Распалась цепь великая,
Распалась и ударила, —
Одним концом по барину,
Другим — по мужику.
И было воскресение,
Ах, года шесят первого! -
Во всех церквах на родине
Читался манифест.
И комитеты враз открылися;
И главный, и в губерниях.
Теперь нельзя крестьянина
Жестоко избивать!
Теперь они свободные,
Права имеют личные,
И если вдруг захочется -
Сословие сменить.
Так метко охарактеризовал отмену крепостного права Некрасов в поэме «Кому на Руси жить хорошо».
Наверняка те, кто имеет дачный дом и опыт его строительства «с нуля», хорошо понимает всю сложность этого занятия. Приобрести проект, нанять подрядчика, купить стройматериалы – все эти занятия обойдутся любителям загородной недвижимости в «кругленькую сумму». Запросы хозяев ограничиваются только их доходами и сбережениями.
Поэтому прошедшие весь этот тернистый путь от покупки земли и копки котлована под фундамент до переезда в хорошо отапливаемый дом с газовым отоплением моментально оценят, какими средствами могли быть воздвигаемы дворцовые усадьбы в бывших помещичьих имениях. Даже если Вы наймёте узбеков на все «черновые» работы (копать – возводить стены и т.п.), «за копейки» дом Вы всё равно не построете.
А вот дармовый труд крепостных крестьян в XVIII – 1-й половине XIX столетий дворянам-помещикам не стоил ничего, а посему можно было хоть отстроить для себя египетские или мексиканские пирамиды. При желании заартачившегося раба, не желающего исполнять волю барина, можно было запороть на конюшне, отдать в рекруты или перевести в другое имение, чем многие сумасброды активно пользовались.
«Эпохальный» 1861 год открыл в России новую эру – отныне крепостных крестьян у дворян больше не было. Но у последних остались колоссальные активы – пахотные земли, луга и леса, чем они активно промышляли еще несколько десятилетий.
Собственно, очень многие и в современных условиях живут точно так же, т.е. постепенно распродают доставшееся им по наследству имущество и чувствуют себя прекрасно. По крайней мере, не зависят от государства или от «дяди», на которых работает большинство за зарплату.
Один из главных персонажей романа Л. Н. Толстого «Анна Каренина» является 32-летний Константин Дмитриевич Лёвин (или Левин), озабоченный устройством своей семейной жизни и хозяйства. В нём легко угадывается сам великий писатель.
Собственно, роман большей частью посвящен не совершившей адюльтер замужней женщине, а именно Лёвину=Левину и его переживаниям.
Стива Облонский, представляя Левина своим знакомым, охарактеризовал его так - «земский деятель, новый земский человек, гимнаст, поднимающий одною рукой пять пудов, скотовод и охотник».
В общем, натура кипучая, ищущая и неутомимая!
Помещик Левин безуспешно пытался (вероятно, по молодости и неопытности) найти баланс между интересами работника и хозяина.
Надо понимать, что роман был написан между 1873 и 1877 годами, т.е. спустя десятилетие после отмены крепостного права и накануне русско-турецкой войны. Семидесятые годы отстоят от «знакового 1861-го» совсем недалеко - огромная и неповоротливая империя только начала отрабатывать последствия этого мощного импульса. Толстой много размышлял над вековечным русским вопросом «что делать», как хозяйствовать в новых условиях.
До 1861 года помещику не надо было влезать в тонкости хозяйства - в рабстве нет никакой экономики: прикажи – выполнят, расходы никого не интересовали. После перехода на «рыночные отношения» оказалось, что многие помещичьи хозяйства банально убыточны (естественно, из-за непомерных расходов, которых никто не желал учитывать).
Например, будучи в гостях у Свияжских, Левин узнаёт, что хозяева «нынче летом приглашали из Москвы немца, знатока бухгалтерии, который за пятьсот рублей вознаграждения учел их хозяйство и нашел, что оно приносит убытка три тысячи с чем-то рублей».
Несмотря на всю деятельную натуру и грандиозные планы, отношения с крестьянами у Левина не ладятся: бывшие крепостные веками угнетения приучены видеть в любой инициативе помещика попытку обмануть и ограбить их.
