Громкая музыка на просторной террасе соседней виллы, танцующие с бокалами люди между столиков, весёлые выкрики, улыбающиеся лица, тяжёлые басы, льющиеся из профессиональных колонок, и десятки гирлянд – лампочек, развешанных по периметру танцевальной зоны – всё это я оставляю за спиной, углубляясь на пляж. Мокрый песок характерно шуршит под ногами, над головой всё ярче звезды в чёрном‑чёрном небе и полная красноватая луна пугающе огромна.
Выхожу к линии прибоя, присаживаюсь на огромный валун и, прикурив, смотрю на общее веселье из своего случайного укрытия. Здесь уже такая тьма, что разглядеть можно только тлеющий кончик моей сигареты. Музыка отсюда отчётливо слышна, но обретает приглушенную форму, смешиваясь с естественными шумами моря. И будто я фильм смотрю, а не являюсь частью происходящего. Я и чувствую себя так же. Зрителем собственной переломанной жизни.
Я знаю, ты вернёшься летом,
Научившись танцевать с дождём.
Пока мне хватит силуэта
И запаха твоих волос.
Я знаю каждый сантиметр
И причину, по которой тон
Меняется с каждым куплетом,
И почему тебя так манит сон…
Я стал слишком сентиментален. Если бы я умел красиво складывать слова, я бы уже завалил свою змейку слезливыми стихами по самую её тёмную, пахнущую зноем макушку. Но я не умею. Даже, просто, выразить всё, что у меня на душе, чётко не получается. Да и не уверен, что это ей действительно нужно… Я уже, вообще, ни в чём не уверен, кроме того, что хочу обратно свою строптивую змейку. И мне плевать, что она сейчас думает иначе. Плевать. Пусть думает, что стала крутой ведьмой, и я ей больше не нужен…
Оказывается, я совсем не гордый. Если это то, что ей необходимо, чтобы почувствовать себя сильной, я переживу… Лишь бы потом вернулась… Лишь бы Максим пришёл в себя, и всё это было не зря… Лишь бы не разлюбила меня… Уже пять дней, как я стал для своей змейки пустым местом. Ночи она проводит в постели с моим сыном, и я не могу не ревновать к двенадцатилетнему мальчишке. Днём мы уходим в открытое море на арендованной яхте, и Лиля купается, отсыпается и отъедается, избегая и игнорируя меня, что очень сложно в ограниченном пространстве морского судна. Любая моя попытка приблизиться к ней пресекается обжигающе холодным взглядом любимых чёрных глаз.
Нет, не сложно, Нужно переждать
И забыть о прошлом! А я хочу узнать, как так было можно,
Как же мог я знать, что мне было нужно…
Люби меня! Дрожь по коже…
Не перестать искать тебя в прохожих…
Я хочу сказать, Мне не нужно больше!
О, я хочу кричать, Мне не нужно больше! Люби меня!
Я подожду. После сегодняшнего утра у меня появилась надежда, что скоро ей это надоест. Лиля сама вручила мне эту надежду, которая горит теперь, словно, её волшебная лилия на ладони, обжигает до термических ожогов и сладко греет одновременно. Вручила, когда целовала меня, когда обнимала так, будто ей страшно хоть на чуть‑чуть ослабить хватку, когда смотрела своими затуманенными глазами.
И когда впервые за эти пять дней выдвинула хоть какие‑то условия, на которых она может попытаться остаться со мной. Раньше ведь было просто «нет» и всё. Категорически. Наотмашь. А сегодня мы внезапно перешли к торгу, пусть и с туманными перспективами. Но, значит, она уже допускает такую мысль, да?
– Дар, я не смогу жить в городе, – Лиля лихорадочно облизала губы, сверкнув чёрными во тьме глазами.
– Но Рания же твоя живёт в центре Тель-Авива, и ничего…
– Не уверена точно почему, но она может. Дух моря её не признаёт, в земле и деревьях её сила, она слишком ценит материальные блага. Врастает ими в почву, словно, дерево своими корнями, слишком прочно стоит. А моя стихия – вода, она ведь ничья, всё время меняется, не удержать. А Ранию людское держит... – девушка заговорила ещё тише и одновременно жарче, – Мне надо домой! Там Голубое озеро… Я ведь могу неизлечимых больных спасать, должна попробовать… Если получится Максима вернуть…
И в широко распахнутых глазах Лили засветилась нетерпеливая мольба. Сощурился, вглядываясь в бледное в предрассветном сумраке, устремлённое ко мне лицо. Легонько провёл костяшками пальцев по её мягкой щеке.
