Как-то меня занесло в провинциальный японский город Акита. Там я два дня гостила в доме дедушки Рику и бабушки Нана. Они мне, конечно, никакие не дедушка и не бабушка. Просто возраст их более чем почтенный. Рико худенький и сухонький, а Нана - круглолицая стройная бабулька 75 лет. Я дала бы ей 50, не больше.
Их крошечный двухэтажный домик стоял на узкой улочке в череде таких же малышей.
Дворик вокруг каждого - максимум метр двадцать. Перед входом крошечная машинка.
По-русски мои старики не знали ни слова. Я по-японски - еще меньше. Как общались? У меня был бесполезный словарь-разговорник, а Рику то и дело тыкал в клавиши компьютерного переводчика. Но больше нас спасал язык жестов. Именно жестами я объяснила смысл надписей на своем подарке - литровой бутылке водки. Там на стекле - шкала с тематическими делениями: «по первой», «по второй», «за родителей», «говорим о политике», «на посошок». Рику очень смеялся.
Наверное, моих стариков напрягала мысль два дня как-то развлекать русскую гостью. Поэтому дедушка с энтузиазмом выполнил мою просьбу - отпустил в свободное плавание по городу. Сначала он, конечно, испугался и замахал руками.
- Нет, нельзя, заблудишься, - полагаю, именно это он говорил по-японски. - Город большой, как найдешь дорогу назад?
Но потом мы как-то договорились. Он распечатал на принтере карту Акиты и обозначил точку - свой дом. А Нана повесила мне на шею мокрое махровое полотенчико. Я не сразу, но очень быстро поняла, зачем. Полотенчико спасало меня всю дорогу. Дневная сауна Акиты не давала расслабиться. Горячие капли воды, казалось, висели в воздухе.
* * *
Тихий провинциальный городок оказался милым и гостеприимным. Из окон кафешек на меня изумленными глазами смотрели местные жители. Я улыбалась им и махала рукой. Они радостно улыбались в ответ и тоже махали. А некоторые выходили наружу и опять улыбались. И опять махали. Встречные прохожие замедляли ход: что за чудо? Большая белая женщина. Откуда она? На пешеходном переходе полицейский вдруг остановил поток автомобилей, слегка поклонился мне и пригласил перейти дорогу. А я из пешеходов была одна!
Акита четко делится на два района: старый и новый. В новом многоэтажные дома, большие парки с фонтанчиками, смешные статуи - монстрики. Зеленого цвета - от постоянной влажности. Старый - это узкие улочки, много маленьких храмов, погосты между дворами, невысокие каменные дома вдоль каналов.
Каналы в эти дни почти пересохли, кое-где видны камни и даже дно. А в неглубоких ямах стоят и лениво шевелят хвостами черные и золотые карпы. Я спустилась к воде, и рыбы вприпрыжку, по камням, побежали ко мне с криками «дай че-нибудь!» У меня ничего не было, и я, извиняясь и кланяясь, удалилась от них спиной вперед. Разочарованные рыбы явно костерили меня на своем рыбьем языке и медленно возвращались в ямы. Эти толстые обитатели каналов наглы до беспредела. Ловить их запрещено, вот и сели людям на голову.
Погосты с каменными плитами, а кое-где и статуями, встречались тут и там. Они неожиданно выныривали из буйной зелени, и я каждый раз говорила: «Ой!» Возле некоторых надгробий шевелились живые люди - видимо, пришли навестить предков. Часто попадались храмы. Нет, храмики. Все время хочется сказать так: улочки, домики, заборчики, храмики. Все маленькое, немножко сырое, немножко покрытое коротким мхом. И деревья в основном маленькие и кругленько стриженые.
Однако на одной из центральных улиц я встретила Дерево. Вот так, с большой буквы. Что за порода - Бог весть! Возле - табличка с надписью. Поскольку в языке я не бум-бум, предположила, что это какой-то важный раритет. Может, под ним сидел Будда. Потому что Дерево, корявый ствол которого изо всех сил пытался расколоться, находилось в состоянии загипсованности. Вокруг стояли леса, подпорки и подтяжки. Удивительное зрелище.
