Роман «Географ глобус пропил» - устаревшая мораль (написан в 1995 году, издан в 2003), Служкин – не герой моей эпохи. Роман – не о русской душе. Географ – не алкаш и педофил. Противоположные мнения скорее превалируют, согласиться с ними сложно, но спорить о том, что «Географ» – один из лучших примеров глубокой и вдумчивой российской прозы, не приходится. В авантюрности сюжета и искрометности письма Алексей Иванов понимаем универсально и поэтому, как любой талантливый писатель, - вечен.
Перед тем как браться за роман, нужно осознать, что гадкий герой в хорошей литературе всегда гадкий по какой-то причине (смысловой или стилистической). В этой связи, оценивать и тем более судить Служкина как своего соседа – путь в прочтение «Географа» как чернушной зарисовки, что по степени заблуждения сравнимо с восприятием "Карамазовых" как детектива.
Да, от маргинального образа главного героя сложно абстрагироваться. Да, таких людей современное поколение откровенно презирает (честно говоря, я принадлежу к их числу, потому что есть за что). Но легко быть благородным, не понимая драму чужой эпохи и не страдая от драмы своей. Сказать такое о нашем настоящем тоже немного кощунственно. Но есть разница. Наше время страдает не от отсутствия какой-либо морали, как в романе, а оттого, что мораль такая полярная, что с ума можно съехать. Кто-то напишет об этом книжку, которую через 20 лет тоже назовут потрясающей, но устаревшей. Возможно, в этом году ее уже написали.
Итак, сюжет романа «Географ глобус пропил» - сам Географ, он же Виктор Сергеевич Служкин.
Пространственно-временные проявления главного героя делят повествование на три части, которые условно можно назвать: повседневной жизнью Служкина; его детством; походом Географа и учеников.
В первой сцене почти тридцатилетний главный герой, проехавшись в электричке зайцем, устроив при этом мордобой, а после выпив в киоске пива, направляется устраиваться на работу учителем в провинциальную школу, не имея при этом ни педагогического образования, ни опыта, ни желания. И его берут географом. Учебный год уже на носу, а ставка пустует, сойдет и Служкин. Таким он нас встречает – мятым и перегарным, носик припудрить не успел.
Короче говоря, Служкин всем своим существом стремится показаться неудачником и тем еще субчиком. Он великовозрастный хулиган и дурачок, немножечко бабник, бездельник, бестолковый поэт, клоун и пьянь.
Служкин сформулирован мастерски. Я не помню книги, которая заставляла бы меня так громко и с чувством смеяться. Вся жизнь героя кажется затянувшимся и пошлым, но при этом неприлично смешным анекдотом, который, перевалив за середину объема книги, превращается в трагедию.
У Географа есть семья – несчастная номинальная ячейка общества, сложившаяся по когда-то случившейся любви, скрепившейся, а потом уже закрепостившейся ребенком. Жена презирает Служкина и не скрывает этого, с ним она несчастна, сварлива, истерична. Вечно уставшая женщина с приросшим к плечу кухонным полотенцем. В своей злости от отчаяния она способна пожелать вернуть момент и сделать аборт, чтобы не быть привязанной к плывущему по течению неудачнику. Хотя совершенно очевидно, что дочку Тату и она, и Служкин больше жизни любят.
Весь этот спектакль разыгрывается в малюсенькой, бедно обставленной и наверняка пропахшей едой однушке, где под ногами крутится кот Пуджик, а из окна видно холодную Каму и ржавые суда.
Первые страниц двести приходится мириться с отвращением к герою. Поначалу не вяжется образ Служкина-почти-Святого и Служкина, приходящего в садик за Татой, но увязывающегося провожать свою немножко раздавшуюся первую любовь, оставляя дочку дожидаться его в одиночестве и ненужности.
Гадостного ощущения добавляют значительно влияющие на жизнь героя Будкины, Ветки, Киры, Саши, Колесниковы, переженившиеся, переспавшиеся, переизменявшие друг другу поперечно и перекрестно.
Параллельно мы погружаемся в школьные будни Географа. Новому учителю достаются девятые классы, с которыми справиться у него нет никаких сил. Он на них орет, угрожает, пихает классные тряпки для доски в их наглые морды, читает на уроках стихи, играет в карты на педагогические уступки. Мало-помалу с мальчиками из одного класса, называемых служкиным «отцами», у него завязываются наставническо-приятельские отношения, в которых, конечно, есть место и совместному распитию водки.
Характеры детей выписаны точно, каждый и карикатурен, и достоверен: имеется девочка-отличница, главный мальчик-хулиган, зализанный благополучный мамин ангелочек. Несмотря на всю индивидуальность подростков, они представляют собой воняющую взрослением человеческую массу, сносящую любые столпы. Нет в них еще построенных дамб и мостов, они текут дико и естественно, но шумно и опасно.
