Свои боевые ордена и медали, безногий давно сменял цыганам на самогон. И теперь жил от стакана до стакана. Здесь, на узловой станции, было много народу. Кто-то торговал, приезжали, ждали поездов, уезжали. Большинство с фронта или на фронт. Те, кто оттуда обычно наливали и еще денег давали. А те, кто туда, смотрели презрительно, свысока. Дескать, как можно было фронтовику, кавалеристу докатиться до такого.
Взглянув на безногого, нельзя было сразу сказать, сколько ему лет или к какому, из многочисленных народов Советского Союза, он принадлежит. Черная, с обильной проседью, борода делала его стариком, но искрящиеся каким-то особенным светом глаза, цвета степного неба, говорили о том, что безногому, возможно не было и двадцати. Но голове всегда лихо громоздилась Донская казачья кубанка, из под которой выбивались спутанные грязные кудри каштановых волос. Если всмотреться внимательно, то в ухе безногого можно было разглядеть едва заметную серьгу, сделанную из какого-то простого военного металла. Его гимнастерка давно не стиранная, вся была в каких-то пятнах, дырках и более походила на тряпку, нежели на одежду человека. Ноги, которые хирург безжалостно отрезал выше колена, были облачены в такие же дрянные галифе с красными пампасами. Сам безногий сидел на своей деревянной тележке с колесиками, сделанные из подшипников, и, не переставая, курил самокрутку. Табака ему, здесь на перроне узловой станции, всегда отсыпали щедро. Сегодня теплым мартовским днем сорок пятого года, безногому вдруг сделалось как-то особенно хорошо на душе. Будто кто-то добрый и щедрый поднес ему, сюда на грязный перрон, кружку ароматного жигулёвского пива.
И сделалось ему от этого так хорошо, как в детстве, когда он без седла на отцовском коне летел по Донской степи за горизонт, и не было быстрее и счастливее его на свете. Безногий редко вспоминал своё детство, которое пролетело степным соколом за мгновение, и разбилось о начавшуюся войну с Гитлером. И вмиг оказался он вместе с другими казаками на фронте, в самом пекле, в разведке кавалерийского полка. Сколько товарищей потерял безногий, сколько смертей видел не передать. И сам погиб многократно, если б не Орлик. Его донской конь, самый близкий друг и помощник. Белоснежный, с чёрной звёздочкой на благородном лбу, не было на всём Дону второго такого скакуна. Делил с ним безногий и горе и радость службы. Делился последним кусочком сахара, постоянно мыл, сам чистил копыта и расчёсывал спутавшуюся гриву и хвост.
Так вместе и пришли - от Кавказских гор до самой Польши. Там и случилось. Пошёл с товарищем в разведку. Маленькая польская деревенька. Спешились и крадучись в ночной тиши, пошли огородами смотреть есть ли в домах немцы, нет ли где засады. Кругом никого, ни огонёчка. На тропинке, ведущей к центральной площади деревни, и случилось. Мина. Взрыв и ослепительная вспышка.
Потом он ещё долго был в сознании и смотрел на свои выкрученные, порванные взрывом, ноги, на товарища, которого разорвало на куски. И только когда к нему откуда-то из темноты прискакал Орлик, он выключился, провалившись в сладкое забытьё. Потом сказал, что его конь прискакал обратно в роту, поднял тревогу, и казаки вовремя нашли его, быстро доставив в медсанбат. Там ему сохранили жизнь, но отняли ноги, навсегда сделав инвалидом. Так, добрый казак-разведчик, орденосец, один из лучших в полку, стал безногим. Возвращаться к матери на Дон, быть для неё обузой на всю жизнь - такое не было принято в казачьей среде.
Прийти с войны калекой, издавна считалось зазорным в их станице. Ещё дед рассказывал ему, как прадед, лишившись ноги в русско-турецкую, навсегда остался жить в Болгарии, отказавшись вернуться на Дон вместе с такими же инвалидами. И царь, и атаман разрешили. Теперь история повторилась. Жаль лишь было его коня, Орлика. Он часто снился безногому в тревожных алкогольных сновидениях.
Военный эшелон оказался внезапно в клубах пара, ворвавшись на станцию гудками машиниста. На чёрных боках паровоза играли лучи весеннего солнца. Безногий оживился. Может кто-то из едущих на войну нальет спирта или поделиться кусочком свежесолённого сала. Состав резко затормозил, дёрнувшись из его вагонов-теплушек, на перрон посыпались казаки.