Через два квартала, возле очередного погоста, в храмике шла служба. У деревянных ступеней - полка для обуви. На ней несколько пар туфель. Над входом - веревки с кисточками, канаты с кисточками, круглый колокол. В открытую дверь видны чинно сидящие - ручки на коленях - босые прихожане. И священник в высокой черной шапке и белых носочках что-то тихо вещает людям.
Хотела поучаствовать, но побоялась своим экзотическим лицом сорвать службу. Тем более, что время поджимало. Вечером намечался поход в ресторан.
Я зашла в ближайшее кафе, подошла к столику, ткнула пальцем в мою маршрутную карту и сказала обедающему японцу: «Хелп ми, плиз. Ай вонт ту гоу хоум». Он явно понял мой безукоризненный английский, потому что указал точку, в которой я сейчас нахожусь. Продумать обратный путь было делом трех минут.
В ресторан мы с Рико и Наной сходили. В крутой крабовый ресторан. Там я вежливо ела то, что подавали, но улыбалась через силу. Сладкая рисовая каша с крабом меня не впечатлила. Как и все остальное. И сидеть на циновках было неудобно. Наши русские колени не приспособлены для таких упражнений. Конечно, я говорила, что все - во! - и показывала большой палец. Ну врала, да. Зато старики остались довольны.
А вечером Нана провела для меня чайную церемонию. Она пригласила двух своих подруг, таких же моложавых бабушек. Они вытащили из закромов кучу диковинных чашечек, пиалок, непонятных инструментов. Я с удивлением узнала, что зеленый чай, который получается на выходе церемонии, совсем не похож на напиток. Взбитая специальным венчиком субстанция, пышная как мусс, больше напоминает кашицу-хну для покраски волос. И на вкус примерно такая же. А крошечные нарядные пироженки вагаси просто бе-е-е. Пресные и вязкие. Их делают из риса, бобового теста, всяких корешков и водорослей. И почему-то называют сладостями.
Чайная церемония - это не бытовой нюанс. Это ритуал, традиция, театральное представление. Примерно как у нас – надеть кокошник и встретить гостей караваем, в центр которого воткнута солонка.
Потом свой ритуал показал мне Рико. Он сотворил молитву. Сначала пояснил как мог, что в Японии нет какой-то основной или обязательной для всех религии. Есть смешение разных религиозных практик.
Не знаю, как в других домах, а у Рико есть специальный небольшой альков - шкаф с раздвижными створками. Внутри - фотографии умерших родичей, свечи, фонарики, цветы, яркие картинки. Все сверкает золотом. Рико садится на циновку, ставит перед шкафом столик и какие-то странные предметы. Ритмично бьет по ним то молоточком, то кисточкой: блень-блень, блень-блень-блень. Потом хлопает в ладоши и звенит колокольчиком. Вот такая молитва.
На следующий день мы поехали в центр города. Я не совсем поняла, куда именно, и Нана запела тоненьким голоском: «Не слишны в саду даже ще-ло-хи...», а Рико радостно закивал. Приехали к большому зданию. Припарковали свою машинку в ряд с такими же игрушечными малышками. Поднялись в просторный зал.
Там нас ждал хор русских народных песен. Он состоял из полутора десятков разновозрастных певиц и двух дедушек. Молодой руководитель Кацуо немного кумекал по-нашему. Он сказал, что японцы очень любят русские мелодии. А песню «Миллион алых роз» вообще считают своей, национальной.
Хор, не откладывая дела в долгий ящик, продемонстрировал мне свое мастерство. Я знала, что в японском языке нет звука «р», но все равно забавно было слышать: «Ллосия, ллосия, ллосия – лодина моя».
Потом Кацуо пригласил меня на середину зала и попросил спеть «Ой, мороз, мороз». Я та еще певица, так что мотив переврала. Однако мне устроили бурную овацию и вообще восприняли как чудо, что я знаю русский язык. Напоследок хор изумительно, разложив на множество голосов, спел «Плавно Амур свои волны несет…».
После репетиции ко мне подошел бодрый и подвижный старичок Хосакава-сан.
- Я несколько лет провел в России, - сказал он. - Был военнопленным. Работал на Дальнем Востоке на лесозаготовках. Трудно, холодно… У меня о русских – самые хорошие воспоминания. Нас жалели, помогали – очень по-человечески относились. Вы там скажите всем, что такие дедушки, как я, помнят и любят Россию.
Я чуть не прослезилась.
