В этом году, в феврале, исполнилось 125 лет со дня смерти Василия Васильевича Розанова. Более чем достаточно, чтобы что-то о нем понять, отрефлексировать, концептуализировать! Чего однако не происходит. Нет, какие-то люди что-то где-то проанализировали, поняли, сказали и написали. Но глубокого понимания, о котором говорил сам Розанов, и системного изложения, включения его тем, мыслей и подходов в русский гуманитарно-философский дискурс не произошло. Хотя отдельные науки разобрали его на цитаты и модели. А спор о том, философ или писатель, кажется так и не решён!).
Как же так случилось, что русский Ницше, русский Фрейд, а может быть, местами, и русский Гуссерль или Хайдеггер, оказался вне русского историко-философского контекста?! Только ли дело в его сложностях и небрежении языком, и в пространности, разнообразности мысли?! Или в том, что советская эпоха порвала с традициями русского духовно-философского Реннесанса?! Хотя, как мне кажется, розановская мысль и слово как раз были в значительной мере материалистичными и реалистичными, а не идеалистичными и субъективными. А может в том, в русском Отечестве традиционно, нет пророка? Что у нас легко было всегда разбрасываться в своими гениями, отменять, забывать Аввакумов, Радищевых, Чаадаевых, Леонтьевых, Несмеловых, Соловьевых, а потом Лениных, и Сталиных, Ильенковых и Циолковских. У нас ведь как, если на Западе человек написал, да строгими прекрасными терминами, то это свой, этот уж наверняка разобрался во всем. А мы откуда? Наше дело маленькое, учиться, учиться, и ещё раз учиться. А заграница нам поможет).
Так вот, для русского философского ума чтение Розанова может много дать. Может быть, не меньшая школа ума, если читать Платона или Аристотеля. Просто сегодня и их никто не читает, устарело. А зря, иногда, раз в жизни можно уделить внимание и почитать выборочно любую классику. А Розанов так ещё и сложно (витиевато!) пишет, без филологической подготовки его иным и мыслителям не одолеть.
Розанов закончил историко-филологический факультет МГУ. Тогда у нас ещё не было классических философских кафедр и большинство философов выходило или оттуда или из богословия. Карамзин, Ключевский, Грановский, Белинский, Чернышевский, Катков, Шевырев, Шахматов, Аксаков, Самарин, Потебня, Овсянико-Куликовский, Лосев, Бахтин, С.Н.Трубецкой, Милюков, и др., выходцы из этих историко-филологических кафедр и направлений. А по складу ума, и Константин Леонтьев и, понятное дело, Достоевский, Толстой, Андрей Белый, и весь Серебряный век. Но в кругу чтения и дружбы Розанова изначально были не только историки и философы, но и люди естественнонаучного склада деятельности и мышления: Николай Страхов, Николай Данилевский, Николай Федоров, итд.. Вот от них, от их влияния, от вообще модного тогда естествознания и позитивизма и изошли первые ласточки мировоззрения Розанова: интерес к природе, биологии, к "философии жизни", к философскому и научному реализму.
И вот первой его книгой как раз и стала не филологическая или историческая работа, а, как ни странно, книга "О понимании: опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки, как цельного знания". Нам-то кажется сегодня, что <понимание> - это скорее психологическая, психолингвистическая процедура. А вот Розанов вводит эту категорию, противопоставляя её научному знанию, доказательству. Вводит её как относительно строгий научный термин. Впрочем, именно относительно! Ибо под "пониманием" он понимает же скорее чисто философский процесс познания, чем строго научное исследование. Понимание по Розанову и есть процесс познания чистого разума, его схем, категорий, и соотносимых с этими категориями предметов, понятий, объектов! Главным предметным антагонистом <познания-понимания> является <существование>, подвластное как раз науке и естествознанию. Розанов включается в полемику ещё античной мысли, идущей ещё от Парменида и Гераклита о тождестве или различии мышления и бытия... (Вот тут я об этом немного писал!).
То есть Розанов не отрывает чисто теоретико-методологические процедуры от их конкретно-предметного содержания, индукцию от дедукции. Познавая предмет Разума (Понимания), схватывая его целиком, Розанов диалектически понимает и формулирует, категоризирует в процессе и сам Разум, сам метод познания. Ведь на следующем этапе он категоризирует единое целое бытие-мышление на разные формы его, отвечая последовательно на вопросы, а что есть сущее предмета, каковы его свойства, а потом причины и цели его, сходства и различия с другими предметами, то есть его количества и качества?! Следуя уже не Пармениду, а мысли Платона и Аристотеля, стоиков, итд (Розанов даже переводил "Метафизику Аристотеля"), выводит бытие разума из небытия ("потенциальности"!) материально-предметного существования. То есть проделывает целостную процедуру научно-философского исследования разума, а не предметов реальной науки, "объективного мира". Вернее, в их взаимосвязи предмета (предметов) и теории.
Нечто подобное ранее делал Кант на материале немецкого языка. Но Кант считал, что вещи объективного мира - <ноумены> непознаваемы, выводимы, даны нам чисто в рациональной трансценденции, а нам доступны лишь феномены нашего физического, чувственного опыта, которые мы можем хоть как-то понять, классифицировать, влиять. Кант был тут номиналистом. А Розанов предстает скорее реалистом-гегельянцем, уверенным, что его и самой науки категории, понятия и термины вполне соотносимы с реальностью, на различных этапах её постижения. То есть ранний Розанов скорее ведёт себя и свою мысль феноменологически, в духе феноменологических редукций Эдмунда Гуссерля, диалектики понятий Гегеля, или психологии "духовного понимания" Дильтея. Естественным толчком его мировоззрения стали книги "Мир как целое" Николая Страхова, книги Данилевского и Константина Леонтьева, потому неудивителен такой подход и выводы.
