Максим Горький. Какое из его произведений вы вспоминаете в первую очередь? Мы же обнаружили в творческом наследии писателя детскую сказку «Самовар», сюжет которой восходит к реальному случаю, приключившемуся в бытность автора подростком.
В 1912-1916 годах Алексей Максимович Горький (Пешков) работал над художественно-автобиографическими повестями «Детство» и «В людях». «В людях» описывает то время, когда одиннадцатилетний Алеша Пешков (Каширин в книге) был вынужден пойти работать. Одно из «услужений» было у мальчика в семье сестры его бабушки, в Нижнем Новгороде. Там-то и произошла история с самоваром. Читаем. «В одно из воскресений, когда хозяева ушли к ранней обедне, а я, поставив самовар, отправился убирать комнаты, – старший ребенок, забравшись в кухню, вытащил кран из самовара и уселся под стол играть краном. Углей в трубе самовара было много, и, когда вода вытекла из него, он распаялся. Я еще в комнатах услыхал, что самовар гудит неестественно гневно, а войдя в кухню, с ужасом увидал, что он весь посинел и трясется, точно хочет подпрыгнуть с пола. Отпаявшаяся втулка крана уныло опустилась, крышка съехала набекрень, из-под ручек стекали капли олова, – лиловато-синий самовар казался вдребезги пьяным. Я облил его водою, он зашипел и печально развалился на полу. Позвонили на парадном крыльце, я отпер двери и на вопрос старухи – готов ли самовар, кратко ответил: «Готов». Это слово, сказанное, вероятно, в смущении и страхе, было принято за насмешку».
В 1913 году, когда Горький работал над повестью «В людях», он сочинил сказку «Самовар», где главный герой очень похож на тот самовар, что был «поставлен» у хозяев. Приводим сказку полностью.
«Было это летней ночью на даче.
В маленькой комнате стоял на столе у окна пузатый самовар и смотрел в небо, горячо распевая:
Замечаете ли, чайник, что луна
Чрезвычайно в самовар влюблена?
Дело в том, что люди забыли прикрыть трубу самовара тушилкой и ушли, оставив чайник на конфорке; углей в самоваре было много, а воды мало – вот он и кипятился, хвастаясь пред всеми блеском своих медных боков. Чайник был старенький, с трещиной на боку, и очень любил дразнить самовар. Он уж тоже начинал закипать; это ему не нравилось, – вот он поднял рыльце кверху и шипит самовару, подзадоривая его:
На тебя луна
Смотрит свысока,
Как на чудака, –
Вот тебе и – на́!
Самовар фыркает паром и ворчит:
Вовсе нет. Мы с ней – соседи.
Даже несколько родня:
Оба сделаны из меди,
Но она – тусклей меня,
Эта рыжая лунишка, –
Вон на ней какие пятна!
Ах, какой ты хвастунишка,
Даже слушать неприятно!
– зашипел чайник, тоже выпуская из рыльца горячий пар. Этот маленький самовар и вправду очень любил хвастаться; он считал себя умницей, красавцем, ему давно уже хотелось, чтоб луну сняли с неба и сделали из нее поднос для него. Форсисто фыркая, он будто не слышал, что сказал ему чайник, – поет себе во всю мочь:
Фух, как я горяч!
Фух, как я могуч!
Захочу – прыгну, как мяч,
На луну выше туч!
А чайник шипит свое:
Вот извольте говорить
С эдакой особой.
Чем зря воду-то варить.
Ты — прыгни, попробуй!
Самовар до того раскалился, что посинел весь и дрожит, гудит:
Покиплю еще немножко,
А когда наскучит мне, –
Сразу выпрыгну в окошко
И женюся на луне!
Так они оба все кипели и кипели, мешая спать всем, кто был на столе. Чайник дразнит:
Она тебя круглей.
Зато в ней нет углей,
– отвечает самовар. Синий сливочник, из которого вылили все сливки, сказал пустой стеклянной сахарнице:
Все пустое, все пустое!