Вместе с хором мы гуляли по парку.
- Ах, какая красота! - восхищалась я. - Ах, какие запахи! - а певицы улыбались и согласно кивали, словно понимали, о чем я говорю. И гладили меня по плечу.
В каждом уголке парка журчала вода, а высокие пушистые гортензии казались голубыми облаками. Нигде не видно скамеек. Зато можно сесть прямо на чистую, словно только что отмытую с порошком и мылом, брусчатку. Или на один из многочсисленных валунов.
С хористами мы расставались как родные. Одна бабушка вроде даже всхлипнула. А Нана и Рику несколько раз сказали мне «Канто, канто». Я пожимала плечами. Что за канто такое? Рику пытался что-то объяснить и тыкал в циферблат своих часов. Наверное, пора домой. Наверное, мое гостевание закончилось.
* * *
Мы действительно поехали домой. Немного отдохнули, поужинали.
Потом Рику опять заладил «Канто, канто». И показал три картонки с ярким рисунком. Включил компьютер, нашел какую-то информацию и нажал на режим переводчика.
Оказалось, что в Аките начались дни Канто - праздника фонарей. Посмотреть на это диво приезжают люди со всей Японии и даже из других стран.
- Надо же, как повезло, - подумала я. - Наверное, на воду будут пускать сотни фонариков, как показывали в каком-то документальном фильме.
«Фестиваль Канто мацури - языческий праздник урожая. Двенадцатиметровый бамбуковый шест-канто с фонарями символизирует рисовый колос», - читала я дальше. - «На взрослом «колосе» 45 фонарей, внутри каждого - открытый огонь. Вес «колоса» довольно внушителен – до 60 килограммов».
В общем, я ничего не поняла. При чем тут бамбук? Какие килограммы?
Но разбираться было некогда, Нана меня поторапливала, а Рику опять ткнул в свои часы.
В центр города ехали уже потемну. Оставили машину, пошли переулками. Вокруг море народу, а вдалеке - звуки труб и барабанов.
Наконец уперлись в заграждение.
Мимо нас по дороге шла колонна нарядных мужчин и мальчиков. Шесты-колосы они держали на своих плечах, головах, а то и на вытянутых руках. В свободных конечностях - веера и зонтики. На бамбуковой мачте - фонари размером с футбольный мяч, и в каждом - огонь. Крики вроде нашего «Давай-давай!», бой десятков барабанов, пение флейт, пляски огня - кажется, что на всей земле не осталось тихого уголка. Некоторые артисты, не выпуская канто из рук, забирались друг другу на плечи. Получалась ух какая пирамида!
Нана помахала билетами и указала рукой вверх и вперед, куда-то за поток артистов. Оказалось, нам надо на трибуны. Не знаю, у кого как, а у меня привычка не лезть за заграждения выработана с детства. Кто же позволит перебежать дорогу огненному потоку?
Еще как позволили! Распорядитель-полицейский остановил фонарщиков, и они какое-то время топтались на месте и крутились вокруг себя. Мы и еще какие-то люди спокойно прошли к своим местам, и шоу продолжилось.
Позже стало понятно, что артисты ходят по эллипсу. Внутри потока - трибуна в несколько ярусов, с другой стороны - зрители за металлическим заграждением.
Иногда огненные шесты падали в толпу зевак или на барабанщиков. В такие моменты всеобщему восторгу не было предела. Погасшие фонари снова зажигали, а тяжелый шест-канто поднимали к небесам. Никакой опасности. Свеча так хитро устроена, что возгорание исключено.
Шоу закончилось, а гуляния продолжались до глубокой ночи. Мы ходили по крытым прозрачным куполом улицам.
Вокруг прохаживались, сидели прямо на брусчатке, стояли общались девушки в национальных костюмах и парни-сумоисты - не очень толстые. Видимо, начинающие. Тут и там попадались люди, ряженые в ростовые костюмы рисового зерна.
Это был лишь первый день фестиваля.
Но завтра мне уезжать.
Хочется когда-нибудь еще приехать в Страну восходящего солнца. Не в Токио, Саппоро или Киото. А именно сюда, в тихую японскую глубинку.
_______________________________________________________________________________
Благодарю, что дочитали. Понравилось - поставьте лайк. А если подпишитесь - будет просто замечательно! Впереди еще много разных рассказов.