1892 год
«В с. Самарском, по обыкновению появилось много дачников из Ростова, так что по платформе станции Кагальницкой вечерами бывают большие гуляния. Днем дачники катаются по селу и по выгону на велосипедах, удивляя наших обывателей, которые вообще смотрят на эти катания, как на детскую игру в «лошадки», и отпускают по адресу велосипедистов массу шуток и прибауток во вкусе чистого народного юмора, иногда очень меткого и не лишенного «соли остроумия». Иногда эти шутки и прибаутки переходят в русское красное словцо, особенно если какой-нибудь лихой велосипедист испугает лошадей и вывернет из брички хохла, привыкшего вообще полагаться на своих «коней», хорошо знающих дорогу, и потому, обыкновенно, преспокойно спящего во время езды. Не будет ничего удивительно, судя по нашим нравам, если какой-нибудь лихой велосипедист дождется энергичного «действия» со стороны нашего обывателя, вообще нетерпящего никакой «шкоды» и дорожащего тишиной и спокойствием своей деревни, так неосмотрительно нарушаемыми городскими «вертихвистами», как называет велосипедистов наш обыватель малоросс». (Приазовский край. От 06.06.1892 г.).
1893 год
«Ростов-на-Дону. Сторож Приходько, проживающий недалеко от города на одной из железнодорожных линий, прилегающих к Ростову, был, что называется, «худ, как щепка», и эта-то худоба спасла его недавно почти от верной смерти. Дело происходило следующим образом. Как-то раз была бурная неистовая ночь; проливной дождь начал идти еще с вечера, и кругом по линии царила непроглядная темнота. Приходько, гостивший в это время у своего приятеля-стрелочника, часов в 11 ночи понадобилось зачем-то выйти из будки. Слегка пошатываясь от неумеренной «дозы», он сделал несколько шагов в сторону, выругался по адресу погоды и, почувствовав вдруг сильный толчок в спину, плашмя растянулся на мокрой земле. Вагоны один за другим грохотали над ним. Оказалось, что бедный сторож, по случаю бури, не услышал приближения паровоза и попал под товарный поезд. Вслушавшись в довольно зловещее постукивание колес, Приходько понял, наконец, в чем дело, и волосы его стали дыбом. Остатки хмели сразу улетучились из головы. Поезд между тем шел задним ходом, над беднягою прошло уже более 10 вагонов, и рельсы все глуше и глуше дрожали. Наконец невдалеке где-то послышалось тяжелое пыхтение приближающегося локомотива, Приходько закрыл глаза от ужаса быть раздавленным зольником паровоза. Несколько секунд, проведенных им под поездом, показались ему в это мгновение за целую вечность. Он уже приготовился к смерти, плотнее прижался к полотну, как вдруг что-то слегка скользнуло по его спине, рвануло блузу, а затем с грохотом умчалось дальше. Приходько был спасен, и ему ничего более уже не оставалось делать, как с горячей молитвой обратиться к Небу». (Приазовский край. От 05.06.1893 г.).
1895 год
«Станица Потемкинская. 20-го мая в станицу нашу прибыла баржа с мануфактурным товаром купца Микинина. В тот же день во всех мануфактурных магазинах появились вывески, извещающие о дешевой продаже товара. Ситец, который всегда продается по 15 копеек, в настоящее время идет по 10 копеек; шерстяной кашемир, продающийся обыкновенно по 1 рублю 30 копеек, сейчас продается по 70 копеек. Низкие цены, однако, остаются не ниже цен на барже. Это дает некоторое понятие о размерах того процента, кокой взимается с покупателя местными торговцами. Явление это повторяется у нас ежегодно. По уходу баржи, цены моментально повышаются снова, и под навесами магазинов изумленному и возмущенному покупателю станичный купец преподносит беззастенчивые речи, что не может уступить ни одной копейки с цены без убытка для себя». (Приазовский край. 144 от 05.06.1895 г.).