Отсутствие частной собственности у населения неизбежно приводило к конфликту. Работники не горели желанием работать даже новыми и удобными орудиями труда и при случае старались их тут же испортить:
«… Но оказалось, что на не употребляемом зимой варке сделанные с осени решётки были поломаны. Он послал за плотником, который по наряду должен был работать молотилку. Но оказалось, что плотник чинил бороны, которые должны были быть почищены еще с масленицы. Это было очень досадно Левину. Досадно было, что повторялось это вечное неряшество хозяйства, против которого он столько лет боролся всеми своими силами. Решётки, как он узнал, ненужные зимой, были перенесены в рабочую конюшню и там поломаны, так как они и были сделаны легко, для телят. Кроме того, из этого же оказывалось, что бороны и все земледельческие орудия, которые велено было осмотреть и починить еще зимой и для которых нарочно взяты были три плотника, были непочищены, и бороны все-таки чинили, когда надо было ехать скородить…».
Левину досадно оттого, что работникам было всё равно, новые или старые инструменты, однако он никак не мог взять в толк, что никто никогда не будет «работать на дядю» с такой же самоотдачей, как и на себя.
Надо отметить, что, несмотря на всю свою кипучую натуру, Левин жил в основном не сельскохозяйственными новшествами, а продажей собственных активов. Ещё большим активом, нежели земля, был лес – вот его-то и торговали крестьяне и купцы! Лес был необходим как дрова для топки помещений, и как строительный материал. А продукты питания в крайнем случае можно было и на базаре купить.
Не разбираясь в тонкостях и считая русского мужика ленивым, тогдашние помещики были настроены не просто критически к мужику, а порой и враждебно.
К тем же, кто экспериментировал с крепостными, относились с недоверием.
Вспомним «Евгения Онегина» -
Один среди своих владений,
Чтоб только время проводить,
Сперва задумал наш Евгений
Порядок новый учредить.
В своей глуши мудрец пустынный,
Ярем он барщины старинной
Оброком легким заменил;
И раб судьбу благословил.
Зато в углу своем надулся,
Увидя в этом страшный вред,
Его расчетливый сосед;
Другой лукаво улыбнулся,
И в голос все решили так,
Что он опаснейший чудак.
Всё, на что хватало мозгов у большинства тогдашних помещиков – это пригнать палками своих крепостных и под угрозой заставить обрабатывать землю. Те же, которые предпочитали, чтобы мужики приносили им деньги, почитались «опаснейшими чудаками»! «Расчётливый сосед» видел в оброке «страшный вред»!
Тот же Свияжский, уездный предводитель дворянства, «пятью годами старше Левина», человек «чрезвычайно либеральный» и презиравший дворян, был негативно настроен и против страны в целом:
«… Он считал Россию погибшею страной, вроде Турции, и правительство России столь дурным, что никогда не позволял себе даже серьезно критиковать действия правительства, и вместе с тем служил и был образцовым дворянским предводителем и в дорогу всегда надевал с кокардой и с красным околышем фуражку. Он полагал, что жизнь человеческая возможна только за границей, куда он и уезжал жить при первой возможности, а вместе с тем вел в России очень сложное и усовершенствованное хозяйство и с чрезвычайным интересом следил за всем и знал все, что делалось в России. Он считал русского мужика стоящим по развитию на переходной ступени от обезьяны к человеку, а вместе с тем на земских выборах охотнее всех пожимал руку мужикам и выслушивал их мнения. Он не верил ни в чох, ни в смерть, но был очень озабочен вопросом улучшения быта духовенства и сокращения приходов, причем особенно хлопотал, чтобы церковь осталась в его селе…».
Свияжский «имел виды на Левина» (мечтал выдать за него свою своячницу) и именно потому пригласил того на охоту. Он вовсю ругает мужика, считая его пьяницей и развратником:
«… Все переделились, ни лошаденки, ни коровенки. С голоду дохнет, а возьмите его в работники наймите — он вам норовит напортить, да еще к мировому судье….».
В доме хозяина Левин встретился с двумя помещиками.
Первый был «с седыми усами», и очевидно, «закоренелый крепостник и деревенский старожил, страстный сельский хозяин».
Второй, Михаил Петрович, добренький, вёл дело по-старому, т.е. патриархально:
«…. Моё хозяйство всё, чтобы денежки к осенним податям были готовы. Приходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои всё соседи мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить, ребята, я вам помог, и вы помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, — ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже есть бессовестные и из них, это правда…».
Как видно, принцип его «взаимодействия с народом» был простой: без ругани и притеснений, ты мне – я тебе. Как говориться, по-хорошему. А будешь прессовать – тебе же и навредят потом.
