Слышать это приходится из уст не только литературных дилетантов, но и весьма почтенных учёных словесников. Утверждение это стало общим местом, шаблоном, аксиомой. Но уже при первом приближении оказывается, что это самая что ни на есть несусветная ахинея. И на этой ахинее базируется отечественное литературоведение.
Давайте вдумаемся. Если Пушкин – создатель русского литературного языка, стало быть, раньше этого языка не существовало? На каком же языке тогда писали Ломоносов, Державин, Фонвизин, Карамзин, Батюшков, Жуковский, Радищев?
Тут возникает уточнение: не в целом русского языка, а современного. То есть до Пушкина был какой-то не современный, архаичный, грубый, а он его преобразовал. Что ж, давайте посмотрим, почитаем.
Ломоносов, из Горация, 1747:
Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру; но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Где быстрыми шумит струями Авфид,
Где Давнус царствовал в простом народе,
Отечество мое молчать не будет,
Что мне беззнатный род препятством не был,
Чтоб внесть в Италию стихи эольски
И первому звенеть Алцейской лирой.
Взгордися праведной заслугой, муза,
И увенчай главу дельфийским лавром.
А вот Державин о том же, но уже гораздо позже, 1795:
Я памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
Металлов тверже он и выше пирамид;
Ни вихрь его, ни гром не сломит быстротечный,
И времени полет его не сокрушит.
Так! — весь я не умру, но часть меня большая,
От тлена убежав, по смерти станет жить,
И слава возрастет моя, не увядая,
Доколь славянов род вселенна будет чтить.
Богданович, 1783:
Не Ахиллесов гнев и не осаду Трои,
Где в шуме вечных ссор кончали дни герои,
Но Душеньку пою.
Тебя, о Душенька! на помощь призываю
Украсить песнь мою,
Котору в простоте и вольности слагаю.
Не лиры громкий звук — услышишь ты свирель.
Сойди ко мне, сойди от мест, тебе приятных,
Вдохни в меня твой жар и разум мой осмель
Коснуться счастия селений благодатных,
Где вечно ты без бед проводишь сладки дни,
Где царствуют без скук веселости одни.
И разве это не тот самый язык, на котором писал Пушкин и, по сути, говорим и пишем мы? Есть, конечно, некоторые обороты, присущие именно XVIII веку, а также – у Ломоносова – высокому штилю поэзии в тогдашнем изводе.
Но глянем ещё на прозу.
Карамзин, Письма русского путешественника, 1791:
Ныне поутру вышел я из города в глубокой задумчивости. Но мало помалу меланхолические мысли рассеялись; взоры мои, устремленные на величественное озеро, тихо плавали на прозрачных зыбях его. Мне стало так легко, так хорошо! Воздух был такой теплый, такой чистый! На деревах порхали птички, махали крылышками, и после зимнего молчания запевали радостные песни, на ветвях, еще не одетых листьями. Дыхание весны возбуждало жизнь и деятельность в Природе.
А вот литература для простонародья, низкий жанр, Матвей Комаров. История Ваньки Каина, 1775.
Иванъ Осиповъ сынъ, по прозванію Каинъ, родился во время царствованія премудраго Государя Инператора ПЕТРА Великаго въ 1714 году отъ подлыхъ родителей, обитавшихъ въ столичномъ Россійской Имперіи городѣ Москвѣ.
