Необъяснимый с точки зрения здравого исторического смысла или, лучше сказать, имманентной политической логики провал религиозной политики могущественной сверхдержавы Древнего мира, перемоловшей сотни народов и племен, пытавшихся отстоять свою независимость, является фактом величайшей исторической важности и одним из самых поразительных исторических уроков. Опыт за опытом гонения христиан давали обратный эффект, приводили сразу или скоро потом к результатам, противоположным тем, на которые рассчитывали гонители, порой отличавшиеся исключительным политическим даром и даже гениальностью, как Траян или Диоклетиан, стоявшие на вершине интеллектуальных возможностей человека, как Марк Аврелий.
Их усилия оказались тщетными; остановить распространение Церкви, которая виделась им недугом, смертельно опасным для республики, для общественного блага, они не смогли. Для христианского сознания, для христианского восприятия истории за этим провалом открывалось действие Промысла Божия, исполнение обетования Спасителя: «Создам Церковь Мою, и врата ада не одолеют ее» (Мф. 16:18).
Промысл Божий о торжестве Его Церкви на заре ее истории совершался действием Благодати и подвигом христианских мучеников, бессильных противостоять гонителям вещественным и земным оружием, но вновь и вновь одерживавших над ними духовную победу. В древних мартириях мученики часто именуются атлетами (ἀθλητής) веры, а их подвиг агиологи называют агоном, бранью, победоносным состязанием, в котором только внешним образом им противостоят палачи и стоящая за ними государственная мощь, в действительности же — духи злобы.
Само греческое слово «мартис» не содержит в себе указания на мучение, которое послужило основой для его перевода на славянский и русский язык — «мученик». Оно обозначает «свидетель». В западные романские и германские языки это слово вошло без перевода, но в самом восприятии его акцент, как и в русском, стал делаться на претерпевании пыток, мучений. Мученик — прежде всего не жертва, но свидетель веры, герой веры, победитель. Люди, наблюдавшие его борьбу и одержанную им победу, явленную в том, что палачи оказались бессильны заставить его отречься от Христа, убеждались в том, что выдержавший пытки и претерпевший добровольную смерть христианин обладает ценностью, которая выше всего, что есть на земле, потому что самой несомненной земной ценностью человека является его жизнь, и если христианин жертвует ею, то он делает это ради блага, превосходящего временную жизнь. В восприятии одних зрителей истязаний и казней вера жертвующих жизнью христиан была проявлением неразумного суеверия упрямцев, пребывающих в плену иллюзий, но для других наблюдаемый ими подвиг мученика становился исходным импульсом внутреннего переворота, началом переоценки прежних ценностей, призывом к обращению. И, как известно из житий древних мучеников, порой такое преображение души совершалось с ошеломляющей скоростью, так что даже судьи, приговаривавшие христиан к казни, и палачи, уже готовые приступить к своему ремеслу, пораженные верностью и стойкостью осужденного на смерть христианина, сами громогласно исповедовали Христа и кровью свидетельствовали о своей приверженности только что обретенной ими вере в Него.
Из книги протоиерея Владислава Цыпина. Европа в эпоху гонений на христиан. — Москва: Изд-во Сретенского монастыря, 2022