Всем утра доброго, дня отменного, вечера уютного, ночи покойной, ave, salute или как вам угодно!
Хочу ещё раз заверить уважаемого читателя: наш "самый лучший сериал" создаётся буквально с лёту и сугубо по вдохновению, всякий раз, усаживаясь за клавиатуру, я решительно лишён какого-либо плана. Нынешний эпизод - чистой воды импровизация, ещё сутки назад до того, как была подобрана музыкальная иллюстрация, я с тоскою смотрел в экран и понятия не имел - что же сегодня может приключиться с Иваном Яковлевичем Рихтером? Однако, мало-помалу мысль заработала, пальцы по обыкновению перестали за ней поспевать, и всё сложилось как-то само собою... Приступаем к "просмотру"!
Полностью и в хронологическом порядке с проектом САМЫЙ ЛУЧШiЙ ИСТОРИЧЕСКiЙ СЕРИАЛЪ можно познакомиться в каталоге "РУССКiЙ РЕЗОНЕРЪ" LIVE
"ВОДА ЖИВАЯ И МЕРТВАЯ"
СЕРИЯ ШЕСТАЯ ЭПИЗОД 1
Каюсь, каюсь, любезнейший мой сударь Андрей Александрович! Грешен многословием и старческою болтовнею. Сев писать по просьбе вашей записки о пережитом и виденном мною когда-то, сам не заметил, как оборотил их в некоторое подобие романа, да так, что и сам нынче не знаю - когда закончу свой труд, не говоря уж о том, что вовсе не уверен - закончу ли? Если же, однако, всё же сподобит меня на то Господь, в вашей воле будет сократить их как заблагорассудится, а я же, пожалуй, продолжу как и начал, ибо, право, не в силах уже остановиться. Вспоминается латинская фраза, выбитая на чьем-то могильном камне: "Credo certe ne cras" - "Знаю точно, что завтра не будет". Это как раз обо мне. Осталось лишь прошлое. Так простите уж старика и позвольте попытаться хотя бы завершить мою исповедь так, как я её начал...
В январе, кажется, 1813-го по настоянию Волковых я списался с маминькою, объяснив, что по состоянию здоровья едва ли могу приехать в Липицы немедля, возможно, разве что летом, но повторно напомнил про решение Фелицаты Павловны и Никиты Семёновича насчет обустройства дальнейшей жизни братьев Ильи и Петра. Сказать по правде, я хоть и скучал по Липицам и по бедной Елизавете Николаевне, возвращаться в псковскую глушь мне решительно не хотелось. Что-то подсказывало мне: окажись я там вновь - останусь уже навсегда и безвозвратно. Трогательная наша бедность засосёт меня и уж более не отпустит. Да и оставить Волковых, сделавших для меня столь много, что и вовек не расплатиться за их доброту, я и помыслить не мог, они окончательно уверовали в то, что Бог, забрав у них одного сына, послал другого. Мой отъезд просто убил бы их обоих, а мать моя, будучи годами моложе Волковых, всё же имела возможность как-то пообвыкнуться и управляться с хозяйством без меня - к тому же, что - по чести сказать - я ничего ни в экономии, ни в управлении имением не смыслил вовсе, а виденное мною искусство такого рода, что являл покойный Иван Виллимович, для меня было нечто вроде алхимии - с её ретортами, колбами, таинственными дымящимися жидкостями и удивительными, добавляемыми в них субстанциями. Связанный сыновними обязательствами с обеих сторон, я, признаться, крайне терзался, буквально разрываясь на части, не осознавая, что, оставив покамест всё как есть или как идёт, уже было каким-никаким, но решением.
Хоть Волковы и слышать о том не хотели, принимая меня за нечто вроде "больного дитяти", я однако ж рассудил касательно ещё одного, весьма беспокоившего меня вопроса. Уйдя в отпуск в мае прошлого года, я никак не подавал о себе знать на место службы, что казалось неловким и похожим на дезертирство. Написав кратко разъяснения по этому поводу, я отправил их на имя тогдашнего начальника моего Рунича - того самого, что остался весьма недоволен и моим прошением, и протекцией за меня со стороны дядиного зятя Протасова. Каково же было удивление - моё и Волковых - когда одним вьюжным вечером в наш дом постучались, и это оказался сам Рунич!
Представившись, он выказал удивительную осведомлённость о былой службе Никиты Семёновича - к великой радости старика, и даже высказался в том духе, что такими воинами Отечество должно гордиться по праву. Будучи усажен за стол, он сперва всё справлялся - всё ли у Волковых в порядке, нет ли какой нужды, принёс самые искренние соболезнования по поводу гибели их сына и просил безо всякого стеснения обращаться прямо к нему - буде какая надобность в нём возникнет. Затем, оборотившись ко мне, он рассказал, что нынче занимает пост московского почт-директора, что дел столько, что и часов в сутках изрядная нехватка, и напрямую спросил - когда я буду в состоянии вернуться к службе?
- Я прекрасно помню ваши, молодой человек, дарования и являвшееся вами до того злосчастного отпуска рвение. Однако ж, должен заметить, что пора уже взрослеть и становиться на ноги. То - дело прошлое, и я готов забыть обо всём, но сейчас мне надобны и верные люди, и отменные работники. А я же - ежели вы более не подадите повода - готов заверить, что своих людей не забываю. Взамен прошу немногого: аккуратность, исполнительность и преданность. Что скажете, Иван Яковлевич?
Зардевшись, я отвечал, что и в самом деле стал томиться без настоящего дела, и что готов приступить к службе хоть сей час.