Натура по неизвѣстной намъ судьбѣ одарила сего мошенника остротою разума, проворствомъ, смѣлостію, скорою догадкою и наградила такою фортуною, которая во всѣхъ добрыхъ и худыхъ дѣлахъ много ему способствовала, и не однократно извлекала изъ самыхъ нещастливѣйшихъ случаевъ, отъ которыхъ онъ иногда и самъ никакъ избавиться не чаялъ; но къ симъ натуральнымъ дарованіямъ не доставало только ему во время его малолѣтства добраго воспитанія, чрезъ котороебъ онъ натуральной свой разумъ научился у потреблять не на злые а на добрыя дѣла; потому что разумные люди разумъ человѣческой уподобляютъ водяному ключу, изъ котораго текущая вода естьли пойдетъ чрезъ пески и камни, то выдетъ самой чистой и кристалловидной источникъ; буде же теченіе свое имѣть будетъ чрезъ тины, болоты и нечистыя мѣста, то явится мутная и ни къ чему годная вода: такъ и человѣкъ, какъ бы отъ природы разуменъ ни былъ, но когда въ юности своей не будетъ имѣть добраго воспитанія и станетъ возрастать въ обществѣ развращенныхъ людей, то и самъ развращеннымъ явится; ибо обыкновенно есть, что не только малыя дѣти, но и совершеннаго возраста люди добрыя и злыя дѣла каждой по своей склонности одинъ у другаго перенимаютъ, а добрые нравы по большей части получаются отъ обхожденія съ благонравными людьми; а какъ извѣстно, что большая часть низкихъ людей, то и дѣти возрастаютъ безъ всякаго добраго воспитанія, и подобно какъ трости, колеблемыя вѣтромъ, на ту сторону больше клонятся, на которую вѣтръ сильнѣе дуетъ; такимъ образомъ и Каинъ, возрастая, обращался всегда между такими людьми, которые время своей жизни препровождали въ праздности, пьянствѣ, своевольствѣ и во всякихъ шалостяхъ, у которыхъ онъ съ самаго ребячества перенимая всѣ худыя поступки и порочныя дѣла, такую сдѣлалъ къ тому сильную привычку {Ученые люди привычку называютъ иногда второю натурою.}, что и пришедши уже въ совершенной возрастъ и будучи въ благополучіи, никакъ отъ того отвыкнуть не могъ; и потому, сдѣлавшись сперва маленькимъ мошенникомъ, а по томъ большимъ воромъ и разбойникомъ, надѣлалъ такихъ дѣлъ, которые наконецъ ввергли его въ невозвратную погибель и составили объ немъ слѣдующую исторію.
Интересно, что приведённая пространная цитата заключает в себе всего два абзаца и два предложения. Огромный второй абзац – это одно предложение. Его, конечно, можно разбить и на 10, и на 20, но автор предпочёл ставить не точки, а точки с запятыми. И в результате видим то, что присуще таким явлениям, как модернизм и постмодернизм, например, Джеймсу Джойсу с его «Улиссом». А это ведь низкий жанр русской словесности XVIII века! Это я к тому, насколько условными являются понятия «современное» и «не современное», «архаичное» и «модерное».
Но прежде чем делать выводы – хотя они очевидны, – обратим внимание ещё на один момент. Не на предшественников, а на современников Пушкина, на его друзей и родственников.
Вот Катенин, начало стихотворения «Леший», 1815, с сильной фольклорной струёй:
Красное солнце за лесом село.
Длинные тени стелются с гор.
Чистое поле стихло, стемнело;
Страшно чернеет издали бор.
«Отпусти, родная, в поле, —
Просит сын старушку мать, —
Нагулявшись там на воле,
В лес дремучий забежать.
Здесь от жару мне не спится,
Мух здесь рой жужжит в избе;
И во сне гульба всё снится,
Вся и дума о гульбе.
Пташечки свили по лесу гнезды;
Ягоды спеют, брать их пора.
На небе светят месяц и звезды:
Дай нагуляюсь вплоть до утра».
— «Что затеял ты, родимый!
Образумься, бог с тобой.
В лес идти непроходимый
Можно ль поздной так порой?
Ляг в сенях против окошка,
Если жарко спать в избе:
Ни комар, ни злая мошка
Не влетит туда к тебе.
По лесу волки бродят стадами;
Змеи украдкой жалят из нор;
Филины в дебрях воют с совами;
Злой по дорогам крадется вор».
А вот начало «светского» стихотворения Василия Пушкина, дяди А.С., «Вечер», 1798:
Нет боле сил терпеть! Куда ни сунься: споры,
И сплетни, и обман, и глупость, и раздоры!
Вчера, не знаю как, попал в один я дом;
Я проклял жизнь мою. Какой вралей содом!
Хозяин об одной лишь музыке толкует;
Хозяйка хвалится, что славно дочь танцует;
А дочка, поясок под шею подвязав,
Кричит, что прискакал в коляске модной — граф.
Таким образом, с головой окунувшись в тогдашнюю русскую словесность самого разного жанру, сделаем выводы.
Пушкин писал на том языке, который существовал в его время. На нём же писали все его современники. Как и предшественники.
И это не Пушкин – создатель языка, всё наоборот: это язык – создатель Пушкина. В страдательном наклонении Пушкин – фокус, фокусировка русского литературного языка, а в действительном – он огранщик языка, ювелир, достигший в своей поэтике наибольшей красоты, плавности, подвижности.
Итого! Не создатель, а создание! И в этой связи обратим внимание, насколько же в нашем восприятии русской литературы вывернуто всё наизнанку.
Да, он первый русский поэт, но не хронологически, а в смысле – лучший. Но тут опять-таки следует уточнить: в своём времени, в своём смысловом, ментальном, метафизическом пространстве. Поскольку в этом подлунном мире нет ничего однозначного.