Надоели эти двое!
Да, их болтовня,
Раздражает и меня,
– ответила сахарница сладеньким голосом. Она была толстая, широкая и очень смешлива, а сливочник – так себе, горбатенький господин унылого характера с одной ручкой; он всегда говорил что-нибудь печальное:
Ах, – сказал он, –
Всюду – пусто, всюду – сухо,
В самоваре, на луне.
Сахарница, поежившись, закричала:
А в меня залезла муха
И щекочет стенки мне...
Ох, ох, я боюсь,
Что сейчас засмеюсь!
Это будет странно –
Слышать смех стеклянный...
– невесело сказал сливочник. Проснулась чумазая тушилка и зазвенела:
Дзинь! Кто это шипит? Что за разговоры?
Даже кит ночью спит,
А уж полночь скоро!
Но, взглянув на самовар, испугалась и звенит:
Ай, люди все ушли
Спать или шляться,
А ведь мой самовар
Может распаяться!
Как они могли забыть
Обо мне, тушилке?
Ну, придется им теперь
Почесать затылки!
Тут проснулись чашки и давай дребезжать:
Мы скромные чашки,
Нам все все равно!
Все эти замашки
Мы знаем давно!
Нам ни холодно, ни жарко, Мы привыкли ко всему!
Хвастун самоварко,
И не верим мы ему.
Заворчал чайник:
Ф-фу, как горячо,
Жарко мне отчайно. Это не случайно,
Это чрезвычайно!
И – лопнул!
А самовар чувствовал себя совсем плохо: вода в нем давно вся выкипела, а он раскалился, кран у него отпаялся и повис, как нос у пьяного, одна ручка тоже вывихнулась, но он все еще храбрился и гудел, глядя на луну:
Ах, будь она ясней,
Не прячься она днем,
Я поделился б с ней
Водою и огнем!
Она со мной тогда
Жила бы не скучая,
И шел бы дождь всегда
Из чая!
Он уж почти не мог выговаривать слов и наклонялся набок, но все еще бормотал:
А если днем она должна ложиться спать,
Чтоб по ночам светлей сияло ее донце, –
Я мог бы на себя и днем и ночью взять
Обязанности солнца!
И света и тепла земле я больше дам,
Ведь я его и жарче и моложе!
Светить и ночь и день ему не по годам,
А это так легко для медной рожи!
Тушилка обрадовалась, катается по столу и звенит:
Ах, это очень мило!
Это очень лестно!
Я бы солнце потушила,
Ах, как интересно!
Но тут – крак! – развалился самовар на кусочки, кран клюкнулся в полоскательную чашку и разбил ее, труба с крышкой высунулась вверх, покачалась, покачалась и упала набок, отколов ручку у сливочника; тушилка, испугавшись, откатилась на край стола и бормочет:
Вот смотрите: люди вечно
Жалуются на судьбу,
А тушилку позабыли
Надеть на трубу!
А чашки, ничего не боясь, хохочут и поют:
Жил-был самовар,
Маленький, да пылкий,
И однажды не прикрыли
Самовар тушилкой!
Был в нем сильный жар,
А воды немного;
Распаялся самовар, –
Туда ему дорога,
Туда и дорога-а!»
Сегодня в Нижнем Новгороде, родном городе Максима Горького, есть два музея, связанных с его жизнью. Первый – дом дедушки и бабушки по материнской линии, где Горький провел несколько лет детства. В экспозиции отображен мир повести «Детство» и реалии мещанского быта 1870-х годов.
Второй музей – квартира, где уже известный писатель Максим Горький прожил с семьей с 1902 по 1904 год. Здесь был центр культурной и общественной жизни Нижнего Новгорода, здесь Горький завершил пьесу «на дне», задумал роман «Мать» и пьесу «Дачники», написал поэму «Человек». Интерьеры в музее-квартире восстанавливали по воспоминаниям Екатерины Павловны Пешковой, жены писателя.