- Ну, сей же час, пожалуй, что и ни к чему, - усмехнулся довольно Рунич, - а вот завтра - милости прошу к нам на Чистые пруды, знаете поди? Жалованья много не положу, но обещать могу твёрдо - поощрений за верную службу ждать не придётся...
Уже в шесть утра я был разбужен чрезвычайно озабоченным и гордым за меня Никитою Семёновичем, накормлен едва не до отвала, снабжён хлопотуньей Фелицатой Павловной исполинских размеров узелком со всякою снедью, много раз перекрещен "на дорожку" и усажен в сани, мигом домчавшие меня по зимней Москве к известному всей Первопрестольной огромному зданию со множеством примыкающим к нему строений и флигелей. Пока верный Яким вёз меня, я всё озирался по сторонам и удивлялся неслыханной скорости, с какой возрождалась ещё недавно печальная и поруганная древняя наша столица. Всюду, буквально всюду - куда ни глянь - шло строительство, что-то дымилось, бурлило, стучало, кричало, двигались во все стороны целые обозы и отдельные возы... Некоторые тщательно прикрываемы были рогожами, но иной раз предательски выглядывала оттуда либо лошадиная нога, либо человеческая: Москва всё поспешала, дабы избежать вспышки эпидемий, к весне избавиться от трупов, находимых то там, то тут. Придя как-то от Берестневых, Никита Семёнович рассказывал, что у них в саду под сугробом найдены были случайно два тела в одном исподнем и со следами от пуль: видно, жертвы наполеоновских бесчинств во время оккупации. К концу зимы 1813 года в Москве обитало уже никак не менее 120 тысяч, а сколько нагнано было отовсюду работников - одному Богу известно. В газетах сообщалось, что уже в феврале - через несколько, считай, месяцев после исхода французов - в Первопрестольной насчитывалось 4 тысячи купеческих лавок, а то, считай, и того более. Да, жить тогда было радостно, и - главное - жить хотелось. Вместе с приближающейся весною всё более явственно нарождалось ощущение какой-то новизны и ожидание чего-то необъяснимого, приятно теснилось в груди и даже как будто не хватало воздуху... Вы скажете, что это - просто молодость? Возможно. Я же просто пытаюсь вспомнить - что чувствовал тогда...
Московский почтамт в начале века был предприятием для того времени огромным, своего рода государством в государстве. Кстати, ни одного из его зданий во время пожара не пострадало: то ли от того, что при Наполеоне здесь тоже располагалась военная почта, то ли - поговаривали - какие-то оставшиеся в городе патриоты не дали огню поглотить столь важный для Москвы объект. Едва не заблудившись в этом чиновном Вавилоне, я сыскал всё же приемную Рунича, правда, ждать мне пришлось довольно долго: добрые мои Волковы вытолкали меня на службу на пару часов раньше того, чем это было бы нужно даже для самого рьяного карьериста. Рунич явился к половине десятого утра, что, конечно, свидетельствовало о серьёзности его отношения к службе и явно указывало подчинённым на то же. Ласково поприветствовав меня, он попросил называть его по имени и отечеству - Дмитрием Павловичем, после чего быстрым шагом, так что я по причине нездоровья своего, долго не мог отдышаться, провёл меня по своим владениям.
- Московский почтамт, Иван Яковлевич, делится нынче на восемь экспедиций: приём и отправление посылок и денег, экспедицию счетную, собственно канцелярию, разборка почт и корреспонденции, иностранную экспедицию, есть также секретная, о которой вам знать покамест не надобно... Впрочем, довольно, у вас ещё будет время вникнуть во все тонкости. Место, которое я хочу вам предложить, - особое. Можете себе представить, какое количество бумаг прочесть и какое количество распоряжений мне необходимо сделать за день, чтобы этот механизм работал без единого сбоя? Почта же у всех на виду. Затеряйся какая посылка или приди какое письмо на два месяца позже - все же кричат: безобразие! я буду жаловаться губернатору! А ведь в нашем ведении ещё двенадцать губерний, не только Москва! Одним словом, памятуя ваш удивительный почерк и то, как отмечал его граф Фёдор Васильевич, я хочу использовать сей дар на благо дела. Вы будете каждодневно составлять для меня особые реестры бумаг, которые станете делить на два списка - безотложные и терпящие некоторое отлагательство. Саму сортировку будет производить для вас начальник канцелярии - человек опытный и знающий - что и как тут вертится. От вас же требуется лишь делать краткий экстракт каждой бумаги, а я уж сообразно вашей рекомендации буду оную читать и давать ей ход. Это составит значительную экономию моего времени, которое я мог бы посвятить прочим делам. Всё ли вам понятно?
Мне всё было понятно, Дмитрий Павлович, надо заметить, вообще обладал редким даром любую неразрешимую проблему делать ясной и вполне решаемой. Годы службы под его началом в московском почтамте приучили меня к тому же: слева - обозначается задача, справа - предлагаются способы к её решению или хотя бы упрощению. Фразы вроде "я не знаю" или "на ваше усмотрение" - нетерпимы для любого начальства.
***************************************************
Кажется, у нашего героя всё постепенно налаживается. Мы прощаемся с Иваном Яковлевичем до сентября, а завершить сегодняшний эпизод предлагаю чем-то мажорным и слуху приятным. А хоть бы и Бахом! Именно - его прелюдией до-мажор.
С признательностью за прочтение, мира, душевного равновесия и здоровья нам всем, и, как говаривал один бывший юрисконсульт, «держитесь там», искренне Ваш – Русскiй РезонёрЪ
ЗДЕСЬ - "Русскiй РезонёрЪ" ИЗБРАННОЕ. Сокращённый гид по каналу