В новой с иголочки форме, звёзды на кубанках горят, лампасы красными стрелами играют. Смех, шутки, родной донской говор. И конечно его заметили. Несколько казаков не спеша направились к тому месту, где на своей тележке сидел безногий. Но он даже не смотрел в их сторону. Его взгляд был обращён туда, где из открытых настежь дверей теплушек, выглядывали лобастые и любопытные лошадиные головы. Как же давно не видел донских коней. Подошедший старшина с орденом Красной Звезды и медалью за Отвагу на гимнастёрке, поздоровался прямо по-казачьи- «Здороволь ночевал, отец?» и раскрыл перед ним трофейный портсигар полный белоснежных папирос. « Не иначе Ростов-Дон папироски,»- подумалось безногому, но тут его взгляд вцепился в один из дальних вагонов. Ему показалось, что одна донская морда с чёрной звёздочкой! Нет, он скорее почувствовал это всей своей душой, а лишь затем посмотрел в ту сторону. « Братцы, ну-ка растолкнитесь»- попросил он стоящих рядом со старшиной сержантов и направился что было сил к дальнему вагону. Казаки, из любопытства, пошли за ним. « Что случилось, батя?»- спрашивали его, но безногий лишь катил свою тележку по перрону, отталкиваясь от пыльного камня зажатыми в руках деревянными засаленными брусками. Как вкопанный остановился безногий у теплушки. Не поверил своим глазам. Это было не видение, ни пьяный сон. Из вагона на него смотрел Орлик. Слёзы полились из глаз ручьями по грязным впалым щекам безногого. Конь с чёрной звёздочкой заржал в беспокойстве, стал фыркать и рваться из своей коновязи. Было видно, что он признал эту странную половинку человека, упавшую в рыдания на перрон. «Орлик, Орлик»,- повторял безногий.
Казалось, со всего эшелона сгрудились возле теплушки. Кто по моложе не понимал, что происходит и те, кто успел побывать на фронте… Старшина вывел Орлика из вагона, а сержанты под руки подняли безногого, который гладил и безустали целовал коня в чёрную звёздочку на его белоснежном лбу. «Конь плачет, конь, » -загалдела казачья молодёжь - «да это тот конь, который никому не даётся», - шел шепот. А по перрону уже быстрым шагом шли командир полка со своими офицерами. При виде их оживление сменилось на тревожную тишину. « Что тут происходит, »- громко прорычал начальник штаба, стоящий за спиной командира полка. Старшина, отдав честь, не спеша с некоторым достоинством бывалого фронтовика, доложил о случившемся, предположив, что безногий признал своего боевого коня. « Наши дончаки лишь одного хозяина признают, товарищ майор, такая уж это порода». Начальник штаба коротко кивнул и посмотрел на полковника. « Давайте у казака лучше спросим,»-задумчиво произнёс командир полка, поправив накинутый на плечи китель с орденскими планками,»-Скажи как, братец, это твой конь что ли?»- обратился к безногому полковник. Его так и держали сержанты. « Так точно, товарищ полковник, это мой Орлик, он жизнь мою не раз спасал, вместе всю войну прошли, а после ранения потерял я его, » - запинаясь и явно волнуясь, сбивчиво рассказал безногий свою историю. Говорил и о разведке и о том, что Орлик явно чувствовал беду и не отпускал его в Польскую деревню, и о том, как конь привёл подмогу к месту, где они подорвались. О том, как здесь оказался, не рассказал. Любой казак понимал, что вернуться инвалидом в свой хутор, свою станицу, стать обузой для семьи тяжело, невыносимо. Офицеры молчали, а полковник, выслушав рассказ, о чем - то думал.
«Братцы»,- внезапно попросил безногий своих помощников-сержантов»- посадите-ка меня на моего Орлика? Минутку на нем посидеть, а затем и под поезд можно». Казаки вмиг посадили его на спину коня, который от этого казалось, сделался больше и даже радостно заржал и стал крутить головой, явно намереваясь провести своего всадника по перрону. Безногий расправил плечи, приосанился, и сразу стало видно, что он опытный кавалерист. « С полком поедет»,- неожиданно сказал командир своим офицерам, - « в хозяйственный взвод, чинить сёдла, упряжь. И коня за ним закрепите. Казаки своих не бросают». Толпа вокруг теплушки одобрительно загудела. « Ну а ты братец, с нами готов обратно на фронт?»- уже как-то по-доброму, по-отечески обратился полковник к безногому. Казаки затихли в ожидании ответа. Инвалид пригнувшись, обхватил крепкую шею Орлика руками и, глядя прямо в глаза командиру, тихо произнёс: « Казак лишь на коне казак, да рядом с братьями своими, без них я никто, » - и помолчав, добавил - « Благодарю, что не бросили здесь, послужу, значит еще земле Родной, повоюем…»
Паровоз протяжно загудел. Командир полка, резко развернувшись, пошёл в голову поезда, на ходу закуривая , думал о чём-то своём. Клубы дыма из котлов паровоза окутывали перрон, который вскоре скрыл казаков, спешно распределившихся по вагонам. Состав тронулся. Торговцы-спекулянты, цыгане, сотрудники станции и даже постовые милиционеры с удивлением смотрели на то место, где обычно сидел безногий. Там не было никого. Пусто.
--