Книгу Розанова не поймут, не раскупят, посчитают клонированием, повторением, идей Канта, и особенно Гегеля. Даже Страхов будет такого же мнения отчасти (надо учесть, что Розанов закончил не философский, был молод, и читал-знал немцев немного, немецкого не знал, и говорил в оправдание, что даже если он и повторил кого-то, то сам додумался, преимущественно! Что это даже комплимент, сравнение в такими глыбами :)). Что, конечно, собьёт спесь с попыток рационализации и категоризации своей мысли у Розанова. В России того периода ещё не привыкли к строгому категориально-понятийному изложению своей мысли. Хотя уже были опыты Радищева, Страхова, Данилевского, итд, но они оставались под спудом литературного блеска и высоких чувств русской публицистики, вызывая лютое отторжение Розанова. Однако такое поражение не могло не появлить на потворствование веяниям времени и своего собственного образования. Розанов начинает писать и печатать статьи на исторические, злободневно-публицистические, литературно-критические и религиозно-психологические вопросы. Самой известной его работой тех лет стало "Место христианства в истории", где он провел культурологическую связь в нем арийской и семитской традиций, а также важность его возникновения в плане начала исторического периода нашей эры.
В дальнейшем Розанов все больше будет вливаться в русский религиозно-философский Реннесанс, отходя от позитивизма и научного реализма в пользу философии культуры. Однако на пути к этому все-таки ещё задержится на этапе "философии жизни". Его книги "Метафизика христианства", "Люди лунного света", будут, с одной стороны, по сути психоаналитическими, исследующими психологию пола, религии, сексуальности (чем он и заслужит звание русского Фрейда и "полового писателя"), а с другой вполне религиозными, неоплатоническими... Метафизическими. Это творчество как раз периода его жизни в Санкт-Петербурге, участия и в Религиозно-философских собраниях, вместе с Флоренским, Бердяевым, Мережковскими, Вячеславом Ивановым и другими символистами. Время символизма и определённого декаданса Розанова и всей России.
В свой же последний период жизни Розанов переключился на то, что и сделало его наиболее известным и популярным в России и мире. На блестящее литературное творчество и литературно-публицистическую критику русской литературы, культуры, духовности, истории. Книги "Опавшие листья", "Возрождающийся Египет", "О писательстве и писателях", "Литературные изгнанники", "Апокалипсис нашего времени" и другие, породили эту великую писательскую славу Розанова. Кстати, даже далеко за пределами России!).
Однако углубленный лингвистический, литературоведческий, психологический и чисто логико-философский их анализ обнаруживает верность и развитие тем и подходов старой и строгой книги "О понимании" и в литературно-критическом его творчестве, и в исследовании религиозно-психологических тем ("метафизики христианства" и других религий!). Конечно, "Опавшие листья", и другие книги тех лет гораздо больше персоналистичны, связаны с Я - концепцией, обнаруживают связь как с русской литературой, так и современной ему западной философией. Однако и в них Розанов следует и уточняет свой феноменологически-трансцендентный "понимающий" подход в русле своих первых интуиций естественного мышления: чистого и, вместе с тем, "живого разума" (в который включает очень много личных обстоятельств, лирики, автобиографии, экзистенциальной проблематики!). Тем самым, не забывая на фоне наукообразности подхода, что именно "язык - есть дома бытия духа"(Хайдеггер). И в этом смысле, двух абсолютно одинаковых философов и философий быть не может. Русская ментальность, выраженная в русской литературе, истории, языке столь же важная составляющая его мировоззрения, сколь и общечеловеческие принципы религии и научного познания. Розанов не зря сам дал <человеку> дефиницию "вечного филолога", и вполне являл собой этот пример! Помимо цикла "Опавших листьев" особенно ценными могут быть его многочисленные литературно-критические книги и статьи разных лет почти обо всей необъятной русской литературе. Особенно о Достоевском, Толстом, Владимире Соловьёве, К. Леонтьеве.
"Литературу я люблю, как свои штаны". И при этом, "у меня кроме брюк все "женское"(бесформенное!), по мнению племянницы" (цитаты из "Опавших листьев"). Не есть ли это лучшее выражение понимание того, в жизни все взаимосвязано даже в литературе. И русская бесформенная душа, история и строгий западный рационализм, оформивший нашу стихию хоть в какие-то рамки. Но при этом, главное, что "я - русский гражданин, и около моего литературного труда за стол садились 10 человек" (семья с прислугой. Тоже "Опавшие листья"). Этика труда, этика коллективизма, семейственности! Все это сплелось в философии Розанова в неповторимый клубок. Который кто-то уже взялся распутывать, но все ещё далек от достижения цели.
(Хотелось бы отметить особенно ценных и полезных розановедов и их книги, известных мне (втч лично!). Это философы В. Г. Сукач, В. В. Бибихин, литературовед А. Н. Николюкин, лингвист А. И. Фомин и некоторые другие. Недавно вышла прекрасная книга А. Варламова, ректора Литературного института, "Розанов" в серии ЖЗЛ. А ещё хорошее прижизненное эссе-интервью Эрнста Голлербаха: Василий Розанов. Жизнь и творчество. Всех их могу рекомендовать неискушенной публике).
Таким образом, творчество этого замечательного писателя и мыслителя все ещё нуждается и в своем читателе и в исследовании. Однако кое-что уже сделано. Возвращен в общество, по крайней мере, интерес к этой оригинальнейшей и недооцененной персоне.