1897 год
«Станица Кочетовская. Наша станица отличается всегда неурядицами в своем самоуправлении, и то, что происходит в ней теперь, тоже представляет собой нечто довольно странное. Нужно ревизионной комиссии, которая, кстати сказать, открыла некоторые злоупотребления, сделать доклад станичному сбору, но назначается уже четвертый сбор и никак не может состояться, то за отсутствием выборных, то за отсутствием атамана. Все это наводит станичников на грустные размышления; некоторыми же высказывается желание, чтобы областное правление назначило ревизию; «нужно - говорят они, - проверить приходы и расходы станицы и в прежние годы», а сама станица сделать этого не может. Между тем по некоторым данным видно, что происходят злоупотребления, в особенности с землею умерших граждан и с теми деньгами, которые, в количестве ½ стоимости проданного с аукциона пригульного скота, должны поступить в пользу детских приютов. Да и вообще за последнее 4-летие в станице значительно поубавилось общественных сумм. Следовало бы обратить на это внимание».
«Станица Новониколаевская. Мы переживаем теперь обычную историю обоюдных недоразумений, возникающих у землемеров со станичными обществе при размежевании общественной земли. Обвиняют казаки землемера в том, что им неверно, неточно разделены участки, или не там, где хотели станичники. В этих обвинениях есть и доля правды: ведь, каждому известно, что землемер не сам лично, по своему желанию, производит раздел земли, а что ему указывают, где, что и как он должен сделать. В нашей станице оказалось после раздела исчезновение земли из юрта 1000 десятин. Начали думать и гадать – что за наваждение? Вышло на сверку, что паи нарезались «мертвым душам», в буквальном смысле слова, и также никогда вовсе и не существовавшим. Кто же виноват в этом? Ведь землемеру даны списки лиц, которыми только он и руководствуется. При разделе земли, без сомнения, бывают иногда злоупотребления со стороны землемеров, но все эти злоупотребления положительно ничто по сравнению с теми, какие допускают станичные правления и доверенные от обществ. При добросовестном исполнении доверенными и станичным правлением своих обязанностей едва ли могут быть допущены землемером какие-либо злоупотребления, кроме, разве, некоторой небрежности в исполнении работы. Факт исчезновения 1000 десятин земли и отвода их под «мертвые души» открылся у нас, благодаря неожиданной перемене станичных атаманов: новый атаман открыл грехи старого».
«Станица Семикаракорская. Несчастный случай с крестьянкой Сидельниковой, имевший место в нашей станице 30 апреля, еще лишний раз засвидетельствовал слабость и скудность организации врачебной помощи в станицах и тем более в хуторах и поселках. Случилось же следующее. В лавке Калопова крестьянин Силантьев осматривал ружье; в это время вошла в лавку Сидельникова для уплаты какого-то своего долга. Силантьев взял у Калопова пистон, наложил его на капсюль и, подняв ружье в направление Сидельниковой, спустил курок. Ружье оказалось заряженное пыжом (дроби не было). Неожиданно для Силантьева Сидельникова падает, так как пыж попал ей в ухо, где и засел. Доктора в станице не оказалось и пришлось прибегнуть к помощи фельдшера. Последний извлек из уха пыж, но здоровье Сидельниковой внушат все-таки опасение, так как фельдшер не может определить характера образовавшейся раны. Доктору два раза уже доносили о несчастье с Сидельниковой, но он не имел до сих пор времени приехать в станицу. Между тем, станица Семикаракорская – одна из больших станиц области». (Приазовский край. 146 от 06.06.1897 г.).
1899 год
«Таганрог. В производстве у мирового судьи 8-го участка находится дело о мещанине Порфирии Гонтаревом, обвиняющемся в изготовлении и продаже сильнодействующих веществ. Дело возбуждено было по заявлению некоей Елизаветы Немеричевой, жаловавшейся, что Гонтарев продал ей мазь, которая при впитывании в физиономию должна была придать последней белизну и румянец необычайные. На самом же деле физиономия служанки Немеричевой, которая тоже употребляла «целебную» мазь, покрылась ранами, оставившими после себя рубцы, а сама Немеричева отделалась только сыпью.
Почти одновременно с этим делом, к тому же мировому судье поступила просьба Гонтарева о присуждении в его пользу с Немеричевой 30 рублей за забранный товар. При разборе дела Немеричева заявила судье, что она действительно обещала заплатить Гонтареву 30 рублей, но только не за товар, а за ту чудодейственную мазь, которая должна была превратить ее в сказочную красавицу. Мировой судья иск Гонторева удовлетворил, а дело о сильнодействующих веществах отложил до получения заключения врачебного отделения, куда эти вещества отосланы».