– А тебя почему дух моря признаёт? – с ревнивым недоверием спросил, – Тебя что же? Людское не держит, Лиля?
– Не блага, Дар, – она как-то грустно улыбнулась, перехватывая мою ладонь и непроизвольно сжимая своими тонкими пальчиками, - Духи воды любят меня. Я люблю получать, но могу и отпускать, понимаешь?
«Как меня отпустила. Утекла, словно, ручеёк сквозь пальцы…» – вдруг всплыло в голове, и совсем не по себе стало от этой мысли.
Один раз я уже её почти потерял в Казани. Вот, думал, теперь привязать, примотать к себе. Но разве удержишь, привяжешь воду?
– Твой дух моря не сильно тебе помогает, – сказал неожиданно грубо, даже для самого себя, – Таешь на глазах, одни глазищи скоро останутся.
Моя маленькая ведьма удивлённо взглянула, не понимая, чем вызваны мои нападки, а потом ласково мне улыбнулась, словно, инстинктивно смягчая слова.
И правда, переменчивая, как вода.
– Дух моря другой, Дар, – и голос её журчал, как родничок на лесной опушке, чёрные глаза заволокло задумчивой дымкой, словно, себе самой объясняла, а не мне, – Духи рек, озёр, родников, горных ключей чистые и лёгкие. Они дарят радость, несут свет, помогают… А бескрайнее море сурово. Его духи сильные, могучие и не знают сострадания. Сами решают, кому жить, а кому умирать. Чтобы ведьме приручить их, ей надо стать такой же. Равнодушной к обычному человеку, быть выше него. А я пока не могу…
Лиля тихонько вздохнула и развела руками, мол, жаль ей, но никак. Склонил голову набок, по-новому взглянув на свою змейку и обдумывая каждое слово. И почему я раньше не задумывался об этом, не спрашивал? Значит, её стихия – это реки и озёра… Улыбнулся криво уголком губ, подумав, что это, как нельзя, ей подходит.
– Не может она пока с духом моря договориться... – хмыкнул вслух, лаская Лилю долгим тлеющим взглядом, – Чтобы и дальше не могла, ясно? Пошли, хоть, завтраком накормлю, Лиль. Совсем прозрачная стала…
Не знаю пока, что делать с этим. Переезжать в Казань? Всё бросать? Отказаться от должности в Минздраве? Даже в мыслях это звучит для меня дико… Но посмотрим… Надо обдумать. Да и пока Лиля в могущественную ведьму не наиграется, смысла торопиться нет…
Особых улучшений и положительной динамики в состоянии Максима я не вижу. Да, появились непроизвольные подёргивания скелетной мускулатуры и мимических мышц, иногда он открывает совершенно пустые и безжизненные глаза, но на этом всё. При мысли о Лиле, всю ночь обнимающей сына, внутри ожидаемо разъедает кислотой ревности, и непроизвольно сжимаются кулаки, так, что ломается сигарета, но я гашу в себе этот порыв. Видимо, это моё такое наказание. Видимо, я заслужил. Умирать от мысли, что моя любимая спит не со мной. Лучшую прививку верности сложно себе представить. Такие чувства на пальцах не объяснишь – только пережить и потом попытаться выжить. Я уже почти принял. Почти. Во рту горчит, но обратно свою змейку я хочу больше, чем потешить уязвлённую гордость.
Закуриваю ещё одну сигарету, наблюдая за веселящейся толпой издалека. Десять лет не курил… Вообще, сегодня был хороший день, очень продуктивно пообщался с коллегами, хоть мне было и сложно выплывать из своих мыслей и включаться в дискуссию видеоконференции ОргЗдрава, – слишком уж насыщенным выдалось утро, и я, то и дело, выпадал из реальности, перебирая в памяти каждую минуту, проведённую с Лилей. Пытался анализировать – получалось откровенно плохо – чувства топили.
Ладно, спать пора! Завтра будет новый день!
