выполнения своих “целей”.
Впрочем, я не удивлюсь, если – как только повеет новыми ветрами, – у тех, кто сейчас так пафосно осуждают “выступивших против своей страны”, под рукой окажется наготове новый фундаментальный “манифест”. У “художника” ведь всегда “обострённое чувство”, по-другому быть не может. Никто ничего ещё не понял, а “манифест” – уже в печати. И товарищи по цеху торопятся встать в очередь, чтобы успеть поставить под ним свои подписи. И очереди эти будут заметно больше и внушительнее тех, что выстраивались за “единственного антивоенного кандидата”.
Откуда я это знаю? Но ведь так уже было. Именно это “тонкое чутьё художника” я и отметил – самое главное, на что можно было обратить внимание в той давнишней публикации. А было это, – помнится, – в “феврале”. До вторжения оставался год, но про это никто тогда не мог знать.
Поэтому, граждане, следите за “манифестами”. Ведь всё случается так быстро и так неожиданно! Особенно – в “этой стране”.
И ещё одно. От “имени страны” и что “нужно стране” никто не может взять на себя право говорить. Но почему-то так бывает, что те, кто единолично присваивают себе это право, хотят, чтобы это “то, что нужно”, делали другие – не они. А “они” предпочитают говорить. Причём – пафосным “высоким штилем”. Странно, да? Нет ли здесь какой закономерности?
*****
“Вы – убийцы!”
“Нет, освободители.”
“Вас никто не просил их освобождать. Вы – убийцы!”
Да, убийцы, именно так и никак по-другому. Я, кстати, всё время про это пишу: на преступной войне не может быть никаких “наших мальчиков”. Там есть только пособники и соучастники преступления.
И клеймо это им теперь придётся носить всю оставшуюся жизнь. Ну, или, во всяком случае – долго.
ничто не может нас
Среди мирских печалей успокоить;
Ничто, ничто... едина разве совесть.
Так, здравая, она восторжествует
Над злобою, над темной клеветою. —
Но если в ней единое пятно,
Единое, случайно завелося,
Тогда — беда! как язвой моровой
Душа сгорит, нальется сердце ядом,
Как молотком стучит в ушах упрек,
И все тошнит, и голова кружится,
И мальчики кровавые в глазах...
И рад бежать, да некуда... ужасно!
Да, жалок тот, в ком совесть нечиста.
Пушкин. Борис Годунов.
И не важно: совершал ли ты преступления сознательно, или на самом деле поверил в то, что несёшь “освобождение”. В книгах и в памяти остаётся только результат.
А для кого-то – и закрытые до времени обвинения международных трибуналов.
А для кого-то – и ожидание “встречи” со “спецкомандами” наподобие израильских. Или кто-то думает, что украинцы простят и забудут им убийства своих детей?
И это – ещё одно предательство, совершённое “своей страной”. Дело в том, что когда она посылает солдат на неправое дело, то потом – много позже, – она оставляет их одних…
В том числе – ночами, наедине со своей душой и своей памятью. И со своими страхами и кошмарами.
И – в том числе поэтому, – фраза “своих не бросаем” – глубоко фальшива – как и все другие “их” фразы, так красиво написанные на плакатах. Только осознание этого может прийти слишком поздно.
И все тошнит, и голова кружится
И мальчики кровавые в глазах...
Ведь недаром восемьдесят пять лет назад в Германии “хотели” “забыть про химеру совести”.
Только… не получилось.
_______
Когда-то я разговаривал с одним человеком. Он служил в Афганистане. Рассказал, что несколько лет не мог спать по ночам, пока не сжёг в лесу свою форму.
Позже он эмигрировал.
У каждого – свой выбор и своя страна.