«Станица Луганская. Кроме пьянства и кулачества, есть еще несколько несимпатичных черт в жизни нашей станицы. Из низ наиболее заметные: малограмотность, сутяжничество и др. Описывать их считаем лишним на том основании, что за последнее время они начинают довольно быстро сгущевываться.
Перейдем теперь к описанию некоторых предметов станичного хозяйства, печальное состояние которых заставляет обратить на них серьезное внимание. Таким предметом прежде всего является наш лес. За последнее время лесная площадь значительно уменьшилась, да и самый лес год от году становится все реже и мельче. Уничтожение его, несмотря на довольно строгие против этого меры, ежегодно усиливается. Пользуются лесом станичники-хищники.
Стравливание молодой поросли скотом, проверчивание стволов буравом, поджигание дупла, срезывание деревьев пилой и другие хищнические способы пользование лесом практикуются здесь в весьма широких размерах. До того, что все эти способы губят лес, станичникам, по-видимому, нет ни малейшего дела. Они руководятся лишь единственным соображением: как бы избегнуть ответственности. Избегнуть же этой ответственности им удается почти всегда. Бывают случаи, что станичники попадаются с краденным лесом заседателю или станичному атаману, проезжающим иногда через лес по делам службы, и тогда, конечно, ему приходится отвечать. Но такие случаи очень редки, ибо, во-первый, заседатель и атаман не часто ездят по лесу, а во-вторых, когда это случается, станичник слышит звон колокольчиков и благополучно удирает. Лесных же сторожей, которых он чаще может встретить в лесу, ему бояться нечего. Для сторожа он припасает ту или иную посудину водки, угостит его, как следует, и тот не только не потянет станичника в правление, но еще поможет ему отыскать и даже рубить лучший лес.
Причина, побуждающая станичников расхищать общественный лес, заключается в следующем. В хозяйственном быту станичника дерево имеет громадное употребление: разные постройки, инвентарь, земледельческие принадлежности и пр. – все это делается из дерева. Рубки же, производящиеся у нас через каждые 3 – 4 года, не удовлетворяют станичников и на половину, потому что, во-первых, количество вырубаемого леса незначительно в сравнение с громадностью населения, во-вторых, добрая половина этого леса представляет собой пни, годные только на дрова. В прошедшую рубку, которая производилась в 1895 году на пространстве приблизительно 3 версты длиной и 1 версту шириной, на лучших местах приходилось рубить на пайке 30 - 40 кольев для огорожи, да по несколько пней на дрова; строевого же леса совсем не было.
Таким количеством дерева хозяин не может удовлетвориться даже и в том случае, если в семье несколько паевых душ и ждать спокойно целых 3 – 4 года до новой рубки он, конечно, не будет. Покупать лес у других или рубить его в своей леваде, если таковая имеется, он решается лишь в крайнем случае. Гораздо легче удовлетвориться общественным лесом, тем более что по традиции он считает себя полновластным его хозяином.
Это одна из причин уничтожения леса. Другая же состоит в том, что хищение общественного леса, сопровождающееся указанными выше способами, является для многих просто промыслом, дающий легкий и хороший заработок. Этим занимаются по преимуществу жители хуторов, расположенных на границе станичного юрта с соседними Харьковской и Екатеринославской губерниями. Ближайшие к этим хуторам селения названных губерний снабжаются луганским лесом в весьма значительном количестве.
Не щадят станичники даже соснового леса, насаженного станицей несколько десятков лет тому назад с целью употребления его на общественные постройки станиц и хуторов, а также в помощь погорельцам. Можно с уверенностью сказать, что в недалеком будущем от луганского леса останется лишь одно воспоминание, если, конечно, до этого времени не будут выработаны более действительные меры к его сохранению.
Более частые и правильные рубки и назначение вполне надежных сторожей, бдительность и неподкупность которых была бы вне всякого сомнения – вот что могло бы удержать от хищничества и обеспечить таким образом лесу его существование. Кстати, у нас имеется под руками и пример разумного устроения лесничества.