Помещик с седыми усами, ярый крепостник, полагает, что новшества и реформы «погубили» Россию. Левин спрашивает его, «как же теперь надо вести хозяйство?» и получает ответ:
— Да так же и вести, как Михаил Петрович: или отдать исполу, или внаймы мужикам; это можно, но только этим самым уничтожается общее богатство государства. Где земля у меня при крепостном труде и хорошем хозяйстве приносила сам-девять, она исполу принесет сам-третей. Погубила Россию эмансипация!
Седоусый помещик ссылался на опыт реформ Петра, Екатерины, Александра и европейской истории. Мол, все хорошее вводилось только принудительно (т.е. палкой)!
«… Хоть картофель — и тот вводился у нас силой. Ведь сохой тоже не всегда пахали. Тоже ввели ее, может быть, при уделах, но, наверно, ввели силою. Теперь, в наше время, мы, помещики, при крепостном праве вели свое хозяйство с усовершенствованиями; и сушилки, и веялки, и возка навоза, и все орудия — всё мы вводили своею властью, и мужики сначала противились, а потом подражали нам. Теперь-с, при уничтожении крепостного права, у нас отняли власть, и хозяйство наше, то, где оно поднято на высокий уровень, должно опуститься к самому дикому, первобытному состоянию…».
Мысль, которую он преследовал была проста. Они, т.е. бывшие дворяне-крепостники, и были той самой силой, драйвером, который хоть как-то заставлял мужиков работать. Уничтожив крепостное право, власть лишилась этого самого кнута, подпорки.
Вековое рабство сделало своё дело -
«… Рабочие не хотят работать хорошо и работать хорошими орудиями. Рабочий наш только одно знает — напиться, как свинья, пьяный и испортит все, что вы ему дадите. Лошадей опоит, сбрую хорошую оборвет, колесо шипованное сменит, пропьет, в молотилку шкворень пустит, чтобы ее сломать. Ему тошно видеть все, что не по его. От этого и спустился весь уровень хозяйства. Земли заброшены, заросли полынями или розданы мужикам, и где производили миллион, производят сотни тысяч четвертей; общее богатство уменьшилось...».
Свижяский приходят к выводу, что «у нас нет ни машин, ни рабочего скота хорошего, ни управления настоящего, ни считать мы не умеем». Отсюда вывод – надо «поднять уровень хозяйствования», т.е. найти какую-то новую форму, при которой все будут довольны – и барин и мужики.
Но Левин возражает:
«… Я не согласен, что нужно и можно поднять ещё выше уровень хозяйства… Я занимаюсь этим, и у меня есть средства, а я ничего не мог сделать. Банки не знаю кому полезны. Я по крайней мере на что ни затрачивал деньги в хозяйстве, всё с убытком: скотина — убыток, машины — убыток…»
В подтверждение своих слов, Левин готов сослаться на всех прочих хозяев, «ведущих рационально дело; все, за редкими исключениями, ведут дело в убыток».
Помещик с седыми усами упорствует – он видит причины неудачи только в человеческом характере. Мол, с этим народом «каши не сваришь»:
«… русский мужик есть свинья и любит свинство и, чтобы вывести его из свинства, нужна власть, а ее нет, нужна палка, а мы стали так либеральны, что заменили тысячелетнюю палку вдруг какими-то адвокатами и заключениями, при которых негодных, вонючих мужиков кормят хорошим супом и высчитывают им кубические футы воздуха…».
Он считал, что «нельзя найти такого отношения к рабочей силе, при которой работа была бы производительна». Иными словами, ничего путного «с русским народом без палки не будет».
Свияжский резюмировал спор о “новых условиях ведения хозяйства»:
«… Все возможные отношения к рабочей силе определены и изучены, — сказал он. — Остаток варварства — первобытная община с круговою порукой сама собой распадается, крепостное право уничтожено, остается свободный труд, и формы его определены и готовы, и надо брать их. Батрак, поденный, фермер — и из этого вы не выйдете…»
Закончился разговор дворян-помещиков безрезультатно. Они кивнули на Европу – мол, там недовольны формами ведения хозяйства и там ищут новые. «Этот вопрос занимает теперь лучшие умы в Европе».
Спор этот о том, как лучше кому работать – бесконечен.
Собственно, похожу картину мы наблюдали в СССР и наблюдаем и сейчас.
Те, кто работал и работает на больших государственных предприятиях, наверняка, видели отношение к работе коллег-сослуживцев (да, и сами так часто поступали). Никто «не горел работой», а действовали, скорее «из-под палки», по принуждению. Перерабатывали единицы, оставаясь после работы. В 18-00 всех как ветром сдувало с рабочих мест. Вспомним хотя бы знаменитый рязановский фильм «Служебный роман»…