Неудивительно, что Служкин с легкостью погружается в этот поток подрастающих человеков с их экзистенциальными тревогами, ведь он тоже течет по-детски свободно, но спокойно и мудро.
Ну и как оценивать Географа?
Сам он как нельзя точно описывает себя и социально, и духовно одной фразой:
И вот я стою под этими созвездиями с пустыми руками, с дырявыми карманами. Ни истины, ни подвига, ни женщины, ни друга, ни гроша. Ни стыда ни совести. Ну как можно так жить? Неудачник… Дай бог мне никому не быть залогом его счастья. Дай бог мне никого не иметь залогом своего счастья. И еще дай бог мне любить людей и быть любимым ими. Иного примирения на земле я не вижу.
И я бы сказала, не дай бог жить в эпоху бедную на мораль. В такое свалочное время, с оставленными фанерками от прошлого, которые к новой постройке уже не приспособишь. Остались какие-то категории «прилично», «хорошо», «достойно», «нужно», но они полые. Наполняй чем хочешь и пользуйся – наставляй, поучай, осуждай, ломай, строй. Вот такое вот время, биологи вдруг делаются учителями географии.
Служкин даже не личность как будто, а самый настоящий поток дхарм, в своем проявлении напоминающий лицо Хабенского. Он стирается как человек, ему не нужно чувство собственного достоинства, ему достаточно стать почвой, на которой что-то прорастет, подчиняясь общим законам природы и любви. В своем самоуничижении, дурачестве и пьянстве он смиряется и устраняется. Ему не нужно никого поучать, ему не нужно жить как надо, он последователен в своей сути, но несколько надтреснут лихим временем.
Я знаю, что научить ничему нельзя. Можно стать примером, и тогда те, кому надо, научатся сами, подражая. Однако подражать лично мне не советую. А можно поставить в такие условия, где и без пояснения будет ясно, как чего делать. Конечно, я откачаю, если кто утонет, но вот захлебываться он будет по-настоящему.
Если первая часть романа показывает нам Служкина со стороны, а фрагмент о его детстве дает понять, что таким бедовым он был всегда, то третья часть в полной степени раскрывает категорический императив Географа.
Последний пласт повествования, занимающий почти половину книги, и рассказывающий о недельном диком походе учителя с учениками, написан, в отличие от остальных частей романа, от первого лица, что в антураже дикой и холодной, агрессивной, но все-таки милостивой природы, раскрывает дух Служкина.
Описания природы у Иванова метафоричные, наполненные историей, первобытностью. В третьей главе много любви: к миру, к природе, к человеческой душе. Любви как силы и энергии.
Все бы хорошо, но роман содержит мой единственный литературный триггер – романтические чувства взрослого мужчины к маленькой девочке или девочке-подростку. Я ни под каким соусом, за исключением Набоковского, не могу восхититься историей, на которой есть такое грязное пятно, будь оно хоть тысячу раз подчинено идее высокой любви или наоборот - самой дремучей человеческой низости.
История взаимоотношений Служкина и девятиклассницы Маши Большаковой проступает в повествовании только ближе к середине книги и при этом очень аккуратно, автор нисколько не смакует мысли и чувства мужчины, не допускает описаний телесности. Сальности, влечения и страсти в истории нет, на рассказ о ней в книге наберется страниц двадцать, но даже несмотря на это, сам факт такой сюжетной ветки уж точно не является единственным инструментом, способным явить читателю Любовь как она есть. Такой прием играет больше на остринку и скандалинку романа, чем на развитие его идей.
Роман оставил какое-то чувство ностальгии по тому, чего у меня не было, возможно так хорошо считалась историческая преемственность, отголоски молодости моих родителей.
Полюбить «Географа» как историю у меня не получилось, субъективно слишком далека от меня эпоха. И Служкин тоже далек со своим прекрасным, но чужим чувством мира. Люди, хорошие в угоду абстрактных истин, в любой ситуации для меня значат куда меньше, чем люди, создающие благо для своих близких. Не навреди, примирись – это, конечно, хорошо, но не всем по душе.
Но весь роман собран так ярко, по-настоящему, что его нельзя не полюбить как литературу. Осязаемы именно те грани, которые при всем упадке, способны показать Служкина как явление времени и духа, а не неудачника и алкоголика.
Да, наверно мне бы хотелось, чтобы эту книгу прочитало как можно больше людей.
P.S.
Заниматься секретарской работой, сравнивая фильм и книгу, вычленяя общие признаки и отличия, я не буду. Фильм хороший. Горький, смешной, трогательный. Посмотрите.
________
Если хотите принять участие в живых обсуждениях литературы, то вступайте в мой книжный клуб "BV". Буду рада Вашему вниманию!