По ту сторону Донца, на земле Екатеринославской губернии, растут высокие, стройные и густые леса, принадлежащие помещикам и луганскому городскому обществу. Рубки в этих лесах производятся хотя и чаще, чем у нас, но зато правильно; охранительный персонал хотя и малочислен, но вполне надежен, так что воровства и хищничества там не водится. Таким же примером могут служить казенные леса, находящиеся в некоторых балках, расположенных в юрте Луганской станицы. Сторожа в этих лесах настолько добросовестны и бдительны, что станичники боятся даже близко подходить к этим балкам.
Почему бы и луганцам не нанять надежных сторожей, подчинив их строгому и общественному контролю? Почему бы также не производить более частые и правильные порубки? Находит же станица возможным платить жалование смотрителям общественных магазинов, конноплодового табуна и другим должностным лицам.
Пространство, занимаемое нашим лесом, еще настолько велико, что рубки, производимые через каждые 3 – 4 года, были бы вполне достаточными для населения, а наем надежных сторожей не был слишком обременительным для общественного бюджета.
Одновременно с уничтожением леса в станице постепенно увеличивается площадь сыпучих песков. От частых порубок леса в местах, прилегающих к песчаной площади, он делается настолько редким, что открывается все больший и больший простор для свободного движения песчаных масс. От частых и сильных ветров несутся эти массы в свободные пространства и толстым горячим слоем засыпают молодые деревца, погребая их под собой на веки. Даже более старые деревья так засыпаются, что теряют жизнеспособность, сохнут и погибают целыми сотнями. В настоящее время песчаная площадь, почти на 30 верст в длину и на значительное расстояние в ширину, представляет из себя целое песчаное море, на котором то там, то здесь, как обломки разбитых бурей кораблей, чернеют остовы когда-то засыпанных деревьев, да гуляет вольный ветер, то вырывая остовы мертвецов-деревьев, то вновь засыпая их горячим песком. Жизни здесь почти нет. Кое-где виднеются на песке низкорослые наполовину безлистые, частые кустики березняка и беспомощные, как утопающие, глядят из песка изможденные зноем верхушки недавно засыпанных молодых дубков. Но и эта скудная растительность год от года исчезает, погибая в непосильной борьбе с беспощадной песчаной стихией. На ее местах беспокойный ветер спешит образовать причудливые песчаные «кучугуры», на которых не видно ни былинки.
Тяжелой вестью веет от этой картины. Но нашего обывателя грустью этой, видно, не проймешь. Это сентиментальное чувство не в его характере. Если бы ему предложили вырубить лес так, чтобы о нем не осталось и помину, то он и не задумался бы воспользоваться таким счастьем и быстро бы приступил к его осуществлению. А вот, когда ему предлагают сделать на песке лесонасаждение, обещая за то удобную землю и избавляя его самого от какой-либо работы на этом деле, то тут он уже – он слуга покорный: это ему совсем не по нутру. «Как же! – восклицает он, возмущенный подобным предложением. – Разведет войско свой лес на нашем леску, тогда нельзя уже будет ни скотину пасть в лесу, ни самому лишний раз похозяйничать там же топором. Того и гляди, что или скотина забредет в лесничество, или сам попадешься сторожам в лапы: а уж там не помилуют!»
Года два или три тому назад войско предполагало произвести у нас лесонасаждение, чтобы показать станичникам пример разумного лесничества и просило уступить ему для этой цели несколько десятин песка, а взамен того обещало прирезать станице такое же количество черноземной земли из войсковых запасов. Но станичники и руками и ногами замахали на это предложение и, несмотря на долгие увещевания, так и не согласились иметь войсковое лесничество.
«Не надо! - кричали они, - Мы и сами того…, сумеем посадить». И действительно, однажды вздумали они засадить песок «шелехом». Выехали все с плугами на песок, наготовили шелеху и давай его катать под плуг. Накатали много, да толку никакого не вышло. Подул ветер, просушил песок, да и повывернулся весь шелех наружу. Так и посох он, греясь на солнцепеке.
Теперь бы станичники, пожалуй, и не прочь от войскового лесничества: все равно скотину вольно хоть и не пускай – по лесу проходит нынче железная дорога, и «машина» то и дело режет ее, да еще и штрафуют за это строго». (Приазовский Край. 147 от 06.06.